— это диакония (fiiaKov'ia — служение, услужение, а haKovoq — слуга). На самом деле апостол и пресвитер — тоже слуги народа Божиего. Как и Сам Иисус о Себе говорил: «Сын Человеческий не для того пришел, чтобы Ему служили, но чтобы послужить» [Мк. 10:45]. Но служение диаконов было служением особого рода — не предстояние Отцу Небесному от имени общины верных, не совершение таинств, а служение общественной любви — диакон представляет общину в отношениях с людьми.
Если в отношении епископов и пресвитеров у нас нет полной ясности, когда и как возникли эти властные чины, то в Деяниях Апостолов описывается довольно подробно, как возник чин диаконов: «Когда умножились ученики, произошел у Эллинистов (то есть иудеев не из Израиля, а из иных мест Римской империи. —А.3.) ропот на евреев за то, что вдовицы их пренебрегаемы были в ежедневном раздаянии потребностей. Тогда двенадцать Апостолов, созвав множество учеников, сказали: нехорошо нам, оставив слово Божие, заботиться о столах. Итак, братия, выберите из среды себя семь человек изведанных, исполненных Святого Духа и мудрости; их поставим на эту службу, а мы постоянно пребудем в молитве и служении слова. И угодно было это предложение всему собранию; и избрали Стефана, мужа, исполненного веры и Духа Святого, и Филиппа, и Прохора, и Никанора, и Тимона, и Пармена, и Николая Антиохийца, обращенного из язычников; их поставили перед Апостолами, и сии, помолившись, возложили на них руки» [Деян. 6: 1-6].
«Забота о столах» (haKoveiv rpank^aic) как раз и описывает характер служения этих мужей, поставленных двенадцатью апостолами. И в этом социальном служении Собрание Христово не видело ничего второсортного, третьестепенного. На диаконское служение были нужны мужи изведанные, исполненные Святого Духа и мудрости. Настоящими служителями Собрания их делает коллективная молитва апостолов и возложение рук — хиротония.
В этой картине апостольских времен заключен важный смысл: социальная сфера Церкви — это не что-то низшее. Вот таинства — это якобы важно, а помощь нищим, убогим — это не важно. Нет, одно без другого невозможно. Характерно, что началось «дело о диаконах» с возмущения — некоторые члены Иерусалимской христианской общины спрашивали: почему наших вдов обходят при раздаче хлеба? И был создан специальный институт диаконства, который знаменовал отношения Царства Божиего в земном мире, «на земле, как на Небе» — отношения любви.
Именно этим должны были заниматься диаконы. Если угодно, диаконы творят не Евхаристию соединения со Христом, а Евхаристию знаменования того, что мы все во Христе, что мы все члены Его Тела. Те, кому больше дано, заботятся о тех, кому меньше дано. Это не побочная вещь для Собрания верных. Напротив, это важнейший момент христианской жизни.
За два тысячелетия церковной истории отношения между народом Божиим и Богом, между экклеси- ей и Богом то усиливались, то ослабевали волнообразно, но они не претерпели принципиальных изменений. Как омывали в I веке, так крестят и в XXI. Как совершали Евхаристию в I веке, так ее совершают и сейчас. А вот что касается социального служения — здесь мы видим колоссальные изменения. Человек, даже христианин, опять стал человеку волком, как в Древнем Риме, — homo homini lupus est. Это показывает конечно же, что Собрание христиан, Communio Sanctorum — Сообщество святых, как на латинском языке именовали Церковь, стихийно возвращается в доблагодатное состояние...
Диакон теперь занимается чем угодно, но только не социальным служением, и социальное служение вообще было крепко забыто в Церкви. Чаще этим занимались в XVIII- XIX веках масонские ложи, филантропические общества. А диакон сейчас просто ассистент священника при совершении Евхаристии и вокальное оформление богослужения. Но это совсем не его задача, совсем не его функции! То есть в свободное от основной работы время он мог делать все это, но это не главное в его служении. А теперь это единственное занятие диакона. В Древней Церкви звание архидиакона было вторым после звания епископа: епископ — это наблюдение за служением Богу, а архидиакон — это наблюдение за социальным служением.
Архидиакон — фактически второй епископ каждого диоцеза, если угодно, администратор-распорядитель Собрания верных. Епископ и пресвитер своими действиями осуществляют «первую и важнейшую» из двух заповедей, названных Иисусом основанием, на котором «весь закон и пророки», — «возлюби Бога всем сердцем своим», диакон же вторую, подобную первой, — «возлюби ближнего как самого себя» [Мф. 22: 40]. Конечно, и епископы «пеклись о столах», даже Сам Иисус кормил тысячи людей хлебом и рыбками, и диаконы пламенно проповедовали Слово Божие, о чем нам многократно повествуют и тексты Нового Завета: исповедничество диакона Стефана, деяния диакона Филиппа. Но главное служение у каждого чина было свое.
Жизненная редукция диаконии означает очень страшную вещь, которая, слава Богу, сейчас преодолевается. С диаконом долго еще, видимо, придется разбираться. Но институции социального служения Церкви, помимо диаконов, возникают и складываются вновь. И Синодальный отдел социального служения, и Патриарх, и епископы всячески настаивают, чтобы в каждом храме были люди, которые занимались бы социальным служением. И такие люди находятся — это-то и есть настоящие диаконы. Среди них много женщин — вот это и есть те самые диакониссы, о которых упоминает апостол Павел в лице Фивы, диакониссы Кенхрейской [см.: Рим. 16: 1]. Все это абсолютно нормально и правильно, и это значит, что Церковь просыпается, оживает в своей любви к человеку—не только к собрату во Христе, но к каждому человеку, даже очень далекому еще от купели. Без такой любви прийти к Богу никак нельзя.
Потому отсутствие социальной диаконии — это страшный признак умирания Церкви Христовой. Но любовь к ближнему, ответственная, я бы сказал, священная любовь к ближнему, всюду возрождается — и на Западе, и на Востоке, и в Католической Церкви, и в протестантских церквях, и в Православной Церкви, быть может, у нас, в России, медленней, чем всюду, но возрождается. Это значит, что мы оживаем, несмотря на все ужасы внешнего существования мира в ХХ-XXI веках.
Таинство Малого Собрания
Седьмое таинство — это таинство Брака. В простонародье говорят, что хорошее дело браком не назовут. Но я сразу хочу сказать, что слово «брак» в смысле «изъян» и слово «брак» как супружество мужчины и женщины происходят из двух разных корней и из двух разных языков. Слово «брак» как изъян — это в русском появилось через польское brak из немецкого Brack, средне- и нижненемецкого brak — недостаток, изъян, перелом, испорченная вещь. Отсюда и английское break — ломать, разрывать, поломка. Слово «брак» как супружество — древнеславянское крлкъ, оно уходит в праславянскую
