– Павлик, а пойдем завтра к дворцу сами и попробуем что-нибудь разузнать, – предложил вечером Петя.
– Давай, – охотно согласился брат.
* * *
На следующий день Павлик еле дождался возвращения Пети из гимназии. Отпросившись у Марьи Алексеевны, мальчики отправились на Греческую улицу.
– Посмотри, сколько стало теперь охраны! – шепнул Петя, когда они приблизились к дому Папкова. – Неужели теперь государь нуждается в этом больше, нежели при жизни? – грустно усмехнулся он.
– Наверное, так положено, – з адумчиво ответил Павлик, осматриваясь по сторонам. – А окна во дворце все занавешены, ничего не разглядишь.
Вдруг у самого входа в дом Папкова послышался шум, и мальчики увидели, как из дворца выводят под конвоем какого-то казака. Тот сопротивлялся и громко кричал:
– Я камер-казак его величества, Федор Кузьмич Овчаров! Я сопровождал государя во всех его поездках с двенадцатого года! Почему мне не дают проститься с ним? Доложите обо мне Волконскому или Дибичу, они меня хорошо знают!
– Их приказ мы и выполняем, – холодно ответил второй конвоир.
– Но почему? Я всю жизнь был предан его величеству! Ходят слухи, будто государя убили, может, поэтому меня не пускают?
– Мой вам совет, – произнес первый конвоир, – уходите отсюда подобру-поздорову! Не то нам придется доложить Дибичу, а тот скор на расправу. Государь скончался по воле Господней. Через несколько дней тело его вынесут в церковь, там и проститесь с императором, как все честные люди.
Видя, что все его усилия прорваться во дворец тщетны и стража неумолима, казак медленно побрел прочь. Тут только часовые заметили двух мальчиков, с интересом наблюдающих за происходящим.
– А вы что тут делаете? – с трого окрикнул их один из солдат. – А ну, марш отсюда!
Мальчикам не пришлось повторять дважды, и они припустились во весь дух домой.
* * *
– Какой жестокий, оказывается, этот Волконский, совсем под стать Дибичу! – сказал Петя, когда они с Павликом зашли в дом. – Уверен, если бы отец видел эту отвратительную сцену, он не дал бы часовым так просто прогнать человека, столько лет верно служившего государю!
Выслушав рассказ сыновей, Андрей Петрович только руками развел.
– Дети, я хорошо знаю Овчарова. Я пытался упросить Волконского и Дибича пропустить Федора Кузьмича к телу государя хотя бы на несколько минут, но тщетно! Меня ведь и самого не пустили попрощаться с его величеством, – добавил полковник. – Случайно зашел в комнату, где происходило вскрытие, – тут же выгнали, да еще и выговор сделали в самой резкой форме. Словно все, что касается смерти императора, они стараются скрыть от всего мира, – задумчиво произнес он.
– Кто – они, отец? – взволнованно спросил Петя.
Полковник спохватился, что сболтнул лишнее:
– Это неважно! Кстати, господа, а что вы делали возле дворца? Уж не придумали ли вы новую шалость? Что прячете глаза? Мне снова вас посадить под домашний арест? – Андрей Петрович все больше раздражался.
– Нет-нет, отец! Что вы! Мы просто гуляли… – стал оправдываться Петя.
– Если узнаю, что вы снова что-то натворили, выпорю обоих! – перебил сына Никольский.
* * *
На следующий день Гаврила докладывал:
– Тело государя вскрыли и подтвердили диагноз: горячка с воспалением мозга. И очень кстати!
– Почему? – удивились Петя и Павлик.
– Вчера из Черкасска примчались несколько тысяч казаков и потребовали выдать убийцу государя! До них, видите ли, дошли слухи о насильственной смерти императора. Но Дибич и Чернышев быстро охладили их горячие головы, показав протокол вскрытия, – пояснил кучер. – Кстати, попробуйте угадать, кто участвовал во вскрытии и бальзамировании государева тела помимо царских докторов? – лукаво прищурился Гаврила. – Ваш старый знакомый – Лакиер!
– Наш Лакиер? – удивился Петя.
– А что это такое – бальзамирование? – спросил Павлик.
– Это когда из мертвеца вынимают все внутренности и пропитывают тело особым веществом, – объяснил кучер.
– Как тела египетских фараонов, что ли? А зачем это сделали? Ему что, построят пирамиду, как фараонам? – удивлялся Петя.
– Ну и чудные вы! Какие еще пирамиды?! Хоронить ведь государя повезут в Петербург! Как же он доедет в такую даль незабальзамированный, а? Еще, небось, и в столице с ним захотят родственники проститься, наверняка гроб откроют, и что они там, по-вашему, увидят? – деловито осведомлялся Гаврила.
– А когда его повезут в столицу?
– Одиннадцатого декабря должны вынести гроб из дворца в церковь, затем уж и в Петербург отправят.
– А мы сможем проститься с государем в церкви? – спросили мальчики.
– Ну конечно, сможете! В церкву-то всех пускают, не то что во дворец!
Глава шестая
ПОСЛЕДНЕЕ ПУТЕШЕСТВИЕ ИМПЕРАТОРА
Наступило утро одиннадцатого декабря. Хмурое свинцовое небо роняло мелкий снег. С моря дул ледяной ветер. Около дворца вновь собралось много народу. С самого утра мужчины стояли с непокрытыми головами, а женщины зябко кутались в пуховые платки. Все ожидали выноса гроба.
Вскоре во всех церквах и монастырях города зазвонили колокола. Наконец ровно в девять часов из раскрытых ворот показалась скорбная процессия.
Впереди всех ехал верхом полицмейстер и отряд жандармов по два в ряд, за ними следовали комендант и эскадрон казачьего лейб-гвардии полка, затем градоначальник и разные чины, диаконы и священники, владыка с иподиаконами. Шесть генералов на специальных красных бархатных подушечках несли ордена.
После всего из ворот показалась колесница с гробом. Она была запряжена восемью лошадьми, которых вели под уздцы шестнадцать человек в мантиях. Шнуры балдахина поддерживали четыре генерал-майора и восемь штаб-офицеров, по обеим сторонам колесницы тридцать шесть солдат несли зажженные факелы. Замыкал процессию дивизион лейб-гвардии казачьего полка.
Под колокольный звон, заглушаемый каждую минуту пушечными выстрелами, в сопровождении толпы кортеж двинулся по Греческой улице, оцепленной казаками. В Таганрогском Иерусалимском монастыре, у западных дверей Троицкой церкви, печальную процессию ожидал архимандрит с причтом. В руках церковнослужителей были хоругви и фонари.
Неистовый ветер яростно врывался в ряды кортежа, тушил свечи, старался погасить факелы и разметать хоругви. Петя и Павлик продрогли до костей, но упрямо шагали вслед за колесницей. Неожиданно какой-то мужик, шедший совсем рядом с мальчиками, бросился вперед к катафалку и громко закричал:
– Это не государь! Государь не умер! В гробу – кукла-вощанка!
– Государь не умер! – эхом прокатилось по толпе.
Началось волнение, но солдатам, стоявшим в оцеплении, удалось успокоить народ. Процессия продолжила свое шествие. Петя и Павлик оглянулись – мужика, поднявшего суматоху, и след простыл.
Когда траурный кортеж скрылся за воротами монастыря, Петя и Павлик пошли домой, размышляя между собой о произошедшем инциденте. Они твердо решили пойти завтра на панихиду. Во-первых, как и подобает верноподданным, им нужно попрощаться с государем. А во-вторых, ребята хотели рассмотреть лицо покойного, чтобы окончательно развеять сомнения в смерти императора.
* * *
На следующий день, после занятий в гимназии, Петя и Павлик в сопровождении Марьи Алексеевны отправились в Иерусалимский монастырь на вечернюю панихиду.
В сильном волнении вошли они в храм, посередине которого на великолепном катафалке под балдахином возвышался гроб. Но, приблизившись к нему, они не могли сдержать разочарованного стона: гроб был наглухо закрыт!
– Матушка, а почему гроб закрыт? – с просил Петя Марью Алексеевну.
Но один из дежуривших при гробе штабофицеров строго посмотрел на них, давая понять, что здесь неуместно задавать какие-либо вопросы. И госпожа Никольская сочла за лучшее увести мальчиков подальше от катафалка.
А народ все прибывал и прибывал. Началась панихида.
– Со святыми упокой! – красивыми басами пели священники.
Народ крестился и кланялся. Многие плакали. В середине службы Марье Алексеевне вдруг стало дурно, и она поспешила на воздух, но ее сыновья достояли всю службу до конца.
– Смотри, Петр, вон там казак стоит около самого гроба, ты не узнаешь его? – шепнул вдруг Павлик брату.
– Да это Овчаров! Тот самый, которого выгнали из дворца несколько дней назад! Смотри, он стоит не шелохнувшись и все смотрит на гроб, словно не верит, что в нем – государь.
– А глаза все красные от слез, – прошептал Павлик.
Панихида закончилась. Народ, горестно вздыхая, стал расходиться. Федор Кузьмич положил земной поклон и, поцеловав крышку гроба, тоже устремился к выходу. Марья Алексеевна и мальчики подошли к гробу последними. Поставили свечи, положили цветы у катафалка. Петя с Павликом то и дело всхлипывали и терли глаза, стыдясь своих слез.
