минут после окончания обследования он ворвался обратно в зал и рассыпался в извинениях за то, что употребил слово «проститутки», после чего настоятельно потребовал, чтобы в своем отчете я написал, что он сказал «секс-работницы». Его просьбу я исполнил, однако, помнится, подумал, что это наименьшая из его проблем.
Чтобы посодействовать суду, я перечислил в отчете основные симптомы расстройства аутистического спектра. По моему мнению, у Брэдли имелись некоторые из этих черт, в том числе сложности с регулированием эмоций, ограничение диапазона занятий, узкие интересы, ограниченные социальные навыки. Кроме того, ему, вероятно, трудно было интерпретировать, что думают и чувствуют другие. Однако, насколько показало мое обследование, у него не было некоторых других черт: ему не было сложно поддерживать разговор, не возникало затруднений с естественным обменом репликами в диалоге, не было склонности к монологам на излюбленную тему. Кроме того, я отметил, что Брэдли хорошо поддерживает зрительный контакт со мной, а в нашем взаимодействии присутствует социальное взаимодействие – эти факторы, вероятно, не соответствовали предполагаемому диагнозу. Данные были неоднозначными и запутанными, совсем как в случае расстройства обучения у Кая. С учетом всех привходящих я сделал заключение, что у Брэдли, вероятно, легкая форма аутизма. Однако многие его сложности и особенности поведения можно было с большей вероятностью приписать тревоге, депрессии и неумению управлять гневом. Кроме того, я перечислил основные признаки СДВГ (неумение концентрировать внимание, избыточная активность) и опроверг этот диагноз на основании поведения Брэдли во время обследования.
Что касается двух случаев попыток вовлечь ребенка в сексуальную коммуникацию, я сделал вывод, что по совокупности обстоятельств, даже если у Брэдли легкая форма аутизма, как я предполагал, я не вижу никаких отчетливых психиатрических причин, которые подтолкнули бы его к убеждению, будто его коммуникация в чате – это ролевая игра с людьми, которые старше, чем говорят. Следовательно, о линии защиты на основании психического расстройства не могло быть и речи. Согласно указаниям, которые мне дали, я также рассмотрел, могло ли минимальное психическое расстройство, которое я предположил у Брэдли, сделать его более склонным к ролевым играм онлайн. Я заключил, что с учетом всех факторов да, могло. Ограниченный социальный круг, существование отщепенца, неспособность вращаться в обществе и, по-видимому, недостаточное понимание разницы между виртуальной и реальной дружбой – все это могло поощрять его искать любовных утех в интернете. Мне было интересно, почему солиситоры задали этот вопрос, ведь он не имел отношения к тому, может ли Брэдли нести уголовную ответственность за свои действия. Я подозревал, что дело в том, что они, как и я, не очень-то верили объяснениям своего клиента. Вот и пытались выловить (в обычном смысле, не на живца) в этой мутной водице что-то такое, что заставило бы судью вынести менее суровый приговор с учетом смягчающих обстоятельств. Я как профессионал, естественно, воздержался от оценочных суждений по поводу виновности Брэдли на основании моих данных. Но я как человек чувствовал, что работать над этим делом мне как-то спокойнее, чем над делом Кая. Да, возможно, Брэдли без ловушки не совершил бы этих правонарушений. Но главное – в отличие от Кая, это он был инициатором, то есть именно таким преступником, который мог бы стать главным героем эпизода «Поймать хищника». Тогда как Кай виделся мне добычей, по крайней мере отчасти. Оба они отказывались признавать себя виновными (пусть и неубедительно), однако оправдания Брэдли, как мне думалось, были более изощренными и продуманными. Похоже, он попытался привлечь к делу и своего врача, и солиситоров, чтобы они помогли ему лгать убедительнее.
Брэдли сочли виновным, приговорили к трем годам тюрьмы и применили к нему уведомительный порядок для лиц, совершивших преступления на сексуальной почве. Этот порядок предполагает, что виновный обязан уведомлять полицию об определенных занятиях, чтобы предотвратить возможные правонарушения в будущем, – например, о путешествии за границу или о переезде на новое место жительства в домохозяйство, где есть несовершеннолетние.
Кстати, больше я не получал заказов от этой солиситорской фирмы. Вероятно, все преступники в Ковентри и окрестностях встали на путь исправления. А может быть, юристы не получили от меня той поддержки, на которую рассчитывали для своих клиентов, и предпочли поискать подходящего эксперта, что называется, в лавочке по соседству. Честность стоила мне заработка. Я оказался полной противоположностью эксперта-шарлатана (а казалось бы, кому, как не мне, факиру из Индии, морочить всем голову своими фокусами).
Я безо всяких угрызений совести сделал выпуск о Брэдли на своем канале, сохранив ему полную анонимность. Когда имеешь возможность рассказать в видео все то, что не имело отношения к официальному судебному отчету, это очень освежает и бодрит: например, я делюсь со зрителями тем, какие чувства вызывали у меня те или иные подсудимые, и описываю этические дилеммы, с которыми столкнулся в ходе работы над некоторыми случаями. Кроме того, оба эти случая я представил коллегам на медико-юридическом форуме. Они утешили меня тем, что проработали со мной многие темные места, которые не давались мне, хотя к тому времени я уже разобрал более трехсот уголовных дел.
Когда я вдоволь пофилософствовал со своими коллегами-психиатрами и закончил работу над материалами для канала, меня наконец озарило, что я на все смотрел не под тем углом. Есть такие дела, которые останутся этически мутными, даже если я разберу еще триста. Червь сомнения будет точить меня всегда. Дело не в этом. Мне надо научиться мириться с неопределенностью. Терпимее относиться к неизбежным просчетам системы. Я обследую людей сложных и многогранных, чьи диагнозы иногда не так уж просто классифицировать, а действия – не так уж легко убедительно истолковать. Если очевидных ответов не существует, не надо добывать их силой. Как сказал когда-то Эйнштейн, все нужно упрощать, насколько можно, но не сильнее. Это я сам накопал.
Я понял, что моя цель – стать парой очков для системы уголовного правосудия. Стараться, чтобы дела были не такими расплывчатыми, стараться изо всех сил – не ради себя, а ради суда. Если при этом поднимают свои мерзкие головы те или иные моральные дилеммы, мой долг держать удар. А потом мне придется принять любое решение, которое вынесет суд.
Шохом, не мудри, сказал я себе тогда – и вынужден повторять время от времени и сейчас. У тебя увлекательная, переменчивая, непредсказуемая, сложная профессия. Тебе повезло.
А теперь иди и делай свое дело.
Писать эту книгу стало для меня настоящим откровением. Мне пришлось прошерстить десятки старых отчетов, чтобы добыть оттуда подробности историй пациентов. Я был просто потрясен, обнаружив, сколько всего я умудрился забыть –
