Конечно, этот единственный источник 1203 г. представляет особый, можно сказать – сенсационный интерес в определённых кругах не только как потенциальный предшественник Лирейской Плащаницы. Это – весьма важный фактор, отвечающий на вопрос о том, почему Плащаница столь долгое время пребывала в неизвестности.
В Средние века крупнейшее собрание всевозможных святынь находилось не в Риме, а в сердце Восточной христианской церкви – в Константинополе, точнее – в Фаросской часовне византийских императоров, находящейся на территории императорского дворца. В 1204 г. цветущий город был захвачен и разграблен воинами-крестоносцами Четвёртого крестового похода (кстати сказать, истовыми христианами). Вскоре после этого вся Европа была буквально наводнена всевозможными крадеными реликвиями. Известный французский рыцарь и мемуарист Робер де Клари писал, что во Влахернской церкви Пресвятой Богородицы «хранился сидуан (синдон), которым было обёрнуто тело Господа нашего и который каждую пятницу выставляли стоймя, чтобы можно было лицезреть образ Господа нашего».
Продолжая свой рассказ, де Клари сообщает, что после того, как город спустя шесть месяцев был полностью разграблен, сидуан исчез. Погиб ли он в пожаре или же сделался трофеем какого-нибудь католического рыцаря?
Мемуары де Клари пользуются особой любовью у синдонистов, ибо они являются доказательством того, что некая плащаница с образом Христа на ней существовала задолго до времён Жоффруа де Шарне и, следовательно, гораздо раньше периода, накрываемого радиоуглеродной датировкой. Но и здесь есть свои сложности.
Дело в том, что де Клари не считается надёжным хронистом. Учёные отдают предпочтение описанию Четвёртого крестового похода, оставленному Жоффруа де Вильеардуэном. Последний был не только внимательным очевидцем событий, но и дипломатом-ветераном, который вёл переговоры с предводителями крестового похода. Так вот Вильеардуэн нигде не упоминает о загадочном сидуане.
Хотя де Клари, описывая плащаницу, упоминает об изображении на ней, он приводит слишком мало деталей, что не позволяет объективно сравнить описываемый им артефакт с Туринской Плащаницей. Более того, не прекращаются споры о том, относится ли старофранцузское слово figure (образ) к изображению человека в полный рост, как это имеет место на Туринской Плащанице, или же оно, как и в современном французском, означает просто «лицо». (Справедливости ради надо признать, что большинство учёных высказываются в пользу первой версии.) Кроме того, не вполне ясно, хочет ли де Клари сказать, что он видел сидуан своими глазами, поскольку он всего лишь описывает своё посещение церкви, «в которой он [30] выставлен». Возможно, он только слышал об этом.
В то же время какая-то чистая – не имеющая никаких изображений – Плащаница упоминается в описи реликвий, хранившихся в Фаросской часовне, и более чем вероятно, что она находилась там с 1090-х гг. Как и все самые священные реликвии Византийской империи, эта плащаница считалась слишком великой святыней, чтобы показывать её массам, и её могли видеть лишь особо привилегированные персоны, а для всеобщего поклонения она не выставлялась никогда. Сам факт, что упоминаемый де Клари сидуан (вне зависимости от того, была ли это Туринская Плащаница или нет) выставлялся для поклонения каждую неделю, свидетельствует о том, что он не считался особо ценной реликвией. И, словно стремясь ещё больше запутать суть дела, Жоффруа де Вильеардуэн утверждает, что влахернская церковь Пресвятой Богородицы избежала участи столицы и не была разграблена. Таким образом, хотя история Робера де Клари и выглядит захватывающим свидетельством, она не может считаться неоспоримым доказательством существования Плащаницы до времён Жоффруа де Шарне.
Но синдонистов не так-то просто обескуражить. И во всех новых попытках реконструировать предысторию Туринской Плащаницы по-прежнему фигурируют мемуары де Клари. Но каким же путём Плащаница могла попасть из Палестины I в. в Константинополь 1203 г., а затем – в Лирей 1350-х гг., и всё это – на фоне того, что официально (то есть согласно Новому Завету) её как бы и не было? Существует одна гипотеза, которая, не исключено, может спасти честь синдонистов. Это – знаменитая гипотеза Яна Вильсона о мандилионе, основанная на труде отца Мавруса Грина.
В своём известном бестселлере 1978 г. «Туринская Плащаница» Вильсон утверждает, что Плащаница была известна в Ранней церкви, но под другим названием, а именно – священного Эдесского мандилиона. (Ту же мысль проводит и фильм Генри Линкольна «Безмолвный свидетель», во многом основанный на идеях Вильсона.)
Эдесский мандилион – это кусок полотна, на котором чудесным образом запечатлелся Лик Иисуса Христа, реликвия, которую с самого момента её появления неизменно сопровождает эпитет acheiropoietos («нерукотворный»). Как и в случае с Туринской Плащаницей, некоторые моменты его истории представляют собой документально подтверждаемые факты, тогда как другие относятся к области легенд. Мандилион в качестве особо священной реликвии впервые появился во второй половине VI в. в городе Эдесса (на территории нынешней Турции), где и находился вплоть до 944 г. После этого он был насильственно – несмотря на настойчивые протесты и возмущение местных верующих – увезён в Константинополь и помещён в громадное императорское собрание святынь, хранившееся в Фаросской часовне. Там он оставался до разграбления Константинополя крестоносцами в 1204 г., после которого исчез упоминаемый Робером де Клари сидуан. На первый взгляд создаётся впечатление, что гипотеза о том, что Туринская Плащаница и Эдесский мандилион – это одна и та же реликвия, не лишена оснований. В конце концов, обе они – нерукотворны. (Хотя здесь нетрудно заметить изъяны в аргументации: эпитет «нерукотворный» – это вопрос веры, и пытаться доказать их тождественность – всё равно что цепляться за соломинку.)
Первое возражение сводится к тому, что на мандилионе запечатлён лишь Лик Иисуса, ибо само это слово означает небольшой – размером с носовой платок – кусок полотна. Предполагается, что это нечто вроде полотенца, на котором Лик Христа запечатлелся ещё при Его земной жизни, в отличие от Плащаницы, изображение на которой возникло лишь после Крестной Смерти Спасителя и которая сохраняет изображение всего Его тела. Вильсон выдвинул контраргумент, но для начала давайте вкратце рассмотрим исторический фон.
За долгую историю мандилиона эта реликвия выполняла на Ближнем Востоке функцию, резко отличную от функций её европейских аналогов. В Европе такие святыни были предметами официального почитания, служившими для Церкви источником постоянного обогащения. На Ближнем Востоке они были как бы отражением политического статуса и могущества их обладателя и часто наделялись потенциями талисманов, выступая в качестве покровителей городов, где они находились, оберегая их от вторжения иноземцев и природных катастроф. Каждый сколько-нибудь крупный город имел такие святыни-обереги, именовавшиеся палладиумами. В Эдессе таким палладиумом служил мандилион – достойная честь для первого города на землях Византии, принявшего евангельскую проповедь.
Эту реликвию впервые упоминает в 590-е годы церковный историк Евагрий, повествуя о её чудотворном могуществе, проявившемся при отражении нападения персидского войска пятьдесят лет тому назад. Но доказательством служат лишь легенды, связывающие эту ткань с именем царя Эдессы Абгара V (в русской традиции – Авгаря), современника Иисуса Христа.
Согласно этим легендам, Авгарь написал Иисусу письмо с просьбой прийти в Эдессу, чтобы исцелить царя от тяжёлой болезни. В ответ Иисус прислал царю письмо, служившее самой великой святыней Эдессы до появления мандилиона. Вскоре после Распятия апостол Фаддей отправился в Эдессу и исцелил царя, обратив его в христианство.
Однако после того, как в конце VI в. появился мандилион, легенды были слегка переиначены, чтобы связать реликвию с именем царя Авгаря. Существуют два варианта легенды: согласно одному из них, Иисус Сам благословил изображению появиться на полотенце (убрусе), которым Он обтёр своё лицо, а затем послал это изображение вместе с письмом царю Авгарю. Вторая легенда гласит, что Образ Христа появился во время Его моления в Гефсиманском саду на полотне, которым Господь утёр кровавый пот. Этот образ был доставлен апостолом Фаддеем в Эдессу. И в том, и в другом случае эта чудодейственная ткань исцелила Авгаря и способствовала его обращению в христианство. Однако потомки Авгаря вернулись к язычеству, и поэтому мандилион до поры был спрятан в тайном месте – замурован в нише в стене над городскими воротами. Там он оставался в течение 500 лет, пока вновь не был обретён и спас город от врагов.