«При пытке, — сообщает один современник, — все предоставляется на усмотрение грубого и жестокого палача. Он выбирает род пытки, он же и применяет ее, не давая покоя пытаемым, беспрестанно угрожая им, устрашая их и доводя мучения до такой степени, что никто не в состоянии их выдержать». Палач считает позором для себя, если пытаемый ускользает из его рук без признания. «Если он слабой, жалкой женщине не мог открыть рот, то могли подумать, что он недостаточно изучил свое ремесло и плохо владеет своим искусством».
Часто палач начинал пытку угрозой: «Тебя будут пытать до тех пор, пока ты похудеешь до того, что станешь прозрачной».
При одном процессе палач перед пыткой обратился к обвиняемой со следующими словами: «Ты не думай, что я тебя буду пытать день, два дня, неделю, месяц, полгода или год; нет, я буду пытать тебя все время, пока ты жива. И если ты будешь упорствовать, ты будешь замучена насмерть и тогда все-таки будешь сожжена».
В протоколах процедура пытки описывается с ужасающим лаконизмом. Так, например: «Ее обнажили, надели винт на правую ногу, которую довольно крепко привинтили, затем ее подняли в воздухе и секли розгами, затем, вследствие ее заявления сделать добровольное признание, ее спустили и освободили от винта».
Или: «Но так как показание было неудовлетворительно, то ей надели еще винт на левую ногу, хорошо привинтили и подняли снова, повторяя это несколько раз. Когда ее опустили, она все-таки еще упорствовала, вследствие чего ее снова так долго вытягивали, секли и завинчивали, пока она во всем не созналась».
Об одном пытаемом докладчик говорит: «Тогда ему завязали глаза, надели на ноги винты и мучили его ужасно; ему рвали туловище, руки и ноги до такой степени, что он забыл бы Бога и весь свет, если бы не превозмог мучений и искушений с помощью Божественной силы и Божественного утешения».
В одном протоколе мы читаем следующее: «Бамберг. В среду 20 июля 1628 года. Анна Беурон, 62 лет, была допрашиваема по обвинению в колдовстве; несмотря на многократные увещания, она не сознается; она ничего не знает и не может ничего сказать, поэтому решили ее пытать: жом — пусть Бог ей будет свидетелем, она ничего не знает; ножной винт — опять не хочет отвечать. Суббота, 23 июля. Жом и винт вместе — не помогают, она ничего не может сказать». Только в следующем году она созналась при повторных пытках.
В другом протоколе от 14 сентября 1662 года: «…ее связали, она шепчет: «Я ничего не знаю, я ничего не знаю, должна ли я лгать? О горе мне!» Надевают ей испанский сапог и немного завинчивают. Кричит: «Должна ли я лгать, мою совесть отягчать?» Завинчивают сапог, она плачет: «Я ничего не знаю, ничего не могу сказать, даже если нога моя отпадет». Продолжает кричать: «Должна ли я лгать? Ничего не могу сказать!» Хотя сапог крепко завинчен, она остается при своем. Продолжает кричать: «О, праведный Боже!» Говорит, что она хотела бы признаться, если бы хоть что-нибудь знала. Она сказала бы все, но она не хочет лгать. Еще сильнее завинчивают. Стонет сильно: «Ах, милостивые судьи, не делайте мне так больно. Но если вам одно сказать, вы сейчас захотите опять другое знать…»».
Обыкновенно по правилам судопроизводства обвиняемый считался оправданным, если он выдерживал пытку в продолжение целого часа, не сознавшись в приписываемом ему преступлении. Но когда дело касалось колдовства, то подобных ограничений не допускали. Закон обходили тем, что возобновление мучений называлось не «повторением», но «продолжением» пытки.
Величайший авторитет Карпцов говорит: «При этих тяжелых преступлениях, совершающихся втайне, в которых так трудно добиться доказательств, что только один из тысячи наказывается по заслугам, — при таких преступлениях следует изменить обычный порядок судопроизводства; пытка может быть часто повторяема, так как при тяжелых преступлениях нужно прибегать и к сильным средствам. Судья тем более вправе употреблять против ведьм более жестокую пытку, что дьявол им всегда помогает устоять против мучений».
Правда, для повторения пытки требовались новые доказательства вины; но как легко подобные доказательства находились при этих процессах! Новым знаком виновности служило уже, если пытаемая не проливала слез во время пытки или если она во время допроса казалась смущенной, кривила рот, высовывала язык, озиралась кругом и вообще если ее поведение казалось странным.
То, что пытаемая могла выдержать пытку, считалось новым знаком ее виновности, доказательством того, что ей помогал дьявол.
Обыкновенно не довольствовались двумя, тремя степенями пытки; пытали вплоть до получения признания. В 1591 году в Нордлингене одну девушку пытали двадцать два раза. Только при двадцать третьем разе она призналась в том, что она ведьма.
В Баден-Бадене одну женщину пытали двенадцать раз и оставили ее сидеть после последнего акта в продолжение 52 часов на так называемом «стуле ведьм».
Об одной женщине, осужденной в 1629 году, мы читаем: «Хотя она после первой пытки не созналась, ее пытали, без приговора суда, вторично. Обрезав ей волосы и связав ей руки, палач лил ей на голову спирт, который потом зажигал, жег ей серой руки и шею, поднимал ее до потолка, где и оставлял ее висящей и уходил завтракать. По возвращении он ей лил спирт на спину и жег ее, затем он клал на ее тело тяжелые гири и поднимал ее, затем он положил ее на лестницу, поместивши ей под спину неоструганную колючую доску, и опять вытягивал ее, затем он ей завинтил вместе большие пальцы рук и ног и повесил с помощью всунутого между ее руками шеста, так как она беспрерывно падала в обморок.
При третьей пытке ее били до крови плетью по бедрам и другим частям тела, свинтили вместе большие пальцы рук и ног и оставили ее таким образом от десяти часов до часу. В это время судьи и палач завтракали; при их возвращении пытаемую снова били плетью.
На второй день пытку повторили».
Шпее замечает, описав приемы пытки: «Если бы еще обвиняемый, раз выдержавший пытку, был застрахован от дальнейших мучений! Но так как пытка повторялась несколько раз и сечению, обжиганию тела, свинчиванию и т. д. конца не было, то никто не мог думать о возможности быть оправданным… Человек, не испытавший мучений пытки, не может поверить ее действию, не может вообразить себе, насколько она страшна для тех, которые уже раз испытали ее».
Как это ни удивительно, но были также такие, которые геройски выдерживали все пытки, и судьям не удавалось вырвать от них признание. Это объясняется различно: часто у этих женщин проявлялась общая анестезия, делавшая их нечувствительными ко всем мучениям пытки; часто нравственное возбуждение было столь сильно, что оно заглушало физическую боль и давало жертвам силу переносить ее и не проронить ни одного слова.
В Нордлингене дочь одного чиновника была подвергнута пытке на основании показаний нескольких женщин, уверявших, что они ее видели на сходке ведьм. После семикратной пытки она спросила, может ли она сохранить блаженство души, если сделает неверные признания; она боится мучений пытки и хотела бы сознаться во всем, чего от нее требуют, но ее совесть не допускает ее до этого. Затем она все-таки созналась. Но при следующем допросе она взяла назад все свои показания и настаивала на отречении от своего признания, несмотря на то что ее пытали еще девять раз и при одном допросе поднимали восемь раз по лестнице.
Одна портниха, 64 лет, выдержала все степени пытки. В протоколе о ней говорится: «В нее били, как в старую шубу». Об одной 16-летней девушке, которая в конце концов все-таки созналась, в протоколе говорится: «Удивительно, что ее молодая кровь могла так долго выдержать».
В 1576 году в Вестфалии одна женщина была обвиняема в колдовстве. Пытка довела ее до признания, от которого она после отреклась. При возобновлении пытки она вторично призналась и была осуждена на смерть. По дороге к месту казни обвиняемая так энергично уверяла в своей невинности, что палач, несмотря на все увещания чиновника, распоряжавшегося казнью, отказался исполнить приговор, мотивируя свой отказ тем, что он не хочет погубить свою душу, казнив невинную. После четырехлетнего заключения эта женщина была выпущена на свободу.
В 1672 году в Гессене Катарина Липе, жена школьного учителя из Бетцендорфа, была заключена в Марбурге в башню и подвергнута страшным мучениям. В марбургском архиве мы находим протокол этой пытки: «Затем ей еще раз прочли приговор (пытки) и увещевали ее сказать правду. Она продолжала отрицать, сама добровольно разделась. Когда палач ей начал надпиливать пальцы рук и ног, она кричала: «О горе, горе! Господи, помоги мне! У меня ломаются руки!» Затем ей был надет испанский сапог, правая нога была сильно привинчена. Ее уговаривали сказать правду, но она ничего не ответила. Тогда ей завинтили и левую ногу; она все кричала, что ничего не знает. Когда она была поднята и вытянута, она кричала: «Господи, Иисус, помоги мне! Если меня и замучат до смерти, я все же ничего не знаю». Ее подняли еще выше, она утихла и говорила, что она не ведьма. Еще раз завинтили ее правую ногу, она кричала: «Горе мне!» Ее уговаривали сознаться, но она утверждала свое. Ее спустили, привинтили обе ноги, и она кричала: «Горе, горе мне!» Привинтили правую ногу: она умолкла и ничего не отвечала. Еще раз завинтили: она кричала, затем затихла и не хотела отвечать. Опять привинтили: она громко кричала и говорила, что ничего не знает. Затем ее подняли в воздух, она кричала: «Горе, горе мне!» Когда ее спустили, она опять замолкла. Когда винты были сильно завинчены, она громко кричала и звала на помощь свою мать в гробу, затем замолкла и не хотела говорить. Когда винты еще сильнее были завинчены, она пронзительно кричала, что она ничего не знает. Затем винты были выше надвинуты на ноги и палач стучал молотом, она кричала: «Дорогая матушка под землей! Иисус, помоги мне!» Ей привинтили левую ногу: она кричала, что она не ведьма, Господь Бог знает это, и все, что про нее говорили, клевета. Ей привинтили правую ногу: она вскрикнула, но вдруг замолчала. Затем палач ее вывел, чтобы срезать ей волосы. Вернувшись, он сказал, что нашел «чертов знак»: он воткнул глубоко иголку в это место, и она этого не почувствовала, и кровь не потекла. Затем ей опять надпилили руки и ноги и еще раз ее вытянули, она утихла, как бы спала. Ей привинтили ноги: она громко кричала, затем вдруг затихла, закрыв рот. Привинтили левую ногу: она утверждала, что ничего не знает, хотя бы ее убили. Завинтили левую ногу: она кричала и уверяла, что ничего не знает, пусть ее положат на землю и убьют. Затем ей крепко привинтили левую ногу, ударяя по винту, затем ее подняли на воздух, наконец совсем спустили. Палач, мастер Кристофель, сообщает, что, когда ей обрезывали волосы, она просила не оставлять ее долго висеть в воздухе».
