Иначе говоря, мировым началом, непосредственно влияющим на человека, является, в интерпретации Шанкары Радхакришнаном, именно личностный бог, Ишвара. Он дарует откровения мудрецам, дает законы, организует Вселенную, облекая материю в те формы, которые мы можем всегда и везде наблюдать, а человек обращается не к ниргуна-Брахману, к которому обращаться бесполезно, а к Ишваре. Получается, таким образом, что вся человеческая духовность, вся культура, в том числе и такой ее элемент, как философия, развивается под прямым руководством Ишвары, чьи требования и законы изложены в священных писаниях, и человек, если хочет обеспечить достоверность своих знаний, не должен отходить от их идей. Вместе с тем неверно и несправедливо было бы упрекать индийскую философию в догматизме. Догматизм не характерен даже для религии в Индии[182]. Как отмечает один из современных отечественных исследователей, «вместо привычной нам схемы — люди составляют единую общину потому, что у них общие убеждения, здесь действует иная, более того, прямо противоположная — жители Индии издревле принадлежат к данному сообществу и по этой причине придерживаются одних и тех же правил поведения. […] Индуизм основан не на принципе ортодоксии (правильного мнения), а на идее ортопраксии (правильного действия). Блюстителям индуистской традиции, по сути дела, безразлично, что думает рядовой верующий об устройстве Вселенной, о богах и героях. Но горе ему, если он вольно или невольно отклонится в своем поведении от законов касты, к которой принадлежит!»[183].
В конечном итоге, повторим, все, кроме Брахмана, нереально. Феномены существуют лишь постольку, поскольку «человек рассматривает мир опыта как реальность в себе и для себя. Если мы познаем природу абсолюта, то все конечные формы и ограничения отпадают. Мир есть майя, так как он не является существенной истиной бесконечной реальности, Брахмана»[184]. Майя — это творческая сила бога, при помощи которой он создает феноменальный мир и одновременно с этим скрывает самого себя от сотворенных существ. Jīvā оказываются вынуждены вследствие этого двигаться к своей прирожденной цели — мокше, преодолевая сопротивление майи.
Собственно, ничего нового (в религиозном смысле) ни Шанкара, ни Радхакришнан здесь не высказывают. Все религии говорят о человеке как о существе несовершенном, обозначая его несовершенство через понятие греха или удаленности от бога, и о высшем начале — боге, к которому следует стремиться; ключевым словом для осмысления природы бога является слово «инаковость» — бог абсолютно отличен от того, что им было сотворено[185]. Эта абсолютная инаковость и получила в индийской религиозной мысли и философии название майи.
В индивиде майя играет роль «дополнения». Собственно, сама структура души бинарна: душа состоит из неизменного и абсолютного Я, божественного по своей природе, и «дополнения», которое непостоянно, изменчиво, подвержено становлению и в значительной степени благодаря именно этим свойствам определяет собой индивидуальные различия отдельных воплощенных душ, тогда как вечное божественное начало в них — то, что есть во всех душах общего. Цель же веданты, как представляется Радхакришнану, сугубо религиозная — «вести нас от анализа человеческого Я к анализу реальности единого абсолютного Я»[186].
Рассмотрение структуры личности, функций ее различных элементов и ее онтологического, гносеологического, аксиологического статуса в целом важно потому, что именно личность во всем многообразии ее экзистенциальных проявлений есть второй участник диалога «бог – человек», — того диалога, в котором создается человеческая история и, в частности, историко-философский процесс.
Как пишет сам Радхакришнан в главе об адвайта-веданте, «джива есть субъект-объект, Я и не-Я, реальность и видимость. Джива есть Атман, ограниченный объектом»[187]. Слова об Атмане раскрывают понимание природы человека Радхакришнаном. Шанкара в «Атмабодхе» (шлока 10) писал так: «Благодаря различным упадхи происхождение, варна, жизненная стадия и прочие [признаки] накладываются на Атмана, как вкус, цвет и прочие различия — на воду»[188]. В результате получается, что, коль скоро все индивидуальные различия коренятся в этом дополнении, то там же должна находиться и религиозность человека. Так оно на самом деле и происходит. Однако это дополнение неизбежно ограничивает человека: ограничение оказывается здесь обратной стороной индивидуации. Значит, и сама религиозность, то есть вера в бога и стремление к спасению тоже должны ограничивать сущность человека. Но Радхакришнан об этом ограничении человека религией не говорит ничего, видимо, относя ее к такому роду ограничений, которые, в чем-то определяя природу человека, побуждают ее вместе с тем стремиться к избавлению от всяких определений и ограничений, в том числе и от тех, что налагаются религией.
Помимо религиозных стремлений, в «дополнении» находится и такое свойство нашего существа, как неведение (avidya). Логично будет предположить, что даже религиозные стремления вторичны по отношению к неведению, ибо оно, по определению Радхакришнана представляет собой особенность ума, «благодаря которой невозможно познание вещей вне времени, пространства и причинности», а Брахман является сознанию как феноменальный мир[189]. Если попытаться развить идеи Радхакришнана, то можно предположить, что изначально человек не имеет представления о боге, и только когда какие-то особенности феноменального мира приводят его к мысли о возможности существования единой и неизменной основы всех феноменов, он начинает искать эту основу, и так в его душе появляется религиозное чувство, реализующееся в поклонении, построении религиозного идеала и поиске способов его достижения.
Человек, естественно, состоит не только из неизменного и не подверженного внешним влияниям Атмана, но неразрывно связан с феноменальным миром и, в частности, вынужден взаимодействовать с другими индивидами, а следовательно, проявлять себя как моральное существо. Сама же этика, как любая деятельность человека, не относящаяся к поддержанию грубо-телесного его существования, является выражением трагической и одновременно дарующей надежду раздвоенности человека на духовное и материальное начала, ибо только эта раздвоенность побуждает его, с одной сторон, следовать импульсам тела, эгоистическим и по определению аморальным, но с другой стороны, и пытаться реализовать требования своей подлинной природы, которые могут быть реализованы только в соответствии с известным «золотым правилом этики», так как, осуществляя их, человек действует как единый Атман, направляющий свою деятельность не на другого, а на себя же. «Из всего существующего во вселенной один только человек является объектом этики. Он знает, что он имеет отношение к двум мирам – миру бесконечного и миру конечного. […] Постижение тождества с бесконечной реальностью является конечной целью жизни, “надлежащей пищей каждой души” и единственной высшей ценностью. Пока это не достигнуто, конечная душа находится в состоянии беспокойства и разлада с самой собой»[190]. При этом злом в этическом смысле следует считать все, что препятствует познанию бесконечного (слово «realization», напомним, может означать и обретение знания, и осуществление), поэтому главным аспектом этического поведения Радхакришнан считает подавление эгоистических устремлений индивида и утверждение требований коллектива[191].
Видно, таким образом, что общество как носитель и выразитель нравственных норм более эффективно, чем отдельный индивид. В этом утверждении выразилось то особое отношение индийской мысли к духовному наследию, созданному древними коллективами — родовыми общинами. При этом, однако, не вполне ясно, какое же именно общество Радхакришнан считал эталоном нравственного поведения, идеальной референтной группой, с ценностями которой реальный индивид должен согласовывать свою деятельность. Мы склоняемся к предположению, что такой группой могла быть небольшая, замкнутая крестьянская община, ибо ни Индия в целом, ни какой-либо из ее регионов, ни религиозное сообщество, ни каста не способны стать универсальной референтной группой для всех индийцев (учитывая крайнюю этнорасовую и конфессиональную неоднородность населения страны[192]), не говоря уже об обитателях других стран, для которых референтные группы определяются по своим особенным признакам и иными методами.
Этика у Радхакришнана имеет много общего с религией — и та, и другая имеют преимущественно сотериологические цели, различие же между ними состоит главным образом в методах. Метод этики очень близок к карма-йоге, как ее понимали Ауробиндо Гхош, Вивекананда и другие — деятельность личности не должна быть эгоцентрированной и не иметь целью достижение каких бы то ни было материальных или духовных благ данным индивидом. Однако такая незаинтересованность — лишь идеальная цель духовной деятельности человека, на самом же деле только освобожденная душа способна достичь такого мироотношения. Радхакришнан осознает, что свобода от морали — прерогатива человека, уже живущего духовной жизнью[193]. Такой человек, реализовав в себе Брахмана, не нуждается в том, чтобы как-то действовать (подразумевается: действовать эгоцентрированно), поэтому вся его активность есть проявление воли божьей, действующей через него, используя его как орудие. Для такого окончательно просветленного и обретшего полное и истинное знание индивида этических проблем уже не существует — они существуют только для тех, в ком еще силен покров конечного, облекающий бесконечную душу.
