Но представим на минуту, что сектанты правы в том, что эти слова являются Божиим откровением о загробной судьбе человека. Разве это поможет их заблуждению? Очевидно, что нет! Разберем слова из этой главы, касающиеся посмертной участи человека. «Живые знают, что умрут, а мертвые ничего не знают, и уже нет им воздаяния, потому что и память о них предана забвению, и любовь их и ненависть их и ревность их уже исчезли, и нет им более части во веки ни в чем, что делается под солнцем». (Еккл. 9, 5–6). Из этих слов, если принимать их буквально, вовсе не видно, что души людей умирают после смерти. Здесь утверждается лишь, что мертвые теряют земные знания и прекращаются их и любовь, и ревность, и ненависть, и участие во всех земных делах. — Из этого вовсе не следует, что они потеряли само сознание (которое вовсе не сводимо к набору информации, хранящейся в памяти, иначе мы должны признать мертвыми и новорожденных, и страдающих амнезией), а лишь память о прошлом, а это никак не поможет сектантам. То же можно сказать и о втором месте из этой главы, на котором строят свои фантазии еретики: «В могиле, куда пойдешь, нет ни работы, ни размышления, ни знания, ни мудрости» (Еккл. 9, 10). Надо заметить, что данный текст неточно передан в Синодальном переводе. Вместо «в могиле» Септуагинта, и следовательно, славянский текст, говорит: «во аде»[133]. Таким образом, совершенно ясно, что здесь говорится «лишь о безрадостном существовании мертвых душ в шеоле до нисшествия туда Христа — Искупителя»[134], а не о мифической бессознательности души.
Но, впрочем, нечестивцы, которых цитировал Соломон, не правы и в этом смысле. Души умерших и до пришествия Христа помнили и о своих еще живых близких (богач просил Авраама о своих братьях — Лк. 16, 27–28), и о судьбах своего народа (Самуил и Саул — 1 Цар. 28, 17–19), и о том, что происходило с Израилем после их смерти (что говорит о взаимном общении умерших — Авраам знал про Моисея и пророков — Лк. 16, 29). Таким образом, эти мысли нечестивцев противоречат библейскому учению.
Но и сам царь Соломон противопоставляет мнению этих заблуждающихся истинную танатологию. Выше уже говорилось о 7 ст. 12 главы, прямо учащей о том, что сущность смерти заключается в отделении духа от тела, который уходит к Богу, Который дал его. Кроме этого, царь говорит, что во время смерти «отходит человек в вечный дом свой» (Еккл. 12, 5) — т. е. в шеол. Употребленное слово «отходит» говорит об активности души после смерти тела и не может означать пассивного перенесения трупа в могилу. Но человек не имеет власти ни унести с собою что-либо за пределы смерти, которая подобна рождению из чрева матери[135]. («Как вышел он нагим из утробы матери своей, таким и отходит, каким пришел, и ничего не возьмет от труда своего, что мог бы он понести в руке своей» Еккл. 5, 14), ни хотя победить в сражении с этим врагом. («Человек не властен над духом, чтобы удержать дух[136], и нет власти у него над днем смерти, и нет избавления в этой борьбе, и не спасет нечестие нечестивого». (Еккл. 8,8)).
Впрочем, как мы видим из этого стиха, неотвратимость смерти также является и благом, ибо не дает злу стать бессмертным. После смерти человек «отошел во тьму» (Еккл. 6,4), где пробудет много дней, о которых он должен помнить во все дни жизни своей, какой бы долгой она ни была. («Если человек проживет и много лет, то пусть веселится он в продолжение всех их, и пусть помнит о днях темных, которых будет много: все, что будет, — суета!» (Еккл. 11, 8)). Таким образом, по словам царя Соломона, мертвецы в аду имеют чувство времени и оно для них тягостно («все что будет — суета»).
Но и этой печальной книге свойственна тихая надежда на избавление и победу правосудия, в поругании которого — главная боль царя. «Не скоро совершается суд над худыми делами; от этого и не страшится сердце сынов человеческих делать зло. Хотя грешник сто раз делает зло и коснеет в нем, но я знаю, что благо будет боящимся Бога, которые благоговеют пред лицем Его; а нечестивому не будет добра, и, подобно тени, недолго продержится тот, кто не благоговеет пред Богом. Есть и такая суета на земле: праведников постигает то, чего заслуживали бы дела нечестивых, а с нечестивыми бывает то, чего заслуживали бы дела праведников. И сказал я: и это — суета!» (Еккл. 8, 11–14). И хотя, как признается Соломон, сейчас на земле этого не происходит, он знает, что будет Суд, и «Бог воззовет прошедшее» (Еккл. 3, 15). Об этом Суде он призывает помнить и юношу, в юности его («Веселись, юноша, в юности твоей, и да вкушает сердце твое радости во дни юности твоей, и ходи по путям сердца твоего и по видению очей твоих; только знай, что за все это Бог приведет тебя на суд» (Еккл. 11, 9). Память о нем утешает его, когда он видит «место суда, а там беззаконие; место правды, а там неправда» (Еккл. 3, 16). Тогда он говорит, что «праведного и нечестивого судит Бог; потому что есть время для всякой вещи и суд над всяким делом там» (Еккл. 3, 17). И подводя итог своей книге, царь говорит: «Выслушаем сущность всего: бойся Бога и заповеди Его соблюдай, потому что в этом все для человека; ибо всякое дело Бог приведет на суд, и все тайное, хорошо ли оно, или худо» (Еккл. 12, 13–14). Эти слова хорошо было бы услышать иеговистам, отвергающим реальность Страшного Суда и говорящим, что он происходит духовно на Земле, начиная с 1914 года[137]. Как справедливо пишет В. Мышцын, «мысль об окончательном суде Божием, по выражению одного комментатора, есть та нить Ариадны, которая вывела Екклесиаста из лабиринта его скепсиса (или скепсиса его слушателей, добавим мы — свящ. Д.С.). Ни для мрачного уныния, ни для легкомысленного наслаждения жизнью нет места там, где есть глубокая вера в Божественное воздаяние»[138]. — И именно эти слова дают ответ на все вопросы и плач ветхозаветного человека, столь прекрасно раскрытые Соломоном.
5. Человеческая природа Христа
Мерилом всякого учения, считающегося христианским, является отношение его к Самому Господу Иисусу. Это касается и рассматриваемой нами темы. От решения вопроса, «какая была человеческая природа Христа», с неизбежностью мы приходим и к определению нашей собственной природы. (Конечно, при условии, что мы признаем Господа Иисуса единосущным нам по человечеству, но рассматриваемые нами еретики этого не отрицают, по крайней мере в том, что касается Его жизни до Воскресения.)
Но для того, чтобы не запутаться в неточных формулировках, рассмотрим сперва вопрос: «была ли вообще у Христа человеческая душа?»
5.1. Понимание сектантами тайны Воплощения Бога Слова
Но для начала мы должны коснуться того, как понимают само воплощение рассматриваемые сектанты. Если Церковь верит, что Пресвятая Дева родила Христа не по Божеству, а по человечеству, которое, однако, с мгновения Его воплощения стало неизменно, неслиянно, нераздельно, неразлучно по Ипостаси соединено в Нем с Его Божеством, было обожено Им, то «для «Свидетелей Иеговы» «…рождение Христа не было воплощением… Он освободился от всего небесного и духовного. А всемогущий дух Бога перенес жизнь Его Сына с небес во чрево еврейской девы из рода Давидова… В результате этого чуда родился человек Иисус… Он не был небесным гибридом, человеком и в то же время духовной личностью, он был плотяным…»[139] Получается, что Свидетели Иеговы отвергают само учение о Воплощении Бога Слова, которое превращается в учение о некоей метаморфозе, превратившей ангела в плоть.
Таким образом, Свидетели Иеговы и здесь придерживаются обычных для себя «единоприроднических» воззрений. Что, впрочем, парадоксальным образом соединено в их учении с непониманием самого понятия «природы» как некоего неизменяемого в своих сущностных характеристиках целого. В представлениях иеговистов личность может свободно менять свою природу, при этом оставаясь сама собой. Как это возможно при отвержении существования ее духовного субстрата — совершенно непонятно. Вообще не понятно, чем обеспечивается самотождественность личности. Особенно это ясно при рассмотрении иеговистской христологии. По их мнению «жизнь Иисуса можно разделить на три периода»[140]. Христос сначала был сотворенным Логосом, архангелом Михаилом, затем Он стал «не больше и не меньше как совершенным человеком»[141], а после своего Воскресения Он «навсегда отказался от человеческой жизни. Он был воскрешен на небе и стал духом, дарующим жизнь»[142].
Возникает резонный вопрос: «а почему мы вообще должны считать, что это — одна и та же личность? Потому, что нам так сказал Рассел?» Ведь если Логос утратил свою ангельскую природу, которой Он якобы обладал (хотя Библия утверждает обратное — см. Евр. 1), и стал человеком, то уже здесь мы теряем нить тождества самосознания. Это становится тем более ясным, что Он не помнил того, что кем Он был раньше, и лишь когда «Иисус достиг зрелого возраста, и Ему было дано полностью вспомнить Свое прежнее общение с Богом на небе»[143]. Тут мы можем спросить: «если правы «лжесвидетели», то почему мы должны быть уверены в точности Его воспоминаний? Не относятся ли они к области многочисленных «воспоминаний о прошлой жизни», практикуемых среди сторонников реинкарнации?» По этому поводу В. Скрипников говорит: «Так как буддизм разработал свое учение только относительно человека и животных и не коснулся учения о перевоплощении ангелов; то свидетели Иеговы решили этот пробел в буддийском учении расширить и дополнить»[144]. Строго говоря, буддизм знает и «воплощения» человека в мире богов и духов, и обратные ниспадения их в более низшие уровни колеса сансары.[145] Однако схожесть позиций этих двух религий (иеговизма и буддизма) замечена автором верно. Особенно, если учесть, что буддизм махаяны и хиньяны отвергает само существование духовного субстрата (аналога бессмертной души) как злейшую ересь, то сходство этих мировоззрений с иеговизмом окажется просто потрясающим.
