— Мы ломаем Слово Божие, — изъяснял суть хлебопреломления наставник.
— Разумно ли ломать Слово Божие? — заметил Василий Гурьевич. — Его надо передавать другим в целом виде.
Дом постепенно набивался молоканами и баптистами. Они все сидели тихо, не участвуя в беседе, но внимательно слушали суждения Павлова и Жоголева.
Повсеместные частые диспуты коснулись даже мусульманского населения. Татары останавливали Василия Гурьевича прямо на улице, иногда приглашали в свои жилища, почтительно выспрашивая о христианской вере. Одному молодому татарину, который готовился стать муллой, Павлов подарил книгу на турецком языке "Весы Истины", где доказывалась истинность христианства.
Растущая популярность Павлова как проповедника Евангелия у одних вызывала уважение, других же воспаляла завистью и негодованием. Местная полиция усилила слежку за деятельностью Павлова и его единомышленников. По соседству с квартирой Василия Гурьевича разместился сыщик. Человек, нанятый полицией для гнусной иудиной работы, совсем не пытался себя законспирировать. Он постоянно дежурил у подъезда, в упор рассматривая всех, кто встречался с Павловым. Василий Гурьевич решил устраивать молитвенные собрания в разных местах и в разное время.
Как-то служение со святой вечерей было назначено у брата Живульта на ветряной мельнице. Когда Василий Гурьевич отправился туда с женой на санях, на городской окраине их встретил младший сын Живульта.
— Полиция окружила наш дом! — выпалил подбежавший парень. — Ехать к нам небезопасно.
— Если пути нет, повернем восвояси, — сказал Павлов, трогая вожжами. — Передай отцу, что в следующее воскресенье собираемся у меня!
Полиция не только окружила дом Живульта, но и вторглась в него, обнаружив там несколько мирно сидевших верующих. Быстро переписав всех присутствующих, они взяли на заметку одного новообращенного казака, которого недавно крестил Аким Романтеев. Через год Акима предали суду и он отсидел два месяца в тюрьме.
К концу следующего воскресного богослужения и перед домом Павлова замелькали бравые молодцы в полицейских шинелях. В сопровождении околоточных, городовых и участкового пристава на баптистское собрание явился полицмейстер.
— Почему Вы не повинуетесь начальству? — обратился он к Павлову.
— Вот ознакомьтесь, господин полицмейстер, письменное изложение нашей веры, — Павлов протянул ему маленькую книжечку.
Полицмейстер долго крутил в руках брошюру, отыскивая фамилию автора и название издательства. Не найдя выходных данных, он начал всматриваться в текст. Отчеркнув ногтем большого пальца заинтересовавшую его строку, полицмейстер зачитал этот пункт вслух: "Мы повинуемся правительству, если только его повеления не ограничивают свободы нашей веры".
— Так-так, это же вызов государственным порядкам, — взмахнув рукой, заключил полицмейстер. — Вы подданные российского царя и должны исполнять законы Империи, какие бы они не были. Вы должны повиноваться властям безусловно во всем.
— Господин полицмейстер, а если бы мы находились под властью турецкого султана и он потребовал бы от нас, чтобы мы отреклись от Христа, как тогда нам поступить? — мягко спросил Павлов.
— Ну, по-видимому, нужно переменить место жительства, — неуверенно ответил полицмейстер и перестал Говорить о безусловном повиновении.
— Я хочу побывать на Вашем богослужений от начала до конца, — сказал он.— Вечером двадцать четвертого января я приду к Вам.
— Приходите, у нас двери для всех открыты, — согласился Павлов.
Полицмейстер на самом деле пожаловал через несколько дней, опять окруженный большой свитой помощников. Павлов стоял на проповеди.
— Иисус Христос наша сила и мудрость! — открыв Первое послание апостола Павла к Коринфянам, — говорил он. — Он хочет, чтобы все люди спаслись и достигли познания истины. Он недалеко от каждого из нас, ибо Им мы живем, движемся и существуем. Где двое или трое собраны во имя Мое, там и Я среди вас — объявил Господь ученикам. Пусть Дух Святой научит детей Божиих поступать достойно своего звания и избрания, не огорчая Отца Небесного…
Полицейские, сняв шапки и тихо усевшись на крайние скамейки, слушали проповедь с благоговением. Они не задержались долго после окончания собрания. Побеседовав немного с Павловым об отличии баптистских обрядов от православных, полицмейстер любезно распрощался и вместе с народом чинно вышел на улицу.
Наступила полоса относительного спокойствия. Община^ без всяких помех совершала служение Господу. Однако, вызов Павлова к следователю по особо важным делам был ярким знаком для всех, что затишье это временное. Следователь собирал материал на Живульта, интересуясь попутно особенностями вероучения штундистов и баптистов. Василий Гурьевич был немногословен. :
— Что касается меня и моих убеждений, я скажу, а за других ничего говорить не буду, — сразу заявил следователю Павлов.
Двенадцатого марта Василий Гурьевич оказался еще на одном публичном собеседовании с Головкиным. Как следует почитать крест Христов? Нужно ли делать крестное знамение? — такова была тема последнего диспута.
— А я не желаю хвалиться, разве только крестом Господа нашего Иисуса Христа, которым для меня мир распят, и я для мира. Основываясь на этих словах апостола языков, мы, православные христиане, считаем, что крестное знамение необходимо, творя его руками, мы хвалимся Крестом Господа, — объяснял Головкин.
— Как же можно хвалиться Крестом руками? — противился Павлов. — Надо сораспяться Христу и носить крест в сердце. Ведь Крест олицетворяет искупительные страдания Христовы.
Споры о том, какое вероучение ближе всего к Истине,
выходили далеко за пределы церковной ограды. В домах и на улицах то и дело разгорались прения по беседам Головкина и Павлова. Как-то миссионер пригласил Василия Гурьевича к себе домой.
— Я хочу поговорить с Вами с полной откровеннортью, — окинув Павлова быстрым испытующим взглядом, сказал Головкин. — Вы по убеждению защищаете баптизм?
Столь странный вопрос удивил Василия Гурьевича.
— За что же по вашему я страдаю и во второй раз сослан в ссылку?
— Вы же пользуетесь славой у своих собратьев и, наверное, получаете солидное вознаграждение.
— Если бы я из-за денег оставался баптистом, то я мог бы сделать лучшую карьеру в качестве православного миссионера, — улыбнувшись, сказал Василий Гурьевич.
Головкин протянул руку Павлову,
— Ну Бог с Вами! — громко произнес он на прощание. Отношение Оренбургского архиерея к местным евангельским общинам оставалось отрицательным. Преклонный возраст и высокое общественное положение мешали ему переступить антипатии к носителям другого религиозного мировоззрения. Он просил светское начальство применить к активным иноверцам закон о штундистах.
В России к тому времени уже широко распространялась изуверская практика универсального использования карательных мер на основе какого-то одного законоположения. Царское правительство 4 июля 1894 года издало Постановление комитета министров, а 3 сентября того же года был выпущен циркуляр министерства внутренних дел б признании штунды особо вредной сектой.
В чем же царские блюстители порядка видели "особую вредоносность" движения южнорусских штундистов?
Дело в том, что штундисты, проповедуя Евангелие и стремясь к первоапостольской простоте и честной жизни, часто прибегали к резким обличениям православного духовенства и светской власти.
"Первое уже, что бросается в глаза, это непринужденное отношение штундиста ко всякой власти, — пишет Г. Емельянов в статье "Рационализм на юге России". — Штундист убежден, что власть существует для злых, а не для добрых, а когда не будет преступлений, тогда упразднится всякое начальство и всякая власть. Штундист вовсе не лебезит так перед начальством, как православный мужик".
Обер-прокурор Священного Синода К.П. Победоносцев сразу зачислил штундистов в разряд врагов отечества и церкви. Он спешил сообщить вступившему на Российский престол Николаю II, что лжеучение штунды идет против установившегося строя русской жизни и проповедует принципы вредного социалистического характера. Усердные донесения Победоносцева возымели на пугливого царя свое действие. Он утвердил новые жестокие законы. Причем определение "штундист" стало применяться местными духовными и светскими властями и к другим религиозным течениям в целях борьбы с религиозным вольномыслием. Репрессивные меры настигли видных баптистских проповедников. На четыре года под надзор полиции сослали в Вологодскую губернию Воронина, украинский благовестник Рябошапка был сослан в Ереван на пять лет, пресвитера Киевской общины Тимошенко выдворили в Польшу. Разъездной проповедник Иванов был заключен в Елисаветпольскую тюрьму и, закованный в кандалы, на пять лет последовал в город Слуцк. Угроза преследования по новым статьям нависла и над Павловым.
Явившись по вызову в контору полицейского участка, Василий Гурьевич узнал от пристава о письме прокурора, составленном на основании ходатайства архиерея. Пристав показал бумагу Павлову.
"Прокурор Оренбургского окружного суда господину Оренбургскому Полицмейстеру от 29 апреля 1895 года.
Его Преосвященство Макарий, Епископ Оренбургский и Уральский 24 апреля сообщил мне, что у состоящих в секте штундистов Живульта и Павлова происходят беззаконно общественные молитвенные собрания, несмотря на то, что против Живульта возбуждено преследование по статье 196 Уложения о наказаниях".
После пространных ссылок на законы о штундистах прокурор испрашивает особых указаний на принятие решительных мер по пресечению духовных собраний за пределами православных храмов:
"Я имею честь покорнейше просить Ваше Высокоблагородие сделать распоряжение об обязании Живульта и Павлова к недопущению в их домах общественных молитвенных собраний. Если, несмотря на выдачу означенных подписок, они будут продолжать устройство собраний, возбуждать против них преследования по статье 209 Уложения о наказаниях.
Прокурор Банкиров и секретарь Боголюбов".
Не успел Василий Гурьевич как следует осмыслить первую бумагу, пристав тут же подсунул ему еще одно распоряжение:
"Настоящую копию препровождаю господину Приставу четвертой части г. Оренбурга, предписывая Его Высокоблагородию исполнить требования господина Прокурора, изложенные в настоящей копии, и строжайше соблюсти, чтобы молитвенных собраний у Павлова не было.
Полицмейстер Доброхотов".
Давать или не давать подписку? Как лучше поступить? — внутренне забеспокоился Василий Гурьевич. — До конца ссылки осталось всего два месяца. Будет ли польза от того, что я буду упорствовать, держась только лишь за место собраний? На всяком месте можно молиться Богу… Господь укажет нам его.
Колеблясь и раздумывая о создавшемся положении, Павлов все-таки счел за лучшее подписать документ.
С приходом весеннего тепла Оренбургские баптисты облюбовали для богослужебных собраний "храм нерукотворный". Каждое воскресенье верующие тайком ездили за город в губернаторскую рощу, забирая с собой самовар, съестные припасы и оставались в лесу целый день.
Гонения нарастали повсеместно, обстановка резко ухудшилась, до Павлова доходили слухи, что Закавказье и Сибирь пополняются; новыми страдальцами за веру. Василий Гурьевич изыскивает любые возможности для поддержания с ними хотя бы письменного сообщения. В обширном отчетном сборнике полицейского чиновника В.А. Валькевича, который обозначен как "Записка о пропаганде протестантских сект в России и, в особенности, на Кавказе", содержится копия письма Павлова Леушкину в Геокчай Бакинской губернии. Оно без подписи и написано от третьего лица. Вероятно, Василий Гурьевич сделал это из осторожности* ради конспирации. Письмо отправлено из Оренбурга 5 мая 1895 года.
"Многими скорбями надлежит нам войти в Царство Божие. — Деян.14, 21
Если и все человечество не избавлено от скорбей, то тем менее от них избавлен христианин, который сверх всех других скорбей, свойственных всему человечеству, имеет еще особые скорби или страдания — скорби ради Христа. Они служат для нас средством предохранения от греха, нам необходима спасительная узда — жало в плоть. Зная это, не унывай, но благодари Бога за свою участь. Спокойствие совести должно быть самой высшей наградой в твоих скорбях и страданиях сей жизни. Твоя жизнь среди чуждого тебе народа, при отсутствии близких друзей должна заставлять тебя чаще углубляться в себя. Если будешь изучать Писание, то сохранишь надежду и претерпишь до конца. Что касается гонений на наше исповедание, то они не представляют ничего нового и удивительного. Несмотря на то, что баптизм в Европе известен уже триста лет, в России он нов, и прежде чем правительство ознакомится с ним, посланникам его придется много пострадать. Очень легко нас гнать теперь при новом законе: стоит только назвать нас штундистами и мы лишаемся всех прав и подвергаемся гонению. Хотя мы не штундисты, но чем докажешь это официально? И вот остается только одно средство -*• терпеть и терпеть до конца. Человечество верно само себе, оно таково же как и прежде: мертвым пророкам строит гробницы и превозносит их, а живых избивает или изгоняет. Прочти жизнь Иоанна Златоуста: сколько он претерпел гонений не от язычников, а от единоверцев и умер в ссылке в Колхиде. Нет ни одного святого и благочестивого мужа, который не терпел бы гонений от своих современников. Тебе желательно знать, имеет ли намерение Павлов по окончании срока возвратиться на родину. Он вверяет свою судьбу Богу и готов следовать указанию Провидения. В свое время узнаешь о его намерениях или же месте его жительства. Может быть тебе не все известно о последних ссылках. В марте Екатеринославский окружной суд приговорил за "совращение православных" Алексея Стоялова, Квотченко, Кавуна к лишению всех прав и ссылке в Сибирь. Один баптист из казаков из станицы Конеболотской выслан на 5 лет в Польшу. О высылке в Елисаветпольскую губернию Проханова, Савельева и Морозова тебе, думаю, известно. Если так будет идти дело, то скоро все баптисты очутятся в ссылке. Об Иванове еще не слышно, что он прибыл на место ссылки, вероятно, он находится еще в пути. Прощай и мужайся".
Верующие ждали писем Павлова, сердечное пастырское слово поддерживало ослабевших и еще больше вдохновляло жизнестойких. За перепиской Василия Гурьевича следило недремлющее око властей предержащих. Коллежский асессор В.А. Валькевич не только скрупулезно прочитывал послания Павлова из Оренбурга, но и собирал сведения полицейских агентов о влиянии душепопечительных письменных бесед Василия Гурьевича на жизнь баптистских общин. Явно не по нутру приходились Валькевичу поучения ссыльного проповедника, иначе в его Записке не появились бы следующие строки: "Самою вредною стороною деятельности Павлова в ссылке были обширные и деятельные письменные сношения его с сектантами разных местностей России, в том числе и ссыльными. Его письма из ссылки полны энергичных и резких внушений, которые клонились к поддержанию в сектантах фанатизма и которые не могли не производить и действительно производили сильное впечатление на его единомышленников, находившихся под обаянием его личности. В этих письмах Павлов прямо подстрекал к ослушанию властей и таковые внушения играли, по-видимому, не последнюю роль в замеченном, в 1893-95 г.г. усилении затихшей было баптистской пропаганды в Тифлисе и дерзости тифлисских сектантов".
Знал ли Павлов о том, что его письма читают не только единоверцы? Несомненно, он об этом догадывался, но Василия Гурьевича не смущала полицейская слежка и он старался делать все от него зависящее для сохранения единства тела Христова в страданиях.
На пути в Тифлис и Румынию
