преобразует эти сдвиги и приспосабливается к ним. Глобальные тенденции, в разной степени изменившие культурный ландшафт многих стран, включают в себя: рост секулярных тенденций в обществе (равнодушие к вере в массовом сознании); попытки вытеснить религию из общественной сферы и закрепить это вытеснение на уровне законодательства; принципиальное присутствие религиозного многообразия во всех точках земного шара (французы могут становиться буддистами, а китайцы баптистами и т. д.); потерю монополии на массовое общественное сознание со стороны исторических религий; формирование и активное продвижение различных проектов глобализации, миссии без границ (католицизма, протестантизма, ислама, буддизма, индуизма); смещение вектора развития на глобальный Юг, в Южное полушарие, где отмечается наиболее бурный рост последователей самых разных общин. Помимо этого, все более очевидным становится рост глобального фундаментализма – популярность сплоченных радикальных движений, таких как исламисты в России, ЕС и США, фанатики-индуисты в Индии, буддистские монахи-националисты в Бирме, протестанты, сжигающие Коран в США, православные, которые громят выставки произведений искусства в России, и т. п.
В контексте всех этих процессов религиозная ситуация в Европе долгое время оценивалась социологами и журналистами лишь с точки зрения упадка, снижения числа прихожан и влияния церквей (конечно, прежде всего, речь идет о христианстве). Европа представлялась чуть ли не как самая безрелигиозная, светская часть планеты. Однако же европейское христианство не отступило и сохранило значительную часть своих позиций. Демократизация культурной и общественно-политической жизни, к которой церкви (в первую очередь Католическая церковь и национальные православные церкви, государственные лютеранские церкви) приспосабливались всю вторую половину ХХ в., не уменьшила роль религии, а помогла ей стать новым важным элементом жизни европейцев. Традиционная развитость низовых демократических институтов в Европе, укорененность религиозных мотивов и ценностей в культуре, истории, в быту позволили найти свой европейский путь десекуляризации – через гражданскую активность и создание околоцерковных социальных институтов и новое социальное возрождение внутри церквей. Религия и, прежде всего, христианство показало, что демократия с ее институтами и ценностями – не препятствие, а основание для новой миссии, но не либеральной, а консервативной.
Христианство, как и во времена Реформации, вновь стало основой для религиозного возрождения в обществе, где тотальная религиозность вроде бы уже никому не нужна. Двигателем культурных, медийных и политических тенденций являются сетевые сообщества – в Интернете, в бизнесе, в социальном служении и в религии в том числе. Близость к нуждам конкретных людей стала основным капиталом церквей. И каждая церковь решала проблему реформирования своих структур в этом направлении по-своему. Залогом успеха нового социального возрождения религии стало то, что признание демократических ценностей в качестве оптимальных и наиболее близких по духу христианству стало общим местом в мировоззрении абсолютного большинства европейских церквей. Если в американских церквях демократия была изначально практически частью национального богословия, то в Европе Католическая церковь 1960—1970-е гг. преодолела и переосмыслила идеологию корпоративизма. Лютеранские церкви Севера Европы, зависимые от государства, только в 2000-е гг. были отделены от государства и стали самостоятельными – за демократизацию сверху они расплатились либерализацией богословия (так же как и государственная Англиканская церковь). Православные церкви, пройдя тяжелый советский период и этап постсоветского национального возрождения (православие в Греции еще в 1980-е гг. начало проходить этап адаптации к демократии), также вполне социализировались в рамках норм европейской демократии. Они сохранили свое влияние и признают нормы демократии, несмотря на критику в адрес Евросоюза и политики внедрения секулярных норм (признания однополых браков и запрета религиозных символов). Русская православная церковь (РПЦ) выделяется на общем фоне своим критическим отношением к демократическим ценностям, но ее внутреннее развитие, несмотря на риторику церковного руководства, происходит в том же русле, что и развитие социально-политического мировоззрения европейских церквей.
Демократические ценности в идеологии различных церквей – это большая отдельная тема для исследования, так же как и причины отставания РПЦ в этом процессе и его последствия. Мы рассмотрим новые формы гражданской активности церквей на фоне общей оценки влияния христианства в Европе, а также вызовов и угроз в религиозной сфере. Несмотря на необъятность материала и многообразие самих стран европейского континента, мы постараемся выделить некоторые ключевые моменты в жизни церквей и факторы, определяющие настоящее и ближайшее будущее религии в Европе. Основная задача – проанализировать своеобразие ответов на вызовы современности со стороны основных конфессий (католицизм, протестантизм) и ислама как составной части европейской религиозности. Для того чтобы понять реальную роль церквей, необходимо обратиться к статистическим данным и к тому, как социологи оценивают состояние религии в Европе.
Многоукладность Европы и многообразие общественной и, в частности, интеллектуальной жизни сыграли важную роль в процессе секуляризации. Как отмечает социолог Питер Бергер, секуляризация является следствием не модернизации и modernity (современности), а плюрализации и некоторых других специфических для каждой страны социально-политических и культурных факторов. Определение понятия секуляризации не входит в нашу задачу, но для нас важна уже доказанная относительность секуляризации.
Так, по словам социолога Дмитрия Фурмана, «падение цифр статистики, характеризующей религиозные верования и действия, не обязательно означает секуляризацию – оно может означать и вытеснение данной религиозной мифологии какой-то другой мифологией. Равным образом устойчивость религиозных мифологических символов, постоянство и даже рост цифр религиозной статистики не обязательно означают отсутствие секуляризации – секуляризация может происходить в скрытой форме, за счет переосмысления религиозных символов, не затрагивая до поры до времени их внешней формы» [149]. Процесс секуляризации проходит более «плавно» в рамках более гибкой системы, которая не противодействует развитию «нового знания». Уровень публичных дискуссий в европейских странах фактически везде довольно высокий, что делает секуляризацию видимой – она проявляется в открытых конфликтах церковных консерваторов и секуляристов и в сознательной мимикрии некоторых церквей к либеральным ценностям, но не вытесняет религию из общественной жизни.
Тот же самый плюрализм и «новые знания», которые вели к секуляризации ранее, провоцируют и поддерживают религиозное многообразие. Это стало общей идеей целого ряда социологов (Д. Мартин, Х. Казанова, П. Бергер и др.), которые говорят о десекуляризации и о корректировке понятия «секуляризация». Идея религиозного плюрализма и свободы религии стала основанием для десекуляризации, то есть развития религиозной жизни в разных ее проявлениях на общественной арене, в разной степени в различных странах мира. Соответственно, и процесс приватизации религии (ухода религии в частную жизнь) сменился процессом ее деприватизации.
В рамках социологии религии возникали различные теории, объясняющие феномен «евросекулярности» или «евроисключительности». Дело в том, что в 1990-е гг. стало очевидным, что религиозный бум в Латинской Америке, Африке или Азии и сохраняющийся высокий уровень религиозности в США контрастируют с «безрелигиозной» или даже агрессивно секуляристской Европой. В смысле обращения к институтам веры мир шел вперед, а европейцы
