о здоровье. Но он уже болен, если расходует на это все свои силы, – такое нервное расстройство называется ипохондрией.) Формула проста: как в гедонистической философии эпикурейцев, так и в квиетистской [75] философии стоиков счастье и душевный покой (или а
тараксия, по выражению древних греков) априори не могут быть реальными целями человеческого поведения. Причина в том, что они ускользают от человека по мере того, как он пытается их достичь.
Мне кажется, что набирающая силу тенденция к зависимости от лекарств-транквилизаторов связана с тем, что современный человек все больше соблазняется иллюзией, будто счастья или душевного покоя можно добиться. Он не может даже стремиться к «миру в душе», ибо это мир, который, по-видимому, означает обретение чистой совести, ускользает от него, как только он становится объектом намерения, вместо того чтобы оставаться результатом.
В психодинамической интерпретации человек стремится к нравственному поведению лишь затем, чтобы избавиться от раздражителя – угрызений совести, или, в терминах психодинамики, неудовлетворенного супер-эго. Очевидно, что здесь упущена из виду суть истинной нравственности, возникающей, когда человек начинает действовать ради чего-то или кого-то, а не самого себя, то есть не за тем, чтобы обрести чистую совесть или избавиться от дурной.
Возвращаясь к вопросу о том, руководствуется ли человек единственно принципом гомеостаза, мы можем сослаться на простой и хорошо известный факт, который, по моему мнению, показывает, что равновесие никогда не бывает конечной целью жизни. Что бы получилось, будь у нас возможность полностью удовлетворить все потребности и влечения? Несомненно, после такого эксперимента человек ни в коем случае не испытал бы глубочайшее удовлетворение. Напротив, им завладело бы отчаянное, разочаровывающее чувство внутренней пустоты, или, в логотерапевтической терминологии, экзистенциальный вакуум. Это результат упомянутой выше фрустрации воли к смыслу. Поскольку все, что связано не только с человеческим существованием, но и со смыслом существования, можно определить как экзистенциальное, то мы вправе рассуждать об экзистенциальной фрустрации, которая является ключевым понятием логотерапии.
Экзистенциальный вакуум – первейшая проблема современной жизни, и ее значение все возрастает. Это можно понять, если вспомнить о двойной утрате, которую мы понесли с тех пор, как по-настоящему стали принадлежать к человеческому роду. Я имею в виду, что на заре своей истории человек лишился основных инстинктов, обусловливающих поведение животных и обеспечивающих безопасность. Даже такое защищенное место, как рай, оказалось навсегда потерянным. К этому добавилась еще одна, относительно недавняя утрата. Значение традиций, на которые человек долгое время опирался, теперь стремительно ослабевает – по крайней мере в том, что касается моральных обязательств. Сегодня среднестатистический человек едва ли считает, что обязан им следовать.
В Венской поликлинической больнице мои сотрудники провели перекрестное исследование пациентов в двух амбулаторных отделениях, неврологическом и психотерапевтическом, а также среди врачей и медсестер. Выяснилось, что 55 % в той или иной степени испытывали экзистенциальную фрустрацию и/или вакуум. Более половины из них не видели смысла в жизни.
Согласно логотерапии, экзистенциальный вакуум наряду с другими причинами может привести к невротическим заболеваниям, которые в этой системе координат называются ноогенными, в отличие от психогенных (то есть неврозов в более узком смысле слова). Ноогенные неврозы имеют другую этиологию, поскольку возникают в другом личностном измерении – ноэтическом, а не психическом. Иными словами, мы имеем дело с психологическими расстройствами, которые, в противоположность психогенным, коренятся не в конфликтах между различными влечениями или в столкновениях психических компонентов, таких как ид, эго и супер-эго. Они, скорее, коренятся в столкновениях различных ценностей или в невознаграждаемой тоске и поиске человеком иерархически высшей ценности – конечного смысла его жизни. Проще говоря, мы имеем дело с фрустрацией человека, который борется за смысл своего существования, – с фрустрацией его воли к смыслу. Само собой разумеется, что во всех случаях, когда невротические симптомы можно проследить до уровня экзистенциальной фрустрации, логотерапия будет подходящим методом лечения.
Когда мы говорим о смысле чьего-либо существования, мы имеем в виду именно конкретный смысл существования конкретного индивида. Точно так же мы можем говорить о жизненной миссии человека, подразумевая, что у каждого человека есть свое предназначение в жизни, которое нужно выполнить. Каждый человек уникален как в своей сущности (Sosein), так и в своем существовании (Dasein) и, следовательно, не может быть ни расходным материалом, ни заменяемым ресурсом. Другими словами, это неповторимая личность со своими, только ей свойственными чертами, и она проживает уникальный исторический опыт в мире с предназначенными только для нее возможностями и обязательствами.
Конечно, задача терапевта ни в коей мере не состоит в том, чтобы определить смысл жизни пациента. Тот сам должен понять, в чем смысл его бытия. Терапевт просто помогает ему в этом стремлении. Когда я говорю «найти смысл», я подразумеваю, что пациент должен открыть его, а не изобретать. Из этого следует, что смыслу жизни человека свойственна объективность.
К сожалению, этой объективностью часто пренебрегают некоторые авторы, называющие себя экзистенциалистами. Неустанно, ad nauseam [76] твердя о «существовании человека в мире», они, похоже, забывают, что смысл тоже есть «в мире» и, следовательно, он не относится к субъективным факторам. Смысл больше, чем простое самовыражение или проекция себя в мир.
Здесь мы касаемся аспекта «я», на который в настоящее время часто ссылаются в психологической литературе, а именно самоактуализации. По мнению Пиотровски [77], К. Гольдштейн [78] «спорит с господствующей теорией мотивации, предполагающей, что основным мотивом является ослабление напряжения, которое приводит к восстановлению равновесия. Он выдвигает аргументы против гомеостаза как теории мотивации и возражает против идеи, что цель влечения состоит в том, чтобы устранить вызываемое им раздражающее напряжение. Таким образом, он отвергает фрейдистский принцип удовольствия и теорию напряжения-расслабления… По мнению Гольдштейна, если индивид стремится лишь поддержать уровень своей адаптации, это симптом заболевания… Высший мотив, определяющий состояние здоровья, – это самовыражение, или самоактуализация» [79]. Шарлотта Бюлер утверждает: «Концепция самоактуализации много раз варьировалась от Ницше и Юнга до Карен Хорни, Эриха Фромма, Курта Гольдштейна, Фриды Фромм-Райхманн, Абрахама Маслоу, Карла Роджерса [80] и других, кто пытался выстроить всеохватную теорию конечной цели жизни. И снова с другой коннотацией эта концепция разрабатывается в духе экзистенциализма» [81].
Элкин [82] в своей оценке Хорни и Фромма критически замечает, что «у их концепций есть мистический подтекст. Это напоминает идею самости у Юнга, мистические коннотации которой близки и созвучны восточной религии» [83]. Однако я в своей критике стою на другой позиции. Главная ошибка концепции, которая предлагает нам самоактуализацию в качестве «конечного мотива», в том, что мир с его объектами снова низводится до уровня обычных средств на пути к цели. А. Х. Маслоу фактически утверждает, что «среда – не более чем средство для достижения человеком самоактуализации» [84].
Итак, теперь надо задать решающий вопрос: справедливо ли описать первичное намерение человека или даже его конечное предназначение как самоактуализацию? Рискну дать однозначно отрицательный ответ. Мне кажется совершенно очевидным, что самореализация – это следствие, она не может быть объектом намерения. Этот факт отражает фундаментальную антропологическую истину, что самотрансценденция есть одно из основных качеств человеческого существования. Только когда человек выходит за пределы самого себя, освобождаясь от эгоцентричного интереса и внимания, он обретает подлинный способ бытия. На практике это правило действует (и подтверждено клинически) в логотерапевтических техниках дерефлексии и парадоксальной интенции [85].
Шарлотта Бюлер была, на мой взгляд, совершенно права, утверждая, что «они [представители принципа самоактуализации] на самом деле имели в виду поиск возможностей» [86]. Поскольку самоактуализация предполагает осуществление имеющихся возможностей или потенциала субъекта, это можно вполне назвать потенциализмом. Жизненная задача человека понимается здесь как актуализация возможностей, благодаря которым он наиболее полно реализуется как уникальная личность. Поэтому степень самоактуализации зависит от количества использованных возможностей. Но что, если человек просто реализует заложенный в нем потенциал? Чтобы ответить на этот вопрос, можно вспомнить Сократа. Он признавал, что у него был потенциал преступника и, сумей он его развить, вместо поборника правосудия он стал бы нарушителем закона!
Жизненные возможности не индифферентны, их следует рассматривать в свете смысла и ценностей. В любой момент времени только один из вероятных вариантов выбора соответствует конкретной задаче, стоящей перед человеком. В этом заключается вызов каждой жизненной ситуации – вызов ответственности. Человек должен выбрать из массы имеющихся возможностей – одни канут в небытие, другие осуществятся и останутся в вечности. Решения окончательны, преходящи в жизни только
