— Не желаете ли Вы иметь публичную беседу с Головкиным? — предложил Макарий.
— Что ж, я готов, если на то будет позволение начальства.
— Многие из старообрядческих наставников после собеседования возвратились в лоно православной церкви. Может быть и Вы обратитесь?
Архиерей остановил усталый взгляд на Павлове. Василий Гурьевич ничего не ответил на последние слова Макария, только сдержанная улыбка, пробежавшая по его лицу красноречиво говорила о том, что его убеждения трудно поколебать какими-либо доводами. ,
Открытые диспуты начались с ноября 1892 года в церкви Оренбургской духовной семинарии. Первая беседа касалась почитания икон. Когда прихожанин Колостов привез в семинарию Павлова, там уже шел горячий спор Головкина с молоканами.
— Христос явился в образе человека. Этот образ остался в памяти у людей. Самый древний историк Церкви Евсевий видел множество портретов Спасителя. Почему нельзя запечатлеть Его? — энергично наседал худощавый миссионер на кряжистого старца.
— Надо почитать живого Бога, а не икону, — подняв правую руку с вытянутым перстом вверх, говорил молоканин. На его широком лице проступили красноватые пятна, а морщинистый лоб увлажнился густыми капельками пота.
— Я согласен с Вашим собеседником, — спокойно вмешался в разговор Павлов. — Бог есть Дух и поклоняющиеся Ему должны поклоняться в духе и истине. Не так ли сказал Христос?
— А медный змей Моисея, херувимы в скинии собрания? — резко повернулся к Василию Гурьевичу Головкин. — В Ветхом Завете среди иудейского народа существовали священные изображения.
— Это было временное повеление Бога. Вторая заповедь закона Божьего строго запрещает поклонение всяким изображениям. Павлов достал из сумки завернутую в платочек дорожную Библию, аккуратно развернул, не торопясь нашел нужное место и прочитал: "Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, и что на земле внизу, и что в воде ниже земли. Не поклоняйся им и не служи им". Также и в Новом Завете апостол Павел возвестил афинянам: "Итак мы, будучи родом Божиим, не должны думать, что Божество подобно золоту, или серебру, или камню, получившему образ от искусства и вымысла человеческого". Медного змея благочестивый царь Езекия уничтожил наравне с другими идолами, которым израильтяне вздумали поклоняться.
— Нельзя смешивать иконопочитание с идолопоклонством. Это разные вещи. У нас есть решение Вселенского собора: "Кто не почитает икон: да будет анафема, и кто превращает их в идолы, тоже: да будет анафема", — волнуясь, утверждал Головкин.
— Мы опираемся на учение Слова Божия, — поправлял миссионера Павлов. Собеседники снова склонялись над Библией. С детской непосредственностью их тесно обступала небольшая группа слушателей и под сводами храма до позднего вечера не смолкали увлеченные голоса оппонентов.
В следующем году диспуты участились. На собеседовании о сущности причастия присутствовал сам архиерей Макарий. Головкин запальчивым тоном излагал православный догмат о таинстве пресуществления хлеба и вина в Тело и Кровь Христа. Павлов, не перебивая миссионера, терпеливо выслушивал его аргументы до конца, делая пометки в записной книжке. Объясняя свое отношение к причастию, он старался говорить кратко, подтверждая мнение ссылками на Священное Писание. Не умаляя божественного величия заповеди Христа о хлебопреломлении, ее значения для теснейшего соединения с Господом детей Божиих, он не соглашался с ее буквальным истолкованием. Интерес к диспутам возрастал, привлекая все больше мыслящих людей из всех сословий и вероисповеданий. Да и спорящие стороны получали обоюдную пользу. Жаркие богословские схватки побуждали собеседников глубже вникать в Закон Божий, изучать историю христианства, овладевать нелегким искусством ведения духовной полемики. Самую широкую огласку произвела беседа о крещении. Газета "Оренбургский край" рассказала о ней, как о значительном событии в общественной жизни города:
"Двадцатого ноября 1893 года в церкви духовной семинарии возобновились публичные собеседования епархиального миссионера г. Головкина с Оренбургскими сектантами. На этот раз по предварительному объявлению было назначено собеседование с молоканами и баптистами по вопросу о крещении. К назначенному часу в церковь собрались воспитанники семинарии со своим начальством и порядочное число посторонних слушателей. Пришли несколько человек и сектантов во главе с известным в Оренбурге В.Г. Павловым.
На предложение одному молоканину опровергнуть из Писания православное учение о крещении, сектант только твердил: "Вы уж лучше с Павловым поговорите, а мы послушаем". Несколько замечаний, высказанных другими молоканами, были очень неудачны и легко были опровергнуты миссионерами и баптистами. Какой-то сектант, судя по внешнему виду и по складу речи очень состоятельный и довольно интеллигентный купец, резонно напомнил молоканам, отрицающим водное крещение, пример Христа, крестившегося в Иордане. Наконец у одного молоканина невольно, вместе с просьбой к миссионеру беседовать с Павловым, вырвалось признание, что из присутствующих молокан никто не может опровергнуть учение о необходимости водного крещения. Обратились к Павлову. Надо отдать честь этому баптисту: говорит он складно, бойко, и что особенно замечательно, ведет спор весьма деликатно, с уважением к противнику. Беседа приняла оживленный характер.
Главные возражения Павлова, насколько мы могли уловить их в споре, сводились к следующему. Если бы водное крещение имело значение духовного возрождения, тогда люди бы по крещении радикально изменялись бы, в действительности же крещенные продолжают оказывать одинаковую склонность ко греху, как и не крещенные. Христос и апостолы требовали от крещаемых веры и научения в предметах веры. Младенцы сами, конечно, веровать не могут. Следовательно, крещение их противно заповеди Христа: "кто будет веровать и креститься спасен будет". На возражения баптиста миссионер отвечал с должным основанием и знанием православного учения. Единственно, что можно поставить в упрек г. Головкину, это недостаточно деликатное обращение с оппонентами. Беседа продолжалась с трех часов пополудни и до восьми вечера".
Замечание корреспондента о недостаточно тактичном поведении миссионера больно задело самолюбие Головкина. Встретившись с Павловым на очередном собеседовании, он обвинил Василия Гурьевича в том, что он, якобы, ищет рекламы и хвалится в газетах о благоговейном подходе к религиозным рассуждениям. Павлов опешил. До тех пор, пока один из приятелей не принес ему номер газеты, он даже не знал, на что намекает Головкин. Прочитав материал, Василий Гурьевич отметил, что статья написана объективно, без особого пристрастия к какой-либо стороне.
Однажды Головкин пришел на дом к Павлову с молоканским наставником Жоголевым. Инициатива беседы исходила от Оренбургских молокан. Если Головкин часто впадал в буквализм, то Жоголев, наоборот, все толковал духовно.
— Мы ломаем Слово Божие, — изъяснял суть хлебопреломления наставник.
— Разумно ли ломать Слово Божие? — заметил Василий Гурьевич. — Его надо передавать другим в целом виде.
Дом постепенно набивался молоканами и баптистами. Они все сидели тихо, не участвуя в беседе, но внимательно слушали суждения Павлова и Жоголева.
Повсеместные частые диспуты коснулись даже мусульманского населения. Татары останавливали Василия Гурьевича прямо на улице, иногда приглашали в свои жилища, почтительно выспрашивая о христианской вере. Одному молодому татарину, который готовился стать муллой, Павлов подарил книгу на турецком языке "Весы Истины", где доказывалась истинность христианства.
Растущая популярность Павлова как проповедника Евангелия у одних вызывала уважение, других же воспаляла завистью и негодованием. Местная полиция усилила слежку за деятельностью Павлова и его единомышленников. По соседству с квартирой Василия Гурьевича разместился сыщик. Человек, нанятый полицией для гнусной иудиной работы, совсем не пытался себя законспирировать. Он постоянно дежурил у подъезда, в упор рассматривая всех, кто встречался с Павловым. Василий Гурьевич решил устраивать молитвенные собрания в разных местах и в разное время.
Как-то служение со святой вечерей было назначено у брата Живульта на ветряной мельнице. Когда Василий Гурьевич отправился туда с женой на санях, на городской окраине их встретил младший сын Живульта.
— Полиция окружила наш дом! — выпалил подбежавший парень. — Ехать к нам небезопасно.
— Если пути нет, повернем восвояси, — сказал Павлов, трогая вожжами. — Передай отцу, что в следующее воскресенье собираемся у меня!
