разница была бы лишь очень поверхностной. Оно приобретает свою истинную форму только тогда, когда переносится на самосознание и осознается как различие в его историческом развитии. Как и языческая концепция, пророческая идея существенно изменяется в концепции христианской общины, и это дальнейшее развитие порождает единственное различие между иудейской и христианской концепциями. Пророческая концепция Мессии все еще имеет предпосылку, что личность Мессии уже дана самостоятельно до того, как ей сообщен Дух Иеговы, или же коллизии, разрешения которых требует Мессия, носят ограниченный политический характер и даже все еще осмысляются в той внешней форме, в которой Исайя поднимается до зачатия Сына Девы. Христианское же самосознание перенесло все предпосылки своего мира видимости в свою всеобщность и поэтому, видя себя в личности Мессии, должно видеть акт, который устанавливает эту личность как божественную. Сила Всевышнего формирует личность Искупителя, и формирует ее уже не только для того, чтобы разрешить политическую коллизию, а для того, чтобы разрешить сущностное противостояние духовного мира.
В Священном Писании сохранились ярчайшие признаки, подтверждающие, что концепция сверхъестественного порождения Иисуса сформировалась лишь позднее. Например, тот факт, что Иисус не стал оправдывать чудо Своего рождения перед неверием и упреками в Его происхождении от Иосифа, должен быть очень опасен для апологета и лишь на мгновение может показаться безвредным. Ведь если установить принцип, что Иисус «мог апеллировать только к непосредственному впечатлению присутствия, к свидетельству божественного во всем его облике и действенности», то это принцип, который знает только Марк, поскольку он ничего не знает об этом чуде рождения, и который в писании второго синоптиста согласуется с планом целого и со всеми его предпосылками. У первого и третьего синоптиков Иисус действует по тем же принципам, но только потому, что они зависят от писания Марка, то есть от писания, которое даже отдаленно не могло подумать, что Иисус мог представлять свое происхождение от Иосифа только как кажущееся. Однако, кроме этой зависимости от Марка, эти два синоптика руководствовались еще и непосредственным тактом, который заставлял их чувствовать, что чудо, которое может оставаться только в идеальном представлении, если бы сам Иисус ссылался на него, слишком бросалось бы в глаза своим неестественным ужасом. Поэтому в реальности жизни и личности Иисуса они должны забыть об этом ужасном чуде.
Молчание апостола Павла о чуде порождения Иисуса также очень опасно для апологета. Если, как говорит Неандер, это действительно свидетельствует лишь о том, что это чудо «как единичный момент не имело для сознания апостола такого же значения, как факт Страстей и Воскресения», то какое представление мы тогда будем иметь об апостоле язычников? Он должен был рассматривать это чудо только как единичное явление и, если бы знал его, не должен был бы сразу увидеть, что оно сразу же заставило бы язычников потерять желание отвергнуть проповедь Христа как юродство? «Позднее, — более осторожно говорит Неандер, — вполне возможно, что Павел называет Иисуса Сыном Божьим, сошедшим с небес, когда представляет Его безгрешным во плоти, в которой до сих пор царил грех; это связано с его учением о происхождении греховности от Адама, под которым в контексте уже подразумевалось сверхъестественное порождение Иисуса». То воззрение, которое сложилось позднее, само по себе уже присутствовало в первом круге христианского сознания, но только само по себе.
Последнее доказательство позднего происхождения взгляда на сверхъестественное рождение Иисуса заключается в упоминании братьев и сестер Спасителя. Лука лишь позднее сообщает читателю своего писания, что у Иисуса были братья, а Матфей в своей рефлексивной манере с самого начала обращает внимание читателя на то, что Иисус не был единственным ребенком Марии, что Он был только первенцем и что Иосиф не признавал свою жену до тех пор, пока она не родила Богомладенца. Не стоит больше ни слова говорить о том, что евангелист считает, что после этого Иосиф, как это и положено по природе супружеских отношений, имел супружеские отношения с Марией. Неандер до сих пор борется с суеверием, которое хотело придать этому слову Писания противоположный смысл. «С точки зрения религиозного мышления Иосифа и Марии мы ни в коем случае не вправе находить что-либо сомнительное в том, что у Иисуса были братья и сестры; это также хорошо согласуется с христианской точкой зрения на освящение брака. Но как только мы перестаем спорить о том, как Матфей хочет понять это замечание, дело принимает совершенно иной оборот. Матфей говорит, что после рождения Иисуса Иосиф лишился своих прав. Но если бы Мария действительно родила Богомладенца, то, напротив, ужас перед чудом, стеснение той, к которой непосредственно прикоснулась сила Всевышнего, должны были заставить Иосифа не вступать с ней в брак после этого. Матфей и Лука совмещают в своих Евангелиях два абсолютно взаимоисключающих момента. Как ни странно, сам Неандер вынужден признать это, отказываясь от этого аспекта брака и представляя импульс если не в чувстве Иосифа, то, по крайней мере, как тот, который должны были почувствовать евангелисты, если бы у них впервые возникла идея о сверхъестественном порождении Иисуса. «Если бы предание о сверхъестественном зачатии Иисуса, — думает он, — возникло мифическим путем, то с той же точки зрения, с которой возник этот миф, предположение о последующих детях Марии должно было бы быть признано предосудительным». Нет! Евангелисты были еще слишком беспристрастны в творческой сфере формируемого ими замысла, чтобы обижаться на допущение братьев и сестер Иисуса. Они не могли этого сделать, потому что известие о братьях и сестрах уже было достоверным и уже было записано в Евангелии, которое они использовали, переписали, да еще и переписали в том месте, которое фактически делалось невозможным в силу их взглядов на поколение Иисуса, Но они не могли удержаться, они должны были выписать его и в этом пункте, так как, по крайней мере, повествование, где фигурируют братья и сестры Иисуса, не могло быть обойдено по своей важности, а положительное письмо, свидетельствующее о том, что были братья и сестры Иисуса, уже приобрело для них слишком большой перевес.
§ 4. Визит Марии к Елизавете.
Через несколько дней после получения ангельского послания Мария отправилась на гору, где жил Захария, чтобы навестить свою родственницу Елизавету. Когда она вошла в дом и поприветствовала свою родственницу, ребенок вскочил в сердце Елизаветы, и она, исполненная Святого Духа, прославила благословенную среди женщин, мать Мессии. В ответ Мария воздала хвалу Господу, Который унижает высоких и возвышает низких.
Мария узнала от ангела Гавриила, что Елизавета беременна и что ее
