— Черные ублюдки и белые братья мира… — начинает Артуро. По его лицу пробегает страдальческое, недоуменное выражение. Он говорит: — Черные братья и белые ублюдки мира, сегодня мы захватили эту телепрограмму, чтобы донести до вас некоторые истины, которых вам не скажут ни в одной программе, разве что под дулом пистолета. Черный человек…
[Ужасный взрыв в задней части студии прерывает Артуро. Вопли. Одиночный «бах».]
— Пожар!!
[Слышны вопли, несколько голосов подхватывают крик о пожаре. Артуро смотрит направо и орет:
— Где Эрик?]
— Выбираемся отсюда! — кричит кто-то.
Артуро нервно поворачивается к камере и начинает говорить о том, как сложно быть черным человеком в белом обществе и как сложно найти способ сообщить о своих бедах белым угнетателям. Перед ним плывет дым, а кашель, звучавший раньше только время от времени, теперь раздается за кадром с пулеметной регулярностью.
— Слезоточивый газ, — кричит кто-то.
— О нет, — кричит женщина и начинает рыдать.
Бах. Бабах.
Снова вопли.
— Уходим!
Артуро, постоянно бросая взгляды направо и время от времени замолкая, продолжает свою речь, всякий раз, когда находит время, искренне глядя в камеру.
— …Угнетение настолько всеобъемлюще, что ни один черный человек не может сделать и вдоха без того, чтобы десять белых не стояли на его… груди. Никогда больше не будем мы покорно пресмыкаться перед белыми свиньями! Никогда больше не будем мы соблюдать законы белой несправедливости! Никогда больше не будем мы притворно улыбаться и вилять хвостом перед… осторожно, Рэй!.. Там!., перед… э-э… белыми людьми, где бы то ни было. Мы больше не пойдем на унижения. Ни один белый, ни один белый… Рэй! Там! [Обмен выстрелами за кадром; Артуро пригибается, на его лице — смесь ужаса и ненависти, но он продолжает свою речь, невзирая ни на что.]
— …Ни один белый не может отнять у нас наше право быть услышанными, наше право сказать, что мы ВСЁ ЕЩЕ СУЩЕСТВУЕМ, что ваши попытки поработить нас продолжаются, и МЫ больше НИКОГДА НЕ БУДЕМ ПОКОРНО СНОСИТЬ ИХ ОТ ВАС! А-а-а.
«А-а-а» в конце его речи прозвучало совсем тихо, и когда он упал на пол, и телезрители дневной воскресной программы в последний раз мельком увидели его лицо, на нем не было ни страха, ни ненависти, только замешательство и удивление. Время от времени раздавались крики, стоны и выстрелы, дым или слезоточивый газ плыл перед телеизображением доктора Райнхарта, его трубка по-прежнему была у него во рту в состоянии постоянной эрекции, на глазах выступили слезы. На фоне предыдущих боевых действий нынешний звук казался спокойным и монотонным, и сотни зрителей собрались было переключить канал, когда перед человеком с трубкой появился мальчик, длинноволосый, красивый, в джинсах и в черной рубашке с открытым воротом, его голубые глаза блестят от слез.
Он смотрит в камеру с твердой и спокойной ненавистью секунд пять, а потом говорит тихо, только раз поперхнувшись от удушья:
— Я вернусь. Может, не в следующее воскресенье, но я вернусь. В том, как людей принуждают проживать свои жизни, есть гниль, она отравляет нас всех; идет мировая война между теми, кто строит машину, которая мучает нас, кто работает на нее, и теми, кто стремится ее уничтожить. Идет мировая война: на чьей вы стороне?
Он испаряется с экрана, остается только задымленное изображение доктора Райнхарта. Он плачет. Вот он поднимается и приближается на три шага к камере. Его голова срезана, и всё, что видит зритель, — это черный свитер и костюм. Слышен короткий взрыв кашля, а затем его голос, спокойный и твердый:
— Эту программу подготовили для вас нормальные, честные человеческие существа, без чьих усилий она не состоялась бы.
И черное тело исчезает, на экране остается только пустой стул, маленький столик с чашкой нетронутой жидкости и рядом с чашкой размытое белое пятно, похожее на сплющенное перо ангела.
В начале был Случай, и Случай был у Бога, и Случай был Бог. Он был в начале у Бога. Все чрез Случай нáчало быть, и без него ничто не нáчало быть, что нáчало быть. В Случае была жизнь, и жизнь была свет человеков.
Был человек, посланный от Случая; имя ему Люк. Он пришел для свидетельства, чтобы свидетельствовать о Прихоти, дабы все уверовали чрез него. Он не был Случаем, но был послан, чтобы свидетельствовать о Случае. Это была Случайность истинная, которая уравнивает вероятности всякого человека, приходящего в мир. В мире был, и мир чрез него начал быть, и мир его не познал. Пришел к своим, и свои его не приняли. А тем, которые приняли его, дал власть быть чадами Случая, даже тем, которые уверовали случайно, которые не от крови, не от хотения плоти, не от хотения мужа, но от Случая родились. И Случай стал плотию (и мы видели славу его, славу как единородного от Великого Непостоянного Отца), и обитал с нами, полный хаоса, и обмана, и прихоти[163].
Из «Книги Жребия»
Из записей, сделанных устройствами, спрятанными агентами Налогового управления США, НУС[164], ФБР, СС[165] и ААПП в квартире X. Дж. Випла, введенного в заблуждение и сбитого с толку финансиста, чьи миллионы помогли Райнхарту осуществить его разнообразные гнусные махинации, мы в точности знаем, что происходило в день Великого Теленалёта. Многое из этого не имеет отношения к отчаянным попыткам Райнхарта уйти от правосудия, но краткое изложение происходившего имеет ценность как свидетельство порочности структур и ценностей, создаваемых им и его последователями.
В гостиной Випла размещаются симпатичный мягкий викторианский диван, восточный стол с французским провинциальным стулом, два кресла в стиле «датский модерн», обитый материей военный плот, большой валун и десятифутовый участок белого песка сбоку от камина в колониальном стиле. Таким образом, стиль обстановки гостиной варьируется от ранненеолитического до стиля, который Дж. Э. в шутку назвал «Файер-Айлендовский вечный». Отмечено, что Випл утверждает, будто вся обстановка выбрана Жребием. Что представляется вероятным.
Была договоренность, что встреча куба Попечителей Фонда ДАЙС-ЖИЗНИ произойдет там после появления Райнхарта в телевизионной программе. Такие встречи проходят в настолько случайно выбранных местах и в настолько случайно выбранное время, что записать удалось очень немногие. В тот день присутствовали: Випл, в высшей степени консервативный человек, чей проницательный капиталистический ум был каким-то образом отравлен атмосферой Людей Жребия; миссис Лилиан Райнхарт, недавно сдавшая экзамен на право заниматься адвокатской практикой в штате Нью-Йорк[166] несмотря на то, что якобы бросала Жребий, отвечая на некоторые вопросы с множественным выбором; доктор Джейкоб Экштейн, сильно скомпрометировавший себя партнер Райнхарта по многим предприятиям, который, по имеющимся сообщениям, ведет себя всё более эксцентрично и безответственно (рассматривается вопрос о вынесении ему Особого Порицания от Американской ассоциации практикующих психиатров); Линда Райхман, случайная любовница Райнхарта и неисправимая шлюха; Джозеф Файнман и его жена, Фэй, оба активные теоретики Жребия. Посещаемость этих встреч всякий раз разная, поскольку попечители, очевидно, бросают Жребий, чтобы определить, будут они присутствовать или нет.
Все шестеро собрались у Випла к пяти часам дня — через час после завершения «Религии для нашего времени», — но оказалось, что программу смотрела только миссис Райнхарт; она сообщила остальным о том, что случилось. Состоялась длительная дискуссия о возможных последствиях поведения Райнхарта, часть ее была тошнотворно легкомысленной (так, Экштейн предложил спрятать Райнхарта, зарыв его в песок). Пока мисс Райхман звонила по телефону, пытаясь выяснить, что с ним случилось, Випл неоднократно выказывал озабоченность воздействием, которое могла иметь связь Райнхарта с таким отребьем, как Кеннон и Джонс, на имидж в обществе Фонда ДАЙС-ЖИЗНИ, но не нашел у других особой поддержки. Джо Файнман заметил, что после обнаружения двух зеленых кубиков на видном месте рядом с подорванным армейским складом в Нью-Джерси, а также после нападок сенатора Истермана в Сенате на Дайс-Центры и на Людей Жребия, вдруг появилось огромное количество некомпетентных Жребий-терапевтов, придумывающих для своих учеников глупые и опасные варианты. Он предположил, что в движение могло внедриться ФБР с целью его дискредитации. Доктор Экштейн пресек эти опасные умозаключения, заметив, что Люди Жребия могут прекрасно справиться со своей дискредитацией без всякой помощи извне. Далее он предложил, вероятно в ироническом смысле, чтобы Фонд ДАИС-ЖИЗНИ сделал официальное заявление, раз и навсегда дистанцируясь от каких бы то ни было дурных поступков, совершаемых Людьми Жребия во всем мире и на близлежащих планетах — чтобы избавиться от необходимости публиковать очередное заявление «по три раза на дню».
