Ознакомительная версия.
Представители элиты не знали отказа в медицинском обслуживании. Когда на островах Тонга заболевал простолюдин, жрецы могли прописать скромное исцеляющее жертвоприношение: отрезание фаланги пальца родственнику больного, стоящему на более низкой ступени иерархической лестницы. Но если хворал вождь, порой единственным лекарством признавалось удушение ребенка[171].
Равенство перед законом не было краеугольным полинезийским принципом. В Тонга за убийство обычно карали тем или иным способом, но не в том случае, если это было убийство простолюдина вождем[172]. В Самоа прелюбодеяние могло навлечь широкий спектр неофициальных наказаний, но если его совершала жена вождя, ее ждал небогатый выбор официальных казней: либо путем утопления, либо путем забивания до смерти[173]. В вопросе человеческих жертвоприношений тоже, видимо, действовал фактор высших классов. Один антрополог отмечал, что на островах Общества кандидаты в жертвы относились к нескольким категориям: военнопленные, богохульники и «лица, вызывающие неприязнь вождя или жреца»[174].
В защиту полинезийских богов
Что может функционалист сказать в защиту утверждения, будто бы религия идет на пользу обществу в целом, если ему представлены подобные факты? Больше, чем можно было бы предположить.
Возьмем, например, принесение в жертву людей и беспристрастно оценим его с точки зрения функционализма. Даже капитан Кук, считавший жертвоприношения «отвратительным расточительством рода человеческого», отмечал, что многие взрослые люди, принесенные в жертву, были преступниками. А среди остальных преобладало «отребье, которое бродило без цели, перебиралось с острова на остров, не имея ни постоянного жилья, ни сколько-нибудь очевидного способа получения честного заработка»[175].
В наше время смертная казнь выглядит чересчур суровой карой за многие преступления, особенно за бродяжничество и нищету. Но и спустя годы после того как Кук написал эти строки, в его родной Англии бедняков сажали в долговые тюрьмы. Во всяком случае, изоляция от общества людей, которые получают от него больше, чем отдают, в строго экономическом смысле не является «расточительством». Напротив, она может способствовать укреплению и эффективности вождества, таким образом сделав его более «функциональным» с социальной точки зрения, что бы вы там ни думали о его моральных принципах. (У веры в сверхъестественное есть другие способы искоренения недостойных. В разных сообществах, в том числе охотников-собирателей, люди, которых обвиняли в колдовстве или чародействе и карали либо изгнанием, либо смертью, чаще всего решительно отказывались сотрудничать или были антиобщественными лицами.[176]) В более общем смысле полинезийская религия, по всей видимости, поддерживала работу этого механизма. Под неусыпным надзором богов строили лодки, ловили рыбу, выращивали свиней и ямс.
Но неужели не существовало более простого способа добиться добросовестной работы — например, дать возможность командам строителей лодок соревноваться между собой за право продавать лодки рыбакам, или же стимулировать развитие мастерства прибылью? А как же свобода предпринимательства?
Все эти вопросы задаются с перспектив современности, в обществе, в котором есть и деньги, и эффективный рынок. Но когда общество делало первые шаги к этому миру, совершало переход от мелких деревень охотников-собирателей к более крупным, включающим несколько деревень земледельческим сообществам, подобная логика была не столь очевидна. Да, в полинезийских вождествах существовал товарный обмен. Но всему тому, что теперь происходит благодаря магии рынка, ранее требовалась поддержка со стороны правительства и/или религии. На пиршествах, которые устраивали вожди — в основном за счет приношений, сделанных земледельцами и рыбаками под воздействием свыше, — простолюдины, угощавшиеся деликатесами с дальних островов, по сути дела, обменивали свой труд на вожделенную пищу, чего мы теперь достигаем с помощью денег.
Полинезийская религия выполняла задачи, которые даже во многих современных обществах остаются в ведении правительства, а не рынка: руководила строительством дорог и оросительных систем, обеспечивала социальную защиту. На многих островах вожди пользовались своими привилегиями для заполнения продовольственных складов, запасы из которых в скудные времена распределяли между всеми членами общества, — подобным образом современные правительства собирают налоги для помощи пострадавшим от стихийных бедствий. У рыбаков Самоа имелся примитивный аналог страховки на случай безработицы: после ловли бонито каждая лодка отдавала часть улова таутай — старшему рыбаку, который с помощью собранного устраивал пир для всех рыбаков[177]. Так как лодки, улов которых был скудным, освобождали от подобных сборов, но их экипажи получали свою долю угощения на пиру: можно сказать, что происходило перераспределение благ: то, что принадлежало имущим, частично переходило к неимущим. Религиозный контекст — тот факт, что таутай был своего рода религиозным лидером — сдерживал недовольство рыбаков, которым постоянно сопутствовала удача.
С точки зрения функционалиста, некоторые привилегии вождей следует рассматривать как плату за административную службу. В конце концов, в современном обществе титаны бизнеса и политики обладают богатством и/или властью, которые защищены (по крайней мере теми, кто их защищает) как компенсация за жизненно важные социальные функции. Да, вид компенсации, которую получали полинезийские вожди, может показаться нам странным. С праведной гордостью мы можем заявить, что не душим детей ради прихоти власть имущих. Тем не менее нам следовало бы умерить свое самодовольство. В вождествах влиятельные мужчины получали много жен, в то время как в современном обществе им достается (при желании) много любовниц. В вождествах власть имущие имели права на поступки, которые сочли бы тяжкими преступлениями, если бы их совершил кто-то другой. В современном обществе та же привилегия дается менее официальным образом: богатые и влиятельные нанимают дорогих адвокатов и пользуются связями, чтобы надавить на судей, а провинившиеся бедные попадают в тюрьму.
Более того, если привилегии вождей кажутся нам странными, то и цена за них платится не менее удивительная. В Тонга вожди приносили в жертву собственных детей, хотя и рожденных от женщин низкого происхождения и таким образом не имеющих права наследовать вождю[178]. Никого не удивляли и менее впечатляющие формы «ноблесс оближ». Как отмечал антрополог Маршалл Салинс, «даже самые высокопоставленные» полинезийские вожди знали, что «на них возложена нравственная обязанность быть щедрыми и великодушными»[179].
Достоинства вождей, преобладающие над недостатками
В сущности, нам следовало бы удивляться не тому, что вождь эксплуатировал свою власть, а существованию пределов этой эксплуатации и в социальном обеспечении, которым он занимался, и в жертвах, которые приносил. Казалось бы, потомок богов в ореоле ритуальной святости мог бы не утруждаться ни тем, ни другим. Почему же этого не происходило?
Прежде всего, потому что люди не безмозглы. Наш мозг заточен естественным отбором для того, чтобы защищать нас от опасности, в том числе от эксплуатации. В силу причуд истории эволюции люди склонны к религиозным идеям и чувствам, но этими идеями и чувствами не так-то просто ослепить их. У таитян есть эпитет для вождей, которые «переели власти»[180]. В интересах вождей было избегать подобных прозвищ; как отмечал в «Эволюции полинезийских вождеств» археолог Патрик Кирх, в Полинезии в целом «чрезмерно раздутая власть вождя могла создать угрозу мятежа»[181]. Или призрак бескровного переворота. На Таити жрецы и другие представители элиты являлись к непомерно деспотичному вождю и советовали: «Ступай, съешь свиную ногу, приправленную навозом! У тебя больше нет власти, теперь твоя участь — месить ногами песок, ходить как простолюдины»[182].
Кроме того, оставаться честными вождей побуждало соперничество с другими вождествами. Войны были обычным делом в Полинезии; как правило, вождества вели их между собой[183]. Война показывает истинную цену социальной эффективности. Правящие классы, ведущие исключительно паразитический образ жизни, присваивающие себе плоды общего труда и никак не поощряющие его, оказываются проигравшими, их «вождецентрические» культурные шаблоны отправляются на свалку истории. В отличие от них религия, способствующая социальной сплоченности и производительности, не только выживает, но и преобладает, в ходе завоеваний распространяясь на более слабые сообщества. По этой причине она воспроизводится мирным путем. Как люди подражают преуспевающим сверстникам, так и сообщества подражают более сильным и действенным сообществам.
Ознакомительная версия.
