греческие законы разрешали месть за соблазнение матери, сестры, дочери и даже конкубинатки. Пойманный с поличным мог быть безнаказанно убит. Государство даже наказывало за прелюбодеяние смертной казнью только в Тенедосе.
По закону Селевка, прелюбодею выкалывали глаза. Чаще же государственное законодательство карало за проступки такого рода более или менее значительными позорными наказаниями. Так, например, у пизидийцев и кумейцев мужчину и женщину, застигнутых в прелюбодеянии, сажали на осла и возили по городу. В Гортисе, на острове Крите, прелюбодею надевали венок из шерсти, он подвергался всеобщему презрению и терял гражданские права; кроме того, он должен был уплатить в общественную кассу 50 статеров. В Лепреуме прелюбодея и его сообщницу присуждали к пожизненному лишению прав; кроме того, его в течение трех дней гоняли связанным по городу, а ее в течение одиннадцати дней выставляли в легком нижнем платье на рынке у позорного столба. В Афинах, кроме денежного штрафа и лишения прав, применялись еще телесные наказания.
В Риме муж, поймавший свою жену на месте преступления, имел право убить ее, а к совершившему прелюбодеяние с его женой мог применить любой акт мести (убийство, оскопление, изуродование носа и т. д.). То же самое имел право сделать и отец. Но если отец или супруг хотели прибегнуть к кровавой мести, по закону они должны были убить обоих виновных. Недозволенные половые сношения с незамужними женщинами наказывались денежным штрафом или изгнанием.
В 18 году до Р.Х. император Август (63 до н. э. – 14 по н. э., император – с 27 до н. э.) издал знаменитый закон, который наказывал не только за нарушение супружеской верности, но и за половые сношения с незамужними и вдовыми свободными женщинами. Наказаниями служили: конфискация имущества, телесное наказание, изгнание. Что касается мести со стороны пострадавшего, то закон допускал убийство только обоих виновных. При позднейших императорах закон этот был еще более ужесточен благодаря введению смертной казни. Юстиниан подтвердил смертную казнь как наказание мужчины за прелюбодеяние, а виновная женщина должна была подвергнуться пожизненному заключению в монастырь, если муж через два года не принимал ее к себе.
Такое суровое законодательство само собой толкало к сношениям с проститутками как к наиболее удобному средству, чтобы не преступать законов. Со времени Солона у античных авторов можно проследить многочисленные указания на это. Стремление к сношениям с проститутками усугублялось еще и тем, что древним была неизвестна опасность заражения половыми болезнями.
Известный своею строгой нравственностью Катон, увидав раз молодого человека, выходившего из публичного дома, приветствовал его такими словами:
Славно, славно, – крикнул Катон, изрекая великое слово, —
Если гнусная похоть бушует в жилах, то лучше
Юношам спускаться сюда, не вводя в искушенье
Жен чужих.
(Гораций. Сатиры. Кн. 1, сат. 2. Пер. А. Фета)
В другом месте Гораций резко противопоставляет сношения с проститутками прелюбодеянию:
Ты к чужой супруге стремишься,
Даво к уличной деве;
Кто из нас достойней креста?…
…Я ухожу без позора и без забот, как бы больше
Статный или богатый со мной не сходил в то же место.
Ты, как сбросишь отличия, всадника перстень и тогу
Римскую, из судьи обратишься в грязного Дама,
Так как душистую голову в плащ завернул ты. Но разве
Ты не то, чем прикинулся? За провожатым робко
Входишь: в борьбе между страхом и похотью кости трепещут,
Что за различие – ходишь ли ты, обречен на сожженье,
На убиение розгами или мечом – или заперт
В гнусный ящик служанкой, сообщницей зла, помещенный,
Скорчен так, что дошел головой до колен? Не дана ли
Мужу греховной жены над обоими воля по праву?
(Сатиры. Кн. 2, сат. 7. Пер. А. Фета)
Овидий в начале своей книги «Наука любви» решительно подчеркивает, что он воспевает только любовь к гетерам, на которых не распространялись законы о браке. Он воспевает только любовь «вне закона».
Совет посещать бордели и вступать в сношения с гетерами тем понятнее со стороны древних, что страстная индивидуальная любовь с оттенком романтизма у них, без сомнения, не существовала в таком объеме, как в наше время, а если иногда и наблюдалась, то ее все же отвергали и смотрели на нее, как на нечто болезненное. Замечательно, что античный человек считал самые бурные вспышки элементарной чувственности гораздо менее опасными, по их действию на способности и человеческое достоинство, чем глубокие душевные переживания любовной страсти. Этим объясняется, почему более древняя эпическая поэзия греков, как и трагедия их, никогда не делала любовь предметом своего творчества. Ни у Гомера, ни у Гесиода (VIII–VII вв. до н. э.) или Эсхила (ок. 525–456 до н. э.) мы не находим любовных сцен.
Тем не менее такая любовь, разумеется, все же существовала в Греции, как это видно из раннего описания ее в поэзии восточной Греции (Архилох (VII в. до н. э.), Сафо). Но закон и господствовавшие нравы подавляли ее по отношению к жене и направляли, как мы увидим ниже, частью на гетер, частью же на мальчиков. Но и здесь чувственная основа осталась преобладающим моментом, даже в платонической любви. Правда, в период расцвета истории Греции и Рима господствовавшая там чувственность была совершенно гармоничной, с необходимостью вытекавшей из природы человека, обнаружившей в своем наивном отношении к наготе и красоте тела, безусловно, пластически-эстетические черты.
Столь характерный для христианского культурного мира антагонизм между душой и телом еще не оказал в то время своего губительного действия на половую жизнь. Чувственное здесь менее надломлено и менее рафинировано, потому что для античного человека все половое лежало вообще по ту сторону добра и зла, и христианское понятие «греха» к нему еще не применялось. Правда, аскетические тенденции и здесь были уже известны, а некоторые отклонения от нормы и извращения обозначались как «болезнь». Но не было еще монашеской борьбы между плотью и духом, и плоть была только красивой внешней формой внутренней духовной жизни. В чувственной красоте почитали и наслаждались духовной. Идеал человека – голый человек, а не человек в одежде.
Это сказывалось, по Тэну, в очень многих чертах греков. Так, например, карийцы, лидийцы и варвары, соседи греков, стыдились появляться голыми. Греки же без стеснения сбрасывали платье, чтобы бороться и бегать. Даже молодые девушки в Спарте занимались гимнастикой и фехтованием почти нагими. Все большие празднества – олимпийские, пифийские и немейские игры – были «выставкой и триумфом обнаженного тела», на глазах у всех, под крики
