Ознакомительная версия.
Жители Востока хорошо знают, как усилить блеск драгоценных камней, которыми они украшают одежду и орнаменты в торжественных случаях. Сэр Джон Малкольм так описывает прием у персидского шаха: "Его облачение не поддается описанию. В основном оно было белого цвета, но покрыто драгоценными камнями необычайных размеров. Сверкание камней в месте преломления солнечных лучей, где сидел шах, было столь ослепительным, что невозможно было различить крохотные частички, которые в сочетании придавали такой удивительный блеск всей его фигуре".
Рассказывают удивительную историю про правителя, который отказывал поэтам в вознаграждении, положенном им по обыкновению. Этот правитель, чье имя не упоминается, мог запомнить панегирик, услышав его хотя бы один раз. Его невольник мог воспроизвести хвалебную оду поэта, услышав её дважды, а рабыня — после троекратной декламации оды. Когда поэт приходил с предложением прочесть панегирик правителю, тот обещал, что если сочтет авторство оды подлинным, то вознаградит поэта суммой денег, равной тяжести труда по её написанию. Соглашаясь, поэт декламировал свой панегирик. Правитель же говорил: "В стихах нет ничего нового. Я знаю их уже несколько лет. — Он цитировал стихи по памяти и затем добавлял: — Этот невольник тоже их знает". По велению правителя невольник, услышавший стихи дважды, от поэта и правителя, воспроизводил их на слух. Тогда правитель говорил поэту: "У меня есть рабыня, которая тоже может процитировать эти стихи". По его повелению рабыня, скрытая за занавесью, цитировала оду, услышав её трижды. Поэт же уходил несолоно хлебавши. Знаменитый поэт аль-Асмаи, узнав об этом и догадавшись, что здесь кроется некий трюк, решил перехитрить правителя. Для этого он сочинил оду из очень трудных слов. Но он сделал не только это. Другое его изобретение будет разъяснено вскоре, а третье состояло в том, что он оделся бедуином, чтобы его не узнали, закрыв свое лицо, за исключением глаз, лисамом (покрывалом), по обычаю арабов, живших в пустыне.
Поэт пошёл переодетым ко дворцу и, получив разрешение, вошел с приветствием в покои правителя, который спросил:
— Откуда ты, о соплеменник, и чего ты хочешь?
Гость отвечал:
— Да умножит Аллах могущество правителя! Я поэт и сочинил оду в честь нашего повелителя, султана.
— О, соплеменник, — сказал султан, — знаешь ли ты о наших условиях?
— Нет, — ответил поэт, — каковы они, о султан нашего времени?
— Они состоят в том, — объяснил правитель, — что, если стихи не твои, мы откажем тебе в вознаграждении. Если же они твои, мы подарим тебе сумму денег, равную тяжести твоего труда на их сочинение.
— Как, — сказал аль-Асмаи, — я могу присваивать то, что принадлежит другому, зная, что ложь перед султаном является одним из самых позорных поступков? Согласен на эти условия, о султан, повелитель наш.
Поэт продекламировал оду. Султан же, сбитый с толку и неспособный запомнить стихи, сделал знак невольнику, чтобы тот воспроизвел их. Невольник не смог этого сделать. Правитель велел процитировать стихи рабыне, но та тоже не смогла произнести ни слова.
— О, соплеменник, — сказал султан, — ты сказал правду. Ода, без сомнения, твоя. Я не слышал её прежде. Тогда скажи, о чем стихи, и мы заплатим тебе сумму денег, равную тяжести труда по её сочинению.
— Не пошлёшь ли ты, — сказал поэт, — слугу, чтобы принести их?
— Принести что? Разве стихи, — спросил султан, — не написаны на бумаге, которую ты принёс с собой?
— Нет, султан, повелитель наш, — ответил поэт. — Во время сочинения стихов у меня не было листа бумаги, чтобы их записать, и я не нашёл ничего другого, кроме как фрагмент мраморной колонны, оставленный моим отцом. Пришлось вырезать стихи на нём, а фрагмент колонны лежит во дворике дворца.
Фрагмент колонны был доставлен в завернутом состоянии на спине верблюда. Для выполнения обещания султану пришлось серьезно истощить свою казну и отказаться от повторения своего трюка (который, по его собственному признанию Аль-Асмаи, он придумал сам). В будущем султан вознаграждал поэтов согласно традиции, следуемой правителями[139].
В нынешнее время упадка арабского просвещения (который начался, можно сказать, с завоевания Египта турками-османами) литература всё ещё оказывает магическое влияние на арабов. Произведения, подобные "Тысяче и одной ночи" (хотя и считаются образованными арабами праздным творчеством, недостойным заноситься в разряд классики), позволяют профессиональным сказителям привлекать толпы восторженных слушателей в кофейнях. Теперь же, когда оригинал этого произведения напечатан и покупается по умеренным ценам, вероятно, он в значительной степени вытеснит романы Абу-Зейда, Аз-Захира и Антары. В качестве доказательства очаровывающей силы, с которой сказки "Тысячи и одной ночи" воздействуют на сознание весьма образованных мусульман, следует указать, что один из историков современного Египта, шейх Абдуррахман аль-Джабарти так увлекся их чтением, что взял на себя труд исправить язык одной из копий этого произведения, находившейся в его распоряжении. Он вычеркнул или изменил все, что сильно оскорбляло общественную мораль и было лишено остроумия, а также добавил много шуток от себя и от других литераторов. Что стало с этой копией, я не смог узнать, хотя был знаком с несколькими друзьями шейха.
Письма мусульман отличаются несколькими особенностями, продиктованными правилами вежливости. Бумага плотная, белая и весьма гладкая. Иногда она украшается золотистым цветным орнаментом. Края всегда обрезаются при помощи ножниц. Верхнюю половину листа обычно оставляют чистой, на его обратной стороне никогда не пишут. С замечаниями по обычному стилю писем можно познакомиться из нескольких примеров в "Тысяче и одной ночи". Имя лица, которому адресовано письмо, когда автор ниже или равен по статусу и даже в ряде других случаев, обычно ставится в первом предложении. Имени предшествуют несколько почётных титулов, оно часто пишется чуть поверх строки, к которой относится. Пространство под ним остается пустым. Иногда имя пишется золотыми буквами или красными чернилами. Халиф, пишущий письмо своему подданному, или высокопоставленное лицо — нижестоящему, обычно помещают имя и печать во главе письма. Печать представляет собой оттиск перстня (обычно кольца, которое носят на мизинце правой руки). На нем выгравировано имя лица, обычно в сочетании со словами: "Его (то есть Аллаха) слуга" или другие надписи, выражающие веру в Аллаха и тому подобное. Этот оттиск имеет большую силу, чем подпись от руки, и обязателен для придания письму аутентичности. Для оттиска на поверхность печатки наносят немного чернил и прижимают её к бумаге. Место для оттиска печати сначала смачивают. Для этого обмусоливают палец правой руки прикосновением языка, а затем слегка трут этим пальцем место печати на бумаге. Лицо, пишущее письмо лицу более высокого статуса, равному себе или даже нижестоящему, но которому оно оказывает уважение, ставит свое имя в конце письма слева или в углу. Печать ставится непосредственно справа от подписи. Если же корреспондент желает подчеркнуть свое смирение, он делает оттиск печаткой под своим именем или даже частью над нижним обрезом бумаги, что является, следовательно, неполным оттиском. Письмо обычно складывают вдвое в сторону написанных строк и заключают в бумажный конверт, поверх которого пишут адрес в таком виде: "Оно дойдет по воле Аллаха, да будет благословенно Его имя, в такое-то место и будет вручено в руки нашего уважаемого друга и т. д., человека, которого хранит Аллах". Иногда письмо помещается в небольшую сумку или шёлковый кисет, вышитый золотом.
Многие представители образованных слоёв общества и некоторые другие арабы часто находят удовольствие, проявляют изобретательность и сообразительность в разговоре и переписке посредством знаков и эмблем или в условном, метафорическом языке, в целом непонятном простонародью, а иногда и всем людям, за исключением групп, тесно связанных друг с другом. В некоторых случаях, когда понятна главная метафора, остальной разговор становится легко воспринимаемым без предварительных разъяснений. Случалось, я с успехом вел разговоры подобного рода, но чаще всего мне не удавалось угадать тему разговора. Простой способ конспиративной беседы или переписки состоит в замене одних определённых букв на другие.
Говорят, что многие женщины являются подлинными знатоками такого искусства или науки. Они передают намеки, объяснения в любви и тому подобное посредством фруктов, цветов и других знаков. Вероятно, неумение большого числа женщин из семей среднего сословия писать и читать, равно как трудность или часто невозможность связаться посредством писем, способствовали росту такого рода способов общения. Леди Мэри Вортли Монтегю в одном из своих восхитительных писем с Востока удовлетворила наше любопытство посредством цитирования любовной записки турка[140]. Здесь следует добавить арабский образец. Любовник-араб прислал своей возлюбленной веер, букет цветов, шёлковую кисточку, немного сладостей и фрагмент струны музыкального инструмента. В ответ она прислала частичку алоэ, три чёрных тминных зернышка и частичку растения, используемого в стирке[141]. Его послание расшифровывается так. Веер называют мирвахах. Это слово имеет в корне значение "ходить куда-нибудь вечером". Оно выражало желание любовника посетить возлюбленную вечером. Цветы означали его желание встретиться в её саду. Кисточка, называемая шурраба, подразумевала, что они будут пить шараб (вино)[142]. Сладости, называемые суккар набат и набат, означают также "мы проведем ночь". Это подразумевает его желание остаться с ней до утра. Обрывок струны означает, что их будет развлекать музыка. Расшифровка её ответа заключается в следующем. Частичка алоэ, которое зовется саббара (от "сабр", означающего терпение, потому что это растение может несколько месяцев подряд обходиться без воды), подразумевает, что он должен подождать. Три чёрных тминных зернышка дают ему понять, что ожидание продлится три ночи. Растение же, используемое в стирке, сообщает ему, что возлюбленной нужно сходить в баню и затем встретиться с ним[143].
Ознакомительная версия.
