Глава третья. Судебное следствие. Пытки
Мы упомянули уже выше, что в процессах о колдовстве не церемонились с применением пытки. Исключительность этого преступления дозволяла переходить обыкновенные границы судопроизводства, и на усмотрение суда вполне предоставлялось, когда и в какой фазе следствия приступить к пыткам. Поэтому часто вслед за доносом следовала пытка. Во многих местностях подозреваемые женщины были пытаемы тотчас по задержании.
Пытки были самые разнообразные. Они были рассчитаны на различные степени физической боли — от тупой ноющей боли до самых утонченных нестерпимых мук — и приспособлены к различной чувствительности отдельных членов и частей человеческого тела. Приходится поражаться и удивляться изобретательности святых отцов, с которой были придуманы эти страшные орудия пытки и с которыми они умели разнообразить причиняемые ими муки.
Орудия пытки были многочисленны, и употребление их производилось с известной постепенностью — по интенсивности боли, причиняемой каждым из них в отдельности или при сочетании и комбинировании нескольких из них вместе, образуя таким образом целую систему пыток — категории, разряды, степени. Это была настоящая адская гамма мучительных терзаний. Ведьма переходила от одной степени мучений к другой, от одного разряда пыток к другому, пока не исторгалось от нее признание.
По рассказам Шпее, совершенно здоровые и очень мужественные люди уверяли его после пытки, что невозможно вообразить себе более сильной, более нестерпимой боли, чем та, которую они испытали, что они тотчас же признались бы в самых страшных преступлениях, о которых они не имеют понятия, если бы им снова угрожали пыткой, и что они согласились бы охотнее десять раз умереть, если бы это было возможно, чем дать себя еще раз пытать.
Прежде всего старались добиться от подсудимых добровольных признаний. Но какими средствами! Им угрожали пыткой и тотчас же предупреждали, «чтобы они объявили истину, дабы судья не был вынужден добиться правды другими средствами». Пред обвиняемым являлся палач, приготовлял их к пытке, показывал им орудия, объяснял их употребление, приспособляя даже некоторые к телу подсудимых. Если они после этой угрозы давали показания, то это были «добровольные» показания.
Но если обвиняемый не признавался тотчас во всем, чего от него требовали, то палач приступал к приготовительной процедуре пытки. «Какая женщина, — пишет один очевидец, — при виде этих орудий не испугается настолько, чтобы признаться во всех преступлениях?»
В особенности для женщин эти предварительные приготовления были так ужасны, что всякая честная женщина подтвердила бы своим показанием все, что угодно, и перенесла бы даже смерть, только бы их избегнуть. Употребление этих процедур засвидетельствовано многими архивными документами. «Перед пыткой палач отводит подсудимую в сторону, раздевает ее догола и осматривает внимательно все ее тело, чтобы убедиться, не сделала она себя волшебными средствами нечувствительной к действию орудий пытки или не спрятан ли у нее где-нибудь колдовской амулет или иное волшебное средство. Чтобы ничто не осталось скрытым от глаз палача, он срезывает и сжигает факелом или соломой волосы на всем теле, даже и на таких местах, которые не могут быть произнесены перед целомудренными ушами, и рассматривает все тщательно».
При этой процедуре подсудимая, нагая и привязанная к скамье, была совершенно отдаваема во власть палача и его помощников.
После этого переходили к самой пытке.
При самом начале пытки на сцену являлся жом: большой палец ущемлялся между винтами; завинчивая их, получали такое сильное давление, что из пальца текла кровь. Если это не приводило пытаемую к сознанию, то брали затем «ножной винт» или «испанский сапог». Нога кладется между двумя пилами и сжимается в этих ужасных клещах до такой степени сильно, что кость распиливается и выходит мозг. Для увеличения боли палач ударял время от времени молотком по винту.
Вместо обыкновенного ножного винта часто употреблялись зубчатые винты, «так как, — по уверению очевидца, — боль достигает при этом сильнейшей степени; мускулы и кости ноги сдавлены до того, что из них течет кровь, и, по мнению многих, самый сильный человек не может выдержать этой пытки».
Следующую степень пытки составлял так называемый «подъем», или «вытягивание». Руки пытаемого связывались на спине и прикреплялись к веревке. Тело или оставалось свободно висеть в воздухе, или клалось на лестнице, в одной из ступеней которой торчали острые деревянные шипы; на них лежала спина пытаемого. С помощью веревки (переброшенной через блок, который прикрепляли к потолку) тело поднималось вверх и таким образом вытягивалось до такой степени, что нередко происходил вывих вывороченных рук, находившихся при этом над головой. Тело несколько раз внезапно опускали вниз и затем каждый раз медленно поднимали вверх, причиняя нестерпимые муки.
Если и после этого не последовало сознание, то к ноге или только к большому пальцу ноги привешивали всякие тяжести. В этом состоянии пытаемую оставляли до полного разрывания всех связок, что причиняло невыносимое страдание, и при этом время от времени палач производил экзекуцию розгами. Если и тогда пытаемая не сознавалась, палач приподнимал ее до потолка, а потом вдруг выпускал тело, которое с силою, вследствие тяжестей на ногах, опускалось, и бывало, что после такой операции отрывались руки, за которые оно было привешено. Эта пытка также называется дыбой. Если и дыба не исторгала сознание, то переходили к «деревянной кобыле». Это была деревянная перекладина, треугольная, с остроконечным углом, на который сажали верхом пытаемую и на ноги подвешивали тяжести; острый конец медленно врезывался в тело по мере того, как от тяжестей на ногах оно опускалось, а тяжести постепенно увеличивались после всякого отказа сделать признание. Еще была пытка «ожерелье» — кольцо с острыми гвоздями внутри, которое надевали на шею; острия гвоздей еле-еле касались шеи, но при этом ноги поджаривались на жаровне с горящими угольями, и жертва, судорожно от боли двигаясь, телом сама натыкалась на гвозди «ожерелья».
Время от времени судьи удалялись, чтобы подкрепиться закуской и выпивкой, и оставляли пытаемого с тем, чтобы он одумался и стал более склонным к сознанию.
В некоторых местах пытаемым давались опьяняющие напитки, чтобы ослабить их силу воли и заставить дать показание.
Во время пытки пытаемым читались показания других подсудимых, чтобы этими примерами сломить их упорство.
Допрашивавший судья и палач считали для себя делом чести вовлечь в следствие возможно большее число посторонних лиц, имена которых вымогались пыткой. С этой целью они, соединяя душевную пытку с телесной, рассказывали, что виновность таких-то и таких-то лиц уже доказана, что пытаемым нечего подвергать себя мучениям из-за лиц, которых уже спасти невозможно, и что они могут выступать свидетелями против последних.
Между орудиями пытки мы находим также вертящуюся кругообразную пластинку, которая вырывала мясо из спины пытаемого.
Если палач отличался особенным усердием, то он выдумывал новые способы пытки, так, например, лил горячее масло или водку на обнаженное тело пытаемой, или лил по каплям горящую серу или смолу, или держал под ее руками, подошвами или другими частями тела зажженные свечи.
К этому присоединялись и другие мучения, как, например, вбивание гвоздей под ногти на руках и ногах.
Очень часто висевших пытаемых секли розгами или ремнями с кусками олова или крючьями на концах, вследствие чего тело рвалось на куски.
Способы пытки были столь же разнообразны и изобретательны, как орудия пытки. В числе этих способов, между прочим, было так называемое tormentum insomniae[49], которое практиковалось впервые в Англии, а затем также и в остальных странах Европы. Обвиняемых заставляли беспрерывно бодрствовать, всячески мешая им спать, для чего их без отдыха гоняли с одного места на другое, не давая им останавливаться до тех пор, пока ноги покрывались опухолями и пока, наконец, на них находил столбняк и они приходили в состояние полного отчаяния. Другое мучительское средство заключалось в том, что арестованным давали исключительно соленые кушанья и при этом не давали ничего пить. Несчастные, мучимые жаждой, готовы были на всякие признания и часто с безумным взглядом просили напиться, обещая отвечать на все вопросы, которые судьи им предлагали.
«При пытке, — сообщает один современник, — все предоставляется на усмотрение грубого и жестокого палача. Он выбирает род пытки, он же и применяет ее, не давая покоя пытаемым, беспрестанно угрожая им, устрашая их и доводя мучения до такой степени, что никто не в состоянии их выдержать». Палач считает позором для себя, если пытаемый ускользает из его рук без признания. «Если он слабой, жалкой женщине не мог открыть рот, то могли подумать, что он недостаточно изучил свое ремесло и плохо владеет своим искусством».
