Ознакомительная версия.
Четко обозначить все действия и идеологию Христианской идентичности сложно, поскольку это не единое движение, а конгломерат родственных организаций. Численность их невелика, в них состоит не более 100 000 человек, а может быть, всего 50 0001. Однако тенденция, выражаемая Христианской идентичностью, настораживает. Как и фундаменталисты, они в презрении и страхе удалились от мира и вынашивают планы по его захвату. Подобно наиболее экстремистски настроенным фундаменталистам, они повсюду видят заговоры и культивируют теологию ярости и негодования. Однако своим откровенным фашизмом, неприкрытой ненавистью к правительству США и крайностями при отгораживании от современной жизни они оставляют фундаменталистов позади. Их не заботят доктрины и непогрешимость Библии – приверженцы Идентичности хотят выкроить себе в Америке отдельное арийское государство. Они разработали идеологию отчуждения и террора, которой нет аналогов в американской истории. Как и движение Реконструкции, этот рыхлый конгломерат выступает хоть и мелким, но тревожным примером того, чем может обернуться в будущем религия, выражающая беспомощность, разочарование и недовольство. Секулярное большинство и основные деноминации могут считать, что фундаменталистская угроза в США сходит на нет, но с точки зрения отдельных христиан война продолжается, федеральное правительство подлежит уничтожению, и конфликт этот определенно потянется и в XXI в. от Рождества Христова.
Религия по-прежнему жива, а в некоторых кругах делается еще более воинственной. Фундаменталисты всех трех монотеистических религиозных систем давали яростный отпор попыткам подавить религию или превратить ее в частное дело, спасая ее, как им кажется, от забвения. Борьба была тяжелой, и в ходе нее вера нередко извращалась, что для религии пагубно. Однако фундаментализм – составная часть современного мира. Он отражает массовое разочарование, отчуждение, тревогу и ярость, которые ни одно правительство не вправе игнорировать без риска для себя. Пока попытки иметь дело с фундаментализмом были не особенно удачными. Какие уроки нам следует извлечь из прошлого, чтобы научиться более успешно справляться в дальнейшем со страхами, которые так лелеет фундаментализм?
Мы не можем исповедовать религию, как исповедовали ее наши предки в премодернистскую традиционную эпоху, когда мифы и обряды примиряли человека с присущими аграрной цивилизации ограничениями. Человек эпохи модерна ориентируется на будущее, и тем из нас, кто вырос на рационализме современного мира, трудно воспринять прежние формы духовности. Мы в чем-то похожи на Ньютона, который одним из первых на Западе, полностью проникшись научным духом, совершенно перестал понимать мифологию. Как бы мы ни старались приобщиться к традиционной религии, привычка считать истиной документальные, исторические и эмпирические факты – базовая. У многих сложилось убеждение, что веру нельзя воспринимать всерьез, если не доказана историческая достоверность ее мифов и способность продуктивного, с точки зрения модерна, практического осуществления. Все больше людей, особенно в Западной Европе, переживших огромные трагедии в XX в., отворачиваются от религии. Для тех, кто видит разум единственным путем постижения истины, это принципиальная и честная позиция. Как подтвердят первыми сами ученые, вечные философские вопросы находятся вне компетенции рационального логоса и эмпирического познания. Перед массовым истреблением людей, которым изобилует наш век, разум пасует.
Поэтому в самом сердце современной культуры зияет бездна, которая разверзлась перед Западом на раннем этапе научной революции. Паскаль содрогался в страхе перед космической пустотой; Декарт представлял человека единственным обитателем бездушной Вселенной; Гоббс считал, что Бог удалился от мира, а Ницше провозглашал: «Бог умер»; человечество сбилось с пути и катится в бесконечное ничто. Однако другим потеря веры давала чувство свободы, независимости от накладываемых ею уз. Сартр, увидевший в современном сознании дыру на месте Бога, по-прежнему вменял человеку в обязанность отвергать божество, лишающее нас свободы. Альбер Камю (1913–1960) полагал, что, отказавшись от Бога, мы сможем направить все свое внимание и любовь на человечество. Другие посвящали себя идеалам Просвещения, устремляясь мыслью в будущее, где человек станет более рациональным и толерантным; они предпочитают поклоняться священной свободе личности, а не далекому воображаемому божеству. Они создали секулярные формы духовности, дарующие озарение, возможность выхода к трансцендентному и восторг, внутри которых сложились собственные духовные ценности.
Тем не менее немалое количество людей по-прежнему хотят исповедовать религию и нащупывают новые направления веры. Фундаментализм представляет собой лишь один из этих современных религиозных экспериментов и, как мы уже убедились, добился определенных успехов в возвращении религии на международную арену, однако нередко он упускал из вида самые святые ценности конфессиональных религий. Фундаменталисты превращали миф своей религии в логос, либо отстаивая научную истинность ее догм, либо пытаясь из сложной мифологии создать рационализированную идеологию. Они смешивали два взаимодополняющих источника и способа познания, которые в премодернистскую эпоху обычно считали целесообразным разделять. Фундаменталистский опыт подтверждает мудрость этого традиционного представления. Утверждая объективность и научную доказуемость христианских истин, фундаменталисты из числа американских протестантов сотворили карикатуру и на религию, и на науку одновременно. Иудеи и мусульмане, пытавшиеся представить свою веру рациональной и систематизированной, чтобы не проиграть на фоне светских идеологий, также искажали традицию, безжалостным перекраиванием сужая ее до предела. В результате более толерантные, адресованные всем людям и проповедующие сострадание учения оставались за бортом, и появлялись теологии ярости, негодования и мести. Временами доходило до того, что отдельные малочисленные группы оправдывали подобной извращенной религией убийство людей. Но и большинство фундаменталистов, не приемлющих террористические акты, склонны к неприятию и порицанию инакомыслия.
Гнев фундаменталистов служит напоминанием о том, что современная культура предъявляет человеку крайне суровые требования. Она, несомненно, наделила нас могуществом, открыла новые миры, расширила горизонты и подарила многим более счастливую и здоровую жизнь. И она же нередко подрывает наше чувство собственного достоинства. Провозглашая человека мерой всех вещей и позволяя не зависеть от сверхъестественного божества, рациональное мировоззрение одновременно вынуждает нас осознать собственную хрупкость, уязвимость и отсутствие самоуважения. Коперник лишил человека статуса центра Вселенной, сместив на периферию мироздания. Кант заставил нас усомниться в соответствии наших представлений какой-то иной действительности, кроме существующей в нашем сознании. Дарвин поставил нас в один ряд с животными, а Фрейд показал, что человек подчиняется не только разуму, но и могущественному иррациональному влиянию бессознательного, проникнуть в которое весьма нелегко. И современная действительность это подтверждала. Несмотря на культ разума, история эпохи модерна изобиловала примерами «охоты на ведьм», а мировые войны являли собой образец безумия. Утратив способность погружаться в глубинные слои психики, которую давали древние мифы, литургия, мистические практики традиционной веры, разум в нашем дивном новом мире, казалось, периодически пропадал и сам. В конце XX в. либеральный миф, утверждающий, что человечество движется вперед к большей просвещенности и толерантности, выглядит не меньшей утопией, чем другие милленаристские мифы, рассмотренные нами в этой книге. Не сдерживаемый «высшей», мистической истиной, разум может временами принимать демонический характер и толкать человека на преступления не менее, если не более ужасные, чем бесчинства фундаменталистов.
Эпоха модерна несла благо, пользу, цивилизованность, однако зачастую, особенно на ранних стадиях, не могла обойтись без жестокости, особенно в развивающихся странах, воспринимающих современную западную культуру как чуждую, захватническую и империалистическую. В рассмотренных нами мусульманских государствах модернизация шла тяжело и совсем не так, как на Западе. Если на Западе ее отличительными чертами были независимость и инновации, то для Египта и Ирана модернизация означала зависимость и слепое копирование, что отчетливо сознавали мусульманские реформаторы и идеологи. Поэтому модернизация в этих странах принимала иной характер. Если замесить в тесто неправильные ингредиенты (яичный порошок, а не свежие яйца, рис вместо муки) и печь в плохой печи, получится совсем не то, что подразумевалось в рецепте. Может быть, вкусно, но скорее всего отвратительно. Поэтому лучше взять имеющиеся в наличии приемы и ингредиенты и постараться приблизиться к образцу, полагаясь на местный опыт и кулинарное мастерство. Выдающиеся исламисты – Афгани, Абдо, Шариати, Хомейни – хотели испечь из мусульманских ингредиентов собственный самобытный и современный пирог.
Ознакомительная версия.
