Ознакомительная версия.
Однако тех представителей Запада, которые уже не мыслят религиозными категориями, этот религиозный подъем поверг в смятение, особенно его насильственные и жестокие проявления. Зачастую современное общество раскалывается на «два народа»: секуляристы и верующие, живущие в одной стране, не понимают языка друг друга и смотрят на мир совершенно по-разному. То, что свято и хорошо для одного лагеря, другому кажется абсурдным воплощением зла. Секуляристы и верующие внушают друг другу страх, а когда сталкиваются два непримиримых мировоззрения, как в скандале вокруг Салмана Рушди, отчуждение только усиливается. Это нездоровая и чреватая опасностями ситуация. Фундаментализм не исчезает. Местами он, наоборот, набирает силу или принимает крайние формы. Что может сделать либеральный, секулярный истеблишмент, чтобы навести мосты и предотвратить будущие столкновения?
Насильственные меры и принуждение, разумеется, исключены. Они неизменно дают обратный результат и могут только озлобить действующих или потенциальных фундаменталистов. У протестантских фундаменталистов в США после унижения, пережитого во время процесса над Скоупсом, усилилась склонность к реакционности, непримиримости и буквализму. Крайние формы суннитского фундаментализма родились в насеровских концлагерях, а репрессии со стороны иранского шаха способствовали исламской революции. Фундаментализм постоянно на страже, в ожидании неминуемого уничтожения. Неудивительно, что еврейских фундаменталистов, будь то сионисты или ультраортодоксы, до сих пор преследуют призраки холокоста и трагедии антисемитизма. Репрессии оставили глубокие раны в душе испытавших на себе агрессию секуляризма, исказили их религиозное мировоззрение, сделав его таким же жестоким и нетерпимым. Фундаменталисты повсюду видят заговор и временами впадают почти в безумную ярость.
Однако попытки использовать фундаментализм в секулярных, прагматичных целях тоже чреваты трагедиями. Садат заигрывал с египетскими мусульманами и движением «Джамаат аль-Исламия», чтобы обеспечить поддержку своего режима. Израиль поначалу поддерживал ХАМАС, надеясь с его помощью ослабить Организацию освобождения Палестины. В обоих случаях попытка манипуляции ударила по самому светскому государству, оборачиваясь катастрофическими последствиями. Необходимо вырабатывать более справедливый и объективный взгляд на эти религиозные движения.
Прежде всего важно понимать, что почвой этих теологий и идеологий служит страх. Стремление определять доктрины, очерчивать границы, возводить стены и обособлять верующих в священный анклав, где строго соблюдается закон, растет из того самого страха перед уничтожением, который в любые времена приводил фундаменталистов к убеждению, что секуляристы хотят стереть их с лица земли. Современный мир, восхищающий либерала, кажется фундаменталисту безбожным, лишенным смысла и даже сатанинским. Если бы с такими паранойяльными, конспирологическими, мстительными измышлениями человек пришел к психиатру, диагноз ему был бы обеспечен. Примером ужаса и разочарований, которые внушал модерн многим протестантским фундаменталистам, служит премилленаризм, считающий ряд самых положительных достижений современности делом рук дьявола, вынашивающий человекоубийственные планы и представляющий человечество скатывающимся к ужасной кончине. Нигилизм, присущий фундаменталистским программам, тоже питается страхом. Эти страхи невозможно развеять разумными доводами или искоренить насильственными методами. Правильнее было бы начать считаться с этим глубинным неврозом, пусть даже либерал или секулярист не сможет почувствовать этот застящий глаза страх.
Во-вторых, важно сознавать, что эти движения – не попытка вернуться к пережиткам прошлого, они вполне современны, инновационны и имеют модернизирующий характер. Протестантские фундаменталисты придерживаются буквалистского, рационального толкования Библии, кардинально отличающегося от более мистического, аллегорического подхода эпохи премодернизма. Разработанная Хомейни теория вилайат-и факих стала революционным переворотом для многовековой шиитской традиции. Мусульманские мыслители проповедовали теологию освобождения и выработали антиимпериалистическую идеологию, созвучную движениям в других странах третьего мира того же времени. Даже ультраортодоксальные иудеи, решительно отворачивающиеся от современного общества, превратили свои иешивы в современные по сути, самоопределяющиеся институты. Они подошли с беспрецедентной строгостью к соблюдению Торы и научились политическим манипуляциям, которые наделили их невиданной для религиозных евреев за последние два тысячелетия властью.
На протяжении всей книги мы наблюдали, как религия не раз помогала человеку приспосабливаться к модерну. Саббатианство, квакерство, методистская церковь, исламский мистицизм готовили иудеев, христиан и мусульман к глобальным переменам, обеспечивая контекст, в котором новые идеи обретали смысл. Американцев, не разделявших деизма отцов-основателей республики, подготовило к революционной борьбе Великое Пробуждение. У мусульман понимание таких современных идеалов, как отделение религии от политики, тоже выработалось благодаря движущим силам их собственной духовности. В Европе секуляризм и научный рационализм также поначалу воспринимались как новые направления веры. На модернизацию были направлены и некоторые из более поздних рассмотренных нами движений. Хасан аль-Банна, Шариати и даже Хомейни пытались привести мусульман к модерну, не отрываясь от исламской почвы – как более родной и знакомой народу, чем импортированная западная идеология. Только так они могли «вернуться к себе» и помочь тем, кто невольно оказался в стороне от модернизации, понять такие институты, как представительные органы власти и демократическое правление. Кроме того, это была попытка окружить модерн священным ореолом. В премодернистской религии миф и логос всегда были взаимодополняющими, и теперь исламские реформаторы помещали прагматические правительственные задачи в религиозно-мистический контекст.
Отчасти в этом же состоял фундаменталистский бунт против засилья секуляризма. Этот был способ вернуть Бога в сферу политики, из которой его исключили. Разными путями фундаменталисты преодолевали модернистские разделения (между государством и церковью, священным и мирским) и пытались воссоздать утраченную целостность. Религиозные сионисты «бунтовали против бунта» светских сионистов, которые провозгласили независимость от религии. Они хотели на Святой земле ввести Бога и Тору в свою жизнь в тех объемах, которые были им недоступны в диаспоре. Хомейни и Шариати в один голос утверждали, что невозможно исключить священное из политики; Кутб порицал безбожие секулярного режима в Египте, определяя его как джахилию. Те, кто не до конца проникся секулярным рационализмом модерна, по-прежнему ощущали незримую грань существования и хотели, чтобы она находила отражение и в политическом устройстве. Они не понимали, каким образом это помешает им модернизироваться, хотя в глубине души признавали, что придется порвать с рядом консервативных аспектов премодернистской религии. Фундаменталистские реформы в области веры означали, что активность, которая прежде религией порицалась, теперь обретала решающее значение. Религиозные сионисты, христианские и мусульманские фундаменталисты единодушно утверждали необходимость динамичного развития и революционной перестройки для того, чтобы выдержать бремя прогресса и прагматичности современного общества.
Эта битва за Бога была попыткой заполнить бездну в душе общества, основанного на научном рационализме. Вместо того чтобы осуждать фундаменталистов, секулярное большинство могло бы, присмотревшись повнимательнее к ряду их контркультурных течений, извлечь несомненную пользу. Общины Шукри Мустафы были полной противоположностью садатовской политике открытых дверей; благотворительные империи, созданные «Братьями-мусульманами», и практические действия активистов «Джамаат аль-Исламии» резко контрастировали с безразличием правительства к положению бедняков, а ведь в исламе забота о бедных – одна из главных ценностей. Популярность и могущество этих движений доказывали, что египетский народ по-прежнему, несмотря на секуляристские тенденции, стремится к религии. То же самое демонстрировал культ Хомейни в Иране: по мере усиления конфронтации с режимом Хомейни обретал в глазах народа все больше черт имама, являя собой несомненно более привлекательную для многих иранцев шиитскую альтернативу деспотизму шаха. Точно так же и иудейские иешивы служили контрастом прагматичному светскому образованию; в обществе, которое, казалось, отбросило Бога и его Закон, учащиеся иешивы в процессе учебы нащупывали путь к божественному, а не просто добывали ценные сведения, и изучение Торы получало определяющее значение в их жизни. Создавая альтернативные общества, фундаменталисты демонстрировали свое разочарование в культуре, не способной безболезненно воспринимать духовную составляющую.
Ознакомительная версия.
