29 мая 1821 г. о. Макарий возведен был в сан игумена, а 2 декабря 1821 г. указом Св. Синода назначен настоятелем Богоявленского монастыря.
Молодой ректор, не щадя самолюбия воспитанников, боролся с их порочными наклонностями. Но укоренившаяся распущенность не хотела смириться. Известен случай, переданный Стурзой, когда однажды о. Макарий проходил по семинарскому двору, а из окна жилых помещений в него был брошен камень, попавший в плечо. «Это обстоятельство сильно огорчило о. Макария, но он не стал искать виновных (это было в духе о. Макария: он охотно и смиренно прощал всем свои личные обиды), а, собрав всех воспитанников, сказал им кроткое слово увещевания, которое всех тронуло»[111].
Большая часть семинаристов ценила справедливость и требовательность нового ректора. Его лучший ученик Афанасий (в миру Андрей Соколов), впоследствии Казанский архиепископ, вспоминал о нем: «Вечное место в душе моей он имеет наипаче потому, что духовная жизнь его при учении удерживала меня, 19—20-летнего, на путях Господних. Истину говорю, полный благодарения Господу, даровавшему мне такого наставника в юности моей. Когда он послал меня на подвиг учительства в г. Макарьев, тогда я любил только молиться, читать его проповеди и богословские уроки и быть его эхом. Это было в 1824–1825 гг. Согретый его духовным светом и теплотою, я поступил в Санкт-Петербургскую академию в августе 1825 года…»[112]
И вновь у прп. Макария трудно складывались отношения с семинарской корпорацией. В письме своему другу, священнику Иоанну (Герболинскому), в ноябре 1822 г. он писал: «Труды по семинарии съедают меня, изнемогаю в силах телесных и душевных. Людей злонамеренных нет при мне; одни благодетели, другие приятели, не много знакомых, и один друг; чего бы еще лучшего? Но – Сотворил Ты нас, Господи, для Тебя, и беспокойно сердце наше, пока не успокоится в Тебе. Притом известен вам темперамент мой. Мрак души моей часто покрывает тенью печальною все меня окружающее»[113].
Очередные неприятности побуждали прп. Макария искать корень всех неудач в себе, его теперь терзала мысль о том, что, прежде чем приносить духовную пользу другим, необходимо нравственно воспитать самого себя, душа его тяготела к внутреннему духовному деланию где-нибудь в тиши монастырской обители под руководством опытного наставника.
Сначала прп. Макарий хотел поселиться со старцем Ливерием, но, не получив благословения, 29 апреля 1824 г. подал прошение преосвященному Костромскому Самуилу, в котором выражал, что, чувствуя слабость сил душевных и расстройство телесных, никак далее не может проходить ректорскую, профессорскую и настоятельскую должности и просит «исходатайствовать ему, где следует, от оных должностей увольнение». Епископ Самуил быстро дал прошению ход, сопровождая своим отзывом в послужном списке: «При строгой, прямо монашеской жизни и честном поведении, часто примечается задумчивым, часто вспыльчивым. Подвержен частым припадкам. Крайне слабогласен. К продолжению должностей впредь кажется мало надежным»[114].
Согласно прошению, 13 августа 1824 г. Св. Синод уволил о. Макария от управления монастырем и, по его желанию, определил жить в Киево-Печерской Лавре. О решении удалиться в Киевскую Лавру прп. Макарий написал своему наставнику, свт. Филарету. Узнав об увольнении прп. Макария, митрополит был очень огорчен и хотел приостановить его решение, но опоздал, извинением за опоздание он начинает свое письмо к о. Макарию: «Преподобнейший отец архимандрит и ректор! Виноват я перед Вами, что так долго не отвечал Вам, особенно на то письмо, в котором изъявляете Вы намерение удалиться от общественного служения. Москва говорит, что Вы уже и решились. Знаю посему, не поздно ли рассуждать о сем. Скажу что, думаю, по крайней мере, дабы Вы знали, что не намеренное мое молчание. Опасно искать общественного служения, когда знаем свои недостатки, препятствующие проходить оное с успехом; но и того, думаю, остерегаться надобно, чтобы не оставить служения, к которому призваны, и в которое допустили себя ввести, по своей воле, по нетерпеливости, по неудовольствию видеть свою личность меньше своего места. Надобно в сем испытать себя, прежде нежели оставим свое место. Если же точно видим, способности наши и силы наши не позволяют нам исполнить, чего требует служение наше: можно решиться оставить оное, чтобы не быть виною ущерба общего блага, и на сей конец представить начальству, какая способность или сила наша, по примечанию нашему, не соответствует потребности, и ожидать с послушанием, решится ли оно терпеть наши недостатки, или признает нужным занять место наше иначе. Что касается до искушений от раздражительности: случаи к ним более или менее есть везде. Тишина духа утишает нервы. Не надо также основывать мира на человеке, хотя он и сын мира, и даже миротворец. Благополучие – найти такого: но если он, как говорите, оканчивает жизнь, кто знает, будет ли он продолжать ее сколько нам надобно? Надобно и сие иметь в виду и, опираясь на человека Божия, утверждать сердце свое в Господе Самом. Вот, что я мог вам сказать. Если не в тяжелый то будет труд, уведомите меня, что думаете, и что предпринимаете. А я с любовию есмь. Вашего Высокопреподобия Усердный слуга. Филарет М. Московский. Мая 28.1824» [115].
Из письма Филарета видно, как высоко он ценил своего подопечного, как верил в его силы и не хотел отпускать на покой, осознавая его значимость для Церкви как педагога и мыслителя.
В это время тучи сгустились и над митрополитом Филаретом. Борьба против кн. Голицына носила характер борьбы с мистицизмом. Однако при всех заблуждениях и отрицательных действиях, которые допускал князь Голицын против Церкви, митрополит Филарет находил в нем много положительного и признавал одним из ревнителей церковного организма. При содействии Библейского общества стало более доступным для русского народа Священное Писание, было издано много полезных церковных книг мистического характера в православном духе. Однако в результате крайностей вся мистическая литература, признававшаяся раньше полезной, была сочтена «вредной, бесовской и еретической». Такая участь постигла и сочинение «Воззвание к человекам», которое было направлено в духовные школы по рекомендации князя Голицына[116], возможно, с предисловием свт. Филарета, о чем предположительно говорится в письме архим. Григория (Постникова)[117]: «Главное, как я слышу, почему М. теперь к вам привязывается, состоит в вашем отзыве о книге «Воззвание к человекам», которое, как говорят, князь представил Государю в свое оправдание о пропуске и рекомендовании ея. Прошу уведомить меня, подлинно ли отзыв оный был вами писан?»[118]Ответ митрополита неизвестен.
После удаления князя Голицына от должности министра было запрещено распространение Св. Писания на русском языке, как и вообще вся деятельность общества по переводу Св. Писания на русский язык. Запрещен был филаретовский катехизис, изданный в 1823 г., с текстами Св. Писания, изложенными на русском языке, «пошли толки о запрещении филаретовских проповедей как “неправославных”»[119]. «После падения князя Голицына в обществе распространился слух, что Московский архиепископ будет перемещен экзархом в Грузию. Сам свт. Филарет считал это весьма правдоподобным»[120], однако по-прежнему признавал только один способ борьбы с ложным направлением мистиков – просветительский. Он в своих проповедях обличал крайности мистицизма, одновременно разъясняя православный смысл мистики.
В это время прп. Макарий, испив до конца горькую чашу на своем педагогическом поприще, привыкший, по своему глубокому смирению, во всем винить только себя, пришел в такое расстройство, что, по позднейшему его признанию, «был тогда подобен испуганному и преследуемому псами оленю, которые бегают в разные стороны»[121].
В конце 1824 г. прп. Макария вызвали в Петербург, – по мнению Д. Д. Филимонова, его биографа, «не затем, чтобы отпустить в Киев, а с тем, чтобы предложить ему епископство, к которому его вероятно уготовляли. <…> Когда ему было предложено епископство, он отказался, потому что это не соответствовало ни его желаниям и стремлениям, ни его глубокому смирению и строгому подвижническому и посреди мира образу жизни. Любя жизнь уединенную, созерцательную… он был точно “не от мира сего”. Отказавшись от епископства, о. Макарий подал в Св. Синод прошение об увольнении его на покой в один из монастырей Киевской Лавры»[122].
Архимандрит Макарий нетерпеливо ожидал своей отставки. Указ о ней был получен в августе, но в путь он отправился лишь через четыре месяца. Причиной задержки были денежные затруднения, из-за которых он не смог сразу сдать дела по монастырю.
