Ознакомительная версия.
Бездействие канонов, исподволь воцарявшееся, началось сравнительно очень давно, хотя обязательность следования им никогда не забывалась всецело. Из давних времен наслоения всякого рода налегали на них и обволакивали их, заслоняя действительный смысл их и сами становясь заправляющей, руководящей силой, действующей именем закона и под традиционным его знаменем. Жизнь церковная в нормальном русле своем шла независимо от канонов, а потому смысл их, преданием охраняемый, забывался. Действовали всевозможные новеллы, василики, своды, пересказы канонов, указы всякого рода до Духовного регламента и консисторских указов включительно, а каноны хранились на случай, когда придется устрашить ими непокорного, как притупленный меч ‹…› дабы при наступившей опасности припугнуть им разбойника ‹…› хотя владелец сам не умеет уже владеть мечом[148].
Работа Предсоборного Присутствия завершилась, но видимых результатов Церкви в то время не принесла. В долгий ящик отлагались и труды Предсоборного Совещания, учрежденного по высочайшему соизволению в 1912 г. Тем временем церковно-правовая неопределенность продолжала волновать общественность. Серьезным предупреждением прозвучали в 1913 г. слова профессора П.В. Верховского[149], который считал, что если ситуация с церковным правом не будет изменяться, то это может привести к окончательному подрыву авторитета Церкви и церковной дисциплины:
В области русского церковного права создался такой хаос противоречий между древними и новыми нормами, между вселенским каноническим преданием и современной канонической действительностью, что привести этот хаос к логическому единству без переработки всего русского церковного права заново совершенно невозможно.
При таких условиях русская церковная иерархия вынуждена была либо настаивать на восстановлении юридической самостоятельности Русской Церкви и возвращении ее к каноническим принципам, либо – подчиниться посторонней силе и обстоятельствам. И русская иерархия предпочла подчиниться, отказавшись вместе с тем от последовательного соблюдения норм православного церковного права ‹…›. Церковное право сменилось церковной политикой ‹…›. И в самом деле, легче, кажется, путем той или иной комбинации, найти практический целесообразный выход из затруднений данного момента, чем прямо поставить вопрос и смело, полностью и раз навсегда его решить, потому что в последнем случае пришлось бы либо громко признать неприменимость или необязательность канонов, либо вступить в конфликт с государственностью и проникнутым ею в последние два века укладом церковного строя ‹…›.
Если ситуация не изменится, ‹…› то это подорвет веру в учение Церкви и окончательно деморализует ее дисциплину[150].
Позднее, уже во время работы Поместного Собора, профессор В.И. Экземплярский писал о сохраняющейся опасности манипулирования канонами:
Если прислушаться к речам о реформе нашей Церкви на Соборе, как и до Собора, то красной нитью проходит стремление как защитников обновления нашей церковной жизни, так и церковных консерваторов обосновывать свои предположения канонически ‹…›. Но при всем том было бы совершенно ошибочным шагом подходить к церковной реформе только с «Книгой правил», и уже вовсе преступно ради этой книги забывать основания нашей веры – Евангелие Христово и апостольские писания ‹…›. Очень много и таких канонов, которые вовсе не исполняются в Церкви, и о них вспоминают лишь тогда, когда этого требуют интересы полемики по известному вопросу. Сущность дела в том, что церковные каноны, определяющие быт духовенства и основы церковной дисциплины, должны всегда определяться самой Церковью, соответственно запросам времени, задачам церковной миссии в мире ‹…›, иначе может создаться искусственный застой в церковной жизни и возложение вовсе ненужного бремени на плечи верных. Если у нас утвердится действительно соборное управление Церковью, то надо иметь решимость признать и наши церковные соборы вполне правомочными и отменять каноны греческой Церкви, касающиеся церковного быта, и создавать новые, определяющие нормы жизни Церкви в данное время[151].
* * *
Итак, можно отметить несколько проблем, проявившихся в ходе предсоборной дискуссии:
I. Различное отношение к канонам:
a) каноны неизменны (при этом выражалась характерная для широкого сознания уверенность в том, что они соблюдаются в Церкви). Это отношение проявлялось особенно у тех, кто отрицательно относился к возможности каких-либо реформ в жизни Церкви;
b) в канонах надо различать неизменяемые и дисциплинарные нормы, вызванные временем и обстоятельствами. Это позиция профессоров и части епископата.
II. Проблема истолкования канонов, которая понималась как необходимость их исторического прочтения: выяснение обстоятельств, условий, которые породили тот или иной канон, и соотнесение канона с Преданием Церкви в целом. Эта работа была только начата русской канонической школой и вызывала бурные дискуссии почти по всем вопросам.
III. Проблема сохранения канонического устройства Церкви, ее самотождественности. Здесь особую роль приобрел вопрос о восстановлении патриаршества и соборности как основы церковного устройства.
IV. Проблема создания новых канонов и возможности отмены устаревших.
* * *
С нерешенными проблемами Русская Православная Церковь оказалась перед лицом революции 1917 г. «Эйфория от приобретенной свободы» была характерна для всего русского общества, не могла она обойти стороной и Церковь[152].
Временное правительство разрешило проведение Поместного Собора, оно же подталкивало к реформам внутри Церкви, не дожидаясь обсуждения на Соборе. Церковная реформа рассматривалась как неотделимая часть общей политической реформы[153]. Среди церковной общественности распространено было недовольство по поводу бюрократизма иерархии. Как писала петроградская «Церковь и жизнь»,
Вражда иерархии к мирянам – язва не новая, но никогда еще с такой откровенностью и беззастенчивостью не обнаружившаяся[154].
Введение выборного епископата должно было преодолеть враждебное отношение к епископам, с одной стороны, и высокомерие епископов по отношению к пастве – с другой[155]. Однако, как свидетельствовали современники, выборы только усилили противостояние между епископами и клириками, между диаконами и псаломщиками. Поместному Собору 1917–1918 гг. предстояло определить правильное течение церковной жизни, но он был создан тогда, когда революция уже охватила и Церковь. Представление о тревожных событиях этого времени дает заявление архимандрита Матфея (Померанцева)[156] и еще 87 членов Собора, зачитанное на 108 заседании 2 апреля 1918 г. Речь шла не о гонениях извне, а о событиях внутри церковной ограды, о борьбе низшего духовенства с высшим, которая ослабляла Церковь, потому что «большевизм захватил немалое число священнослужителей»:
К великому горю и позору нашему, многое бы не могло быть совершено мирянами под влиянием революционного угара, если бы в Церкви среди пастырей и священнослужителей не произошло раскола, не проявилась бы пагубная измена ради личных выгод и материального интереса. Эта измена матери Церкви, ее священным канонам и заветам началась с первых дней революции теми, которые, утратив понятие о вечном строе Православной Церкви, независимом от строя государственного, поспешили создать в нескольких епархиях и даже по благочиниям духовно-революционные исполнительные комитеты, не признававшие законной церковной власти. После апрельских (1917 г.) епархиальных съездов во многих епархиях были избраны революционные епархиальные советы, направляемые и ободряемым бывшим обер-прокурором Львовым – к самочинным беззаконным действиям и выступлениям. Советы эти поныне не распущены, и за год своей революционной деятельности некоторые из них повергли епархии в церковную анархию и являются теперь самыми усердными помощниками социалистов-большевиков, разрушителей основ Церкви.
Удаление епископов из епархий совершилось мирскою властию в большинстве случаев по настойчивой просьбе пастырей, диаконов и псаломщиков, просивших содействия у советов крестьянских и солдатских депутатов. Аресты епископов и захваты архиерейских домов происходили иногда при предательстве и деятельном участии клириков. Диаконы и псаломщики по всей России образовали отдельные союзы от пастырей для борьбы против духовной власти и преследования неугодных им, но лучших пастырей. Все насильно удаленные от приходов священники жаловались на происки, клеветы и предательство диаконов, обращавшихся с жалобами на священников своих в исполнительные комитеты и требовали от них защиты себе или возбуждавших буйных прихожан, против настоятелей храмов, иногда прослуживших достойно до 30 лет и более в приходе[157].
Ознакомительная версия.
