Картир рассказывает, что он — очевидно, сопровождавший Шапура в его походах, — восстановил в завоеванных провинциях разрушенные храмы огня и что он даже приказал построить храмы в тех местах, где их раньше не было. Мы знаем из истории Армении, что такие религиозно-политические мероприятия по созданию центров зороастрийского культа предпринимались только в те периоды, когда персы уверенно чувствовали себя в занимаемых областях. Они пытались включить принадлежащие им земли в сферу своих интересов и идеологически. На основании этого религиознополитического принципа, проводившегося весьма последовательно, становится ясно, что Шапур стремился к «иранизации» малоазийских провинций, которые когда-то входили в ахеменидскую империю и которые еще вплоть до этого времени, очевидно, обладали сильной иранской прослойкой. Впрочем, мы знаем, что и через пару веков иранские маги в этой местности были столь могущественны, что оказывали сильнейшее сопротивление христианской государственной религии.
Однако планам Шапура так и не суждено было осуществиться даже в малой мере. Поздней осенью 260 года он был вынужден предпринять отступление и вывести свою армию из Месопотамии. Мы не можем предполагать в данном случае чисто военные причины такой неудачи. Впрочем, ясно, что сошлось множество различных обстоятельств: растущее римское сопротивление со стороны некоторых энергичных военачальников, организовывавших оборону на местах; растянувшиеся коммуникации с проистекающими из этого трудностями снабжения; страх перед зимним походом, который всегда оказывался чрезвычайно сложным для главной силы, конницы; возможно, определенная разочарованность в пассивном настрое населения «освобожденных» областей; наконец, ненадежность восточных границ Ирана — все эти факторы могли побудить Царя Царей к отказу от своих далеко идущих замыслов.
Однако это не говорит о том, что он полностью отказался от них в будущем. Напротив, война продолжалась все время его правления, впрочем, без больших успехов для Шапура. Все же важно помнить, что в середине III века все шло к тому, что под властью иранского царя окажется весь Ближний Восток. Этот факт имел большое значение для распространения религии Мани.
2. Культурная ситуация в Месопотамии и соседних регионах
В Месопотамии велась политическая битва между Иранской и Римской империями; такое же противостояние наблюдалось между духовными сферами, представляемыми этими империями, в культурном отношении. Официальным языком римской армии бьша, само собой разумеется, латынь, она же, естественно, функционировала и в качестве языка управления. Однако греческий все еще удерживался в государственном аппарате и к тому же, с культурной точки зрения, был доминирующим языком на всем Ближнем Востоке. Ряд представителей восточной культуры в первые три века нашей эры выступил с литературными произведениями на греческом языке. Среди них были писатели, философы и другие ученые. Это влияние греческого языка выходило далеко за политические границы римской империи. Парфяне только около 150 г. до н. э. смогли включить Месопотамию в состав своего иранского государства. При этом цари- Аршакиды приняли на свою службу служащих селевкидского царства. Поэтому языком государственного аппарата, так же, как и языком их монет, был, по крайней мере в засвидетельствованных случаях, греческий.
Важнейшим свидетельством тому является письмо царя Артабана III, датируемое 21/22 г. н. э. и адресованное управляющим царя в Сузах в провинции Сузиана (Хузистан). Первый адресат был, скорее всего, эпистатом, один из заимствованных у селевкидской системы управления ответственный пост, второй адресат наверняка был парфянским сатрапом. Как и в большинстве случаев, последний носит типичное иранское имя Фраат, первый — греческое имя Антиох. В письме, написанном на прекрасном греческом языке, парфянский царь регулирует выбор городских служащих и делает это в выражениях, взятых из выработанного еще во времена диадохов протокольного стиля.
С парфянских времен в городе Сузы сохранились и другие доказательства жизнеспособности греческого языка в парфянском государстве, более показательные в литературном отношении. Некоторые надписи из Суз свидетельствуют о том, что в располагавшемся там дворце находился двор и отряд телохранителей, члены которого говорили на греческом языке и носили греческие имена. Различные надписи литературного характера подчеркивают важное положение греческого также и в том, что касается художественной литературы. С точки зрения содержания весьма интересны некоторые надписи, которые упоминают, что некоторые рабы и рабыни были посвящены службе богине плодородия Нанайе.
О греческом влиянии свидетельствует также выдающееся положение, которого еще в парфянское время достиг греческий город Селевкия. К этому добавляется то обстоятельство, что многие другие греческие колонии, как, например, город Артемисия в Нижней Месопотамии, занимали сходное с Селевкией положение. К сожалению, до сих пор нам известно лишь незначительное количество этих городов с грекоязычным населением, так как раскопки в таких местах проводились только в исключительно редких случаях. Как протекала в них жизнь, мы в некоторой степени можем узнать по городу Дура-Европос. И найденные там недавно надписи свидельствуют о доминирующем влиянии греческого языка, хотя надписи на пальмирском и пехлеви, так же, как и один юридический документ на сирийском, указывают на многочисленную восточную прослойку в месопотамских городах.
Таким образом, мы видим, что греческие язык и культура сохраняли свои на удивление крепкие позиции и во времена господства парфян в Месопотамии и соседних областях, так что многими способами и по многим каналам греческое культурное влияние могло сделаться весьма значительным. И наоборот, можно смело утверждать, что старая вавилонская культура уже в первом веке до нашей эры не могла удерживаться на высоте положения. Время от времени некоторые документы еще писали, в особенности, естественно, вдревних культурных центрах, на древнем, унаследованном от предков языке, который, однако, уже в VI веке до нашей эры в качестве разговорного был сменен арамейским. Характерно, что для записи вавилонского языка, если его вообще еще использовали, часто употреблялся греческий алфавит, точно таким же образом, как раньше вавилонский начали записывать арамейским письмом. После начала нашего летосчисления документы вряд ли еще записывали клинописью. Можно вспомнить о том, что вавилонский жрец Берос уже во времена первых Селевкидов записывал древние священные предания на греческом, чтобы таким образом спасти их для потомков.
Точно так же, как эллинистическая культура представляет собой симбиоз греческих и восточных элементов, литература в Месопотамии той эпохи состоит не только из грекоязычных произведений. Мы осмеливаемся утверждать, что отдельные литературные сочинения на сирийском языке появлялись уже в первом веке после рождества Христова. Некоторые надгробные надписи на отточенном сирийском языке происходят из этого времени. Несколько более поздним временем (I I–III века) датируются надписи, недавно обнаруженные в непосредственной близости от Эдессы, которые внесли чрезвычайно большой вклад в наши знания о духовной культуре северной Месопотамии. Самый древний из них, литературный в собственном смысле этого слова документ — Послание Мары бар Серапиона, содержащее максимы популярных стоиков. В этом Послании мы находим также цитату из утерянного стихотворения.
Ранним периодом датируются и царские архивы из Эдессы, которые носят иногда характер хроник. Один значительный юридический документ из Дура-Европосатоже свидетельствует о высокоразвитом языке, в данном случае даже обладающем разработанной юридической терминологией. То, что знаменитый роман Ахикар был в ходу на сирийском языке еще до того, как подвергся христианской переработке, — твердо установленный факт.
Во II веке нашей эры мы знакомимся с личностью, чрезвычайно одаренной в литературном отношении, гностиком Вардесаном, который был одновременно философом, историком, этнографом, астрономом, поэтом, христианским апологетом и полемистом и занимал чрезвычайно важное положение при дворе в Эдессе. Его влияние и его авторитет при дворе царства Осроены, устроенном по парфянским обычаям, следует, возможно, приписать не только его необычайно острому уму, но и его потрясающей ловкости в национальном спорте парфян, стрельбе из лука (Юлий Африканский. Фрагмент из «Хронологии»). Парфянским периодом мы должны датировать и знаменитую сирийскую Песнь о жемчужине, так как ее фоном целиком является географическая, социальная и культурная структура парфянского феодального государства. Действительно, Песнь настолько насыщена иранскими заимствованиями и кальками, что во многих местах не совсем ясно, не переведены ли ее фразы и намеки обратно на среднеперсидский язык.
