Ознакомительная версия.
В самом деле! Черт возьми! Нет смысла учить и растить их детенышей пятнадцать лет только для того, чтоб они питались и размножались! Это умеет любая мышь! Если уж приходится так долго растить и так много навыков в голову вкладывать, – и все для того, чтоб кроме деятельности биологической шла и поднималась деятельность культурная, – так вот пусть подольше культурной и занимается.
На угасании секса мы экономим ресурс организма, снижаем его энергетические потребности – и в то же время продляем его энергопреобразовательную деятельность. Да с точки зрения Природы она просто повысила наш КПД – двигая все в своем направлении!
…………………….
( Пометка на полях: ) Я не удивлюсь, если в далеком-далеком будущем люди будут размножаться клонированием, или еще каким пробирочным способом, а экстаз испытывать от счастья труда.
История Вселенной – весьма длинная вещь по сравнению с жизнью человечества. Как же можно исключать вовсе, что мы – всего лишь промежуточная стадия между биологической формой существования материи – и самоорганизующейся над-органической формой, сверхцивилизацией роботов, живучих и умных, которые будут запрограммированы текущим ходом вещей на дальнейшее повышение энергопреобразования Вселенной со все большим ускорением, во все больших объемах.
Когда фантастика, то бишь оформленная в образы и сюжеты мысль человеческая, долго и детально что-то повторяет, – ну так дыма без огня не бывает. Банальные голливудские боевики о войнах людей с цивилизацией роботов несут в себе под шелухой коммерческого смотрива горькое зернышко истины.
Когда в роботы будет встроена передаваемая программа инстинктов, и удовлетворение этих инстинктов будет встроено как безусловная и базовая потребность, и это пойдет на уровень самовоспроизводства, – вот тогда, ребята, кончай бороться с курением и алкоголем, потому что будет самое время выпить и закурить перед ханой всем нам.
Два возраста глупого короля
Я бы этого и не писал, если бы. Приход закономерной мысли в назначенную голову провешен через случайности, как слаломная трасса через флажки.
…Итак, близясь уже к возрасту старейшин и гуляя в любимом Петербурге по Летнему саду, я вспоминал о рассказе про шведский сад, который был разбит на этом самом месте в допетровские, допетербургские времена. Петербург вообще располагает к размышлениям более, чем любое другое место России. О бурных днях, о славе, о любви. И тут я изумился себе.
Каким образом я, отучившись шесть лет на филфаке Ленинградского университета, Университетская набережная 7/9, между Двенадцатью Коллегиями и Меншиковским дворцом, – не знаю, что было в этом здании изначально? Я не знаю или не помню, кто его строил. Для чего оно предназначалось. Что было в нем прежде Университета. Про Двенадцать Коллегий все знают – а про филфак как-то… и не говорилось промеж нами, студентами то бишь.
В этом городе, став частью его земли, лежит шесть поколений моих предков. Я хотел бы прожить в нем всю жизнь, если бы… по работе не получается. Я люблю историю его домов и дворцов. Каким образом я никогда не поинтересовался, дубак деревянный, историей родного филфака?
Следующий вопрос: а почему, собственно, я задумался об этом сейчас? Мне что, думать не о чем? Размягчение мозга наступило?
02. В восемнадцать лет я бегал сквозь питерские улицы по своим делам, волнующим и судьбоносным, интересным и веселым, и весьма мало мне было дела до окружающих красот. Нет-нет, я не был эстетическим уродом: раза два в неделю, не реже, я заходил после занятий в Эрмитаж, студенческий билет десять копеек, и бродил полтора часа, пока «баки не заполнялись» – дольше в музее у меня отказывает восприятие. У меня был абонемент в филармонию, и по первым-десятым-двадцатым числам я в шесть утра занимал очередь у касс БДТ.
Детские экскурсии со взрослыми по Эрмитажу я вспоминал с отвращением: скучен мне был ваш фарфор, ваша живопись, ваши паркеты, только рыцари ничего.
И только в двадцать шесть я стал балдеть от красоты города. Его архитектура… дальше поставьте ряд поэтичных метафор сами.
Почему меня несло на Камчатку, на Таймыр, в Среднюю Азию, – и не притягивала красота вокруг, равной которой в СССР все равно не было? «Познается в сравнении»?
Романтика – это «не здесь и не сейчас». Юношеская романтика – это переть далеко и делать не то, чем занят сейчас. И чтобы в этом месте и занятии было что-то эдакое, геройское. Гм. А на тех местах живут такие же как ты нормальные люди, которые делают нормальную работу.
Н-ну… Юношеская тяга к странствиям и перемене образов жизни – дело общеизвестное. Ценишь не то, что имеешь под боком, но жаждешь нового, далекого, иного. О'кей, парень, я согласен, это действительно дерьмовая пластинка. Но:
Почему в юности и первой молодости я не ощущал, не трогался, не впечатлялся красотой Города? которым гордился, жить в котором мечтал! Это я что, «развился эстетически»? Это – вряд ли. А чего я тогда стоял и дрожал внутри перед «Дамой в черной шляпе» Ван Донгена или «Легендой о Святом Христофоре» Мандейна?
Почему, черт возьми, я не задумывался, что было до филфака?
01. Моя бабушка, мамина мама, последние годы доживала с нами. Из дому она не выходила, а по двум черно-белым телевизионным программам смотреть было нечего. Свободные от готовки часы бабушка любила проводить на балконе. Она там гуляла, сидя в маленьком шезлонге. И следила с восьмого этажа за ближайшей стройкой.
Она переживала за них! Ругала за безделье, когда работа вставала. Иронически хвалила, когда суетились к концу месяца и квартала. Рассказывала все это нам. Мы над ней посмеивались. Да, ей было нечего делать. Но…
Ей не было до них никакого дела. Почему ей было до них дело? Надо к чему-то пристегнуть свой интерес? Потребность соучаствовать в жизни, в окружающих делах?
0. Вот я и говорю. В восемнадцать лет я был настолько занят собственными делами, что мир за пределами этого личного коридора движения по собственной жизни – мир за пределами моих дел существовал для меня… избирательно… дискретно… иногда. Это вроде как ты едешь в поезде, и там читаешь, ешь, крутишь интрижку, а иногда взглянешь в окно. Как взглянул – видишь остальной мир, а как отвел взгляд от окна и снова своим занят – так мира за окном не видишь. И вообще мир за окном тебя не касается, он есть, но ты тут ни при чем. Хотя иногда красиво! Или дерутся. Или машины столкнулись. А так – и хрен-то с ним.
А дальше… А дальше – поезд едет все медленнее. И чем медленнее едет – тем заметнее и реальнее, тем постояннее делается для тебя этот заоконный мир. А когда поезд встает – ну, мир качественно меняется для тебя: он существует уже в одном пространственном и временном измерении с тобой. Он тебя к себе подсасывает.
Молодость экстерриториальна.
Старость сливается с окружающим миром.
1. Нет нового в том, что молодость являет новаторское начало в социуме, а старость – консервативное.
Нет нового в том, что и то и другое необходимо, закономерно и благотворно. Без новаций нет развития, без новаций сидели б мы в пещерах. Новация – это штришок в эволюции системы. А без консерватизма новаторы мгновенно развалили бы все в мелкие дребезги. Консерватизм – это инстинкт самосохранения и самовоспроизводства системы.
Социальная новация аналогична биологической мутации. Твори все, что получается! А уже природа сама отберет оч-чень немногое нужное – и встроит в дальнейшую жизнь.
Социальный консерватизм аналогичен биологической генной программе. Система воспроизводит себя матрицированием, бдительно копируя и не допуская отклонений.
При сплошном засилье консерватизма система перестает приспосабливаться к неизбежным изменениям условий существования, гипсовеет и погибает. Нежизнеспособна делается.
Гармоничное сочетание новации и консервации обеспечивает системе устойчивость и развитие.
2. Ни биологическая, ни социальная система не может «заранее знать», что получится из новации. И действует методом тыка. Даешь как можно больше мутаций… нет; не так.
В биологии мутирует весьма небольшой процент. И редко-редко мутант получает преимущество в выживании перед прочими особями. Тогда его потомство активнее идет в рост, и вид постепенно меняется. Прочие мутации не имеют значения. Или вредны, и мутант вымирает в поколениях.
Хотя. Два процента психически неадекватных людей – в любом народе всегда. Два процента врожденных гомосексуалистов. И пр.
В социуме дело чуть иначе. Любой юноша совершает «внутриролевые усилия» к социальной мутации. Юношеский нонконформизм есть норма. Подавляющее большинство со временем становится «нормативными» членами общества. Отдельные особи меняют мир.
3. Забавно: половое распределение ролей на биологическом уровне – соответствует тут распределению ролей на уровне социальном.
Самки всех видов – менее подвержены мутациям. И в своем устойчивом и апробированном консерватизме обладают в среднем более устойчивым иммунитетом, в среднем лучше приспособлены к существующим условиям жизни. Их выживает гораздо больше, они в среднем живут гораздо дольше.
Ознакомительная версия.
