отставали (но с точки зрения светскости и толерантности продолжали идти вперед). В 2000-е и 2010-е гг. ситуация в Европе стала меняться быстрее, чем раньше, – потому что на фоне вызовов глобализации, нового информационного сознания и исламизации стали трансформироваться исторические церковные институты. Но если ранее церкви подвергали самих себя либерализации, то теперь пришло время консервативной модернизации.
Сложилось две основные школы, объясняющие «евросекулярность». «Новая парадигма» (С. Уорнер, Р. Старк, С. Бэйнбридж, Р. Финке, Л. Яннакконе) предложила теорию рационального выбора. По мнению последователей этой школы, религия всегда была и остается частью общества и никуда не исчезает. Основным фактором успешного развития религиозности оказываются условия религиозной конкуренции, рынка религий. Естественно, такого рода условия изначально складывались только в одной стране – в США, где церкви изначально существовали в форме добровольных объединений. Особенно американоцентричной «новая парадигма» становится в свете переосмысления самого существа процессов секуляризации со стороны Старка и Яннакконе. По их мнению, Европа никогда не была особенно религиозной, а средневековая набожность, или «золотой век веры» – это миф, поэтому нет и упадка современной религиозности. Трудно говорить о «дехристианизации» Европы, так как христианской Европы никогда не существовало. Так называемая христианская набожность была характерна в основном для аристократии, а уровень религиозного участия крестьянских масс был очень низким [150].
Наиболее распространенная школа – «старой парадигмы» секуляризации (Т. Парсонс, С.Брюс, Р. Белл, П. Бергер, Т. Лукман, Н. Луман, Б. Вильсон, Д. Мартин, Р. Фенн и др.) – учила о том, что религия в современном мире переживает упадок на индивидуальном, организационном и институциональном уровнях. Падает ее авторитет и значение в обществе, что во многом определяется процессами модернизации, урбанизации, дифференциации как внутри общества, так и в рамках религиозной сферы, роста образовательного индекса, плюрализации и другими факторами. По словам Питера Бергера, секуляризация – это «процесс, посредством которого различные сектора общества и культуры освобождаются от влияния религиозных институтов и символов» [151]. Однако уже в 1990-е гг. Бергер с позиций социолога-христианина пишет о десекуляризации [152], а другой социолог Хосе Казанова вводит термин «деприватизация» религии. Современные исследователи все больше приходят к выводу о многофакторных причинах развития религиозности и степени секуляризации в разных странах в зависимости от их историкокультурного и политического развития. Тем более это относится к Европе, где антиклерикальный лаицизм во Франции соседствует с католическим клерикализмом в Италии и доминированием православного корпоративизма в России.
Французский социолог Д. Эрвье-Леже и британский социолог Г. Дэви характеризуют понятие «европейской исключительности» с помощью таких концепций, как «вера без церковной принадлежности» («believing without belonging»), «заместительная религия» («vicarious religion»), когда люди доверяют церквям функции символов идентичности, сдвига от религии обязательства к религии потребления. Подобные рассуждения призваны объяснить сложность процессов, происходящих в Европе, и по-прежнему высокий уровень людей, относящих себя к числу верующих и принадлежащих к какой-либо конфессии. Если веру без принадлежности к церковному институт вполне можно зафиксировать в опросах, то понятие «заместительной религии» становится слишком неуловимым. В социологическом и психологическом смысле возникает сложный вопрос: насколько исследователи могут определить, замещают ли люди веру символическим посещением церквей, и почему именно их веру нужно подвергать сомнению? Чем больше уточняющих вопросов социолог задает верующему, тем меньше «истинно» верующих становится и тем больше становится «замещающих религию».
Христианская Европа остается реальностью, но занимает уже иное место в пространстве мировых религий и глобального христианства. Несмотря на все научные, информационные, сексуальные, атеистические революции ХХ в., современное христианство по-прежнему является лидирующей религией в мире – 33 %, ислам – 22,5 %, индуизм – 13,6 % [153]. Конечно, индуизм и ислам, на основе данных Pew Research Center’s Forum on Religion & Public Life [154], растут быстрее, чем христианство, но по статистике с 1960 по 2010 г. численность христиан стабильно составляла около 30 % популяции мира [155] (по данным World Christian Database, 2010, католиков – 16,99 % населения мира, протестантов – 12,4 %, православных – 3,53 % [156]). Проблема в том, что Европа перестала быть средоточием мирового христианства в статистическом смысле – если в 1960 г. доля Европы в общей численности христиан в мире была 46 %, то к 2010 г. эта цифра упала более чем вдвое и составила 22 %. США и Европу по количеству христиан стремительно догоняют Латинская Америка, Африка и Азия. Тем не менее все относительно – все равно около половины жителей Европы считают себя христианами, а это очень весомый показатель.
По словам социолога И. Каргиной, переконфигурация религиозного пространства, происходившая на протяжении всех последних десятилетий и в существенной степени затронувшая глобальное христианство, продолжает свое развитие в сторону значительного увеличения удельного веса, а значит, и влияния южной модели христианства. Американский социолог Д. Баррет пишет, что «эти колоссальные изменения не только являются следствием демографических и экономических процессов, но они связаны с качественными изменениями самой христианской религии. Христианство стремительно перемещается от образа жизни по европейскому образцу за пределы устоявшихся веками институциональных форм и традиций» [157].
Таким образом, по мере развития глобализации и демографических сдвигов не только христианство, но и другие религии претерпевают внутреннюю секуляризацию, адаптируются к социальным изменениям, новым формам культуры и к запросам общества, прежде всего, молодежи, групп социального риска, к особенностям медийного восприятия реальности большинством людей через Интернет и телевидение. Но что неизменно – религия по-прежнему приходит в виде стремления возродить первоначальную истину. Реакционный религиозный фундаментализм предлагает возвращение к истокам, но по существу уже сам по себе является продуктом секуляризации [158]. Каждая христианская конфессия предлагает свой ответ на современные вызовы, лавируя между традицией и консерватизмом и секуляризмом, который часто навязывает свою повестку дня.
Одним из последних исследований, позволяющих сравнить католические и православные страны Европы, стал опрос американского центра Пью (Pew Research Center) [159]. В странах Центральной и Восточной Европы, включая и Россию, православные регионы оказались больше идеологически привержены религии, тогда как католические продемонстрировали снижение самоидентификации по отношению к религии. Католические общества продемонстрировали большую способность к самостоятельности, доверию внутри себя. И те и другие характеристики религиозности предоставляют большие возможности для развития церквей.
По данным Pew Research Center, около 57 % населения Центральной и Восточной Европы причисляют себя к православным христианам. К ним относятся жители десяти стран с православным большинством, в том числе России, Украины, Греции, Беларуси, Болгарии, Сербии, Грузии, Армении и Молдовы. Помимо этого, православные христиане образуют значительные религиозные меньшинства в Боснии (35 %), Латвии (31 %) и Эстонии (25 %). Доля католиков среди населения региона составляет около 18 %. В Польше, Хорватии, Литве и Венгрии они образуют религиозное большинство. Увеличение доли православных христиан
