В силу этих веских доводов официальная наука долгое время смотрела подозрительно на антропологию. Ее сторонники не считались настоящими учеными, более того, из–за всеобщего презрения, на них смотрели как на «конченных людей», интеллектуальных изгоев, приверженцев одной дикой идеи. С позиций научного мышления, антропологи или этнологи были бандой субъектов, которые невнятно бормотали о змеином и фаллическом культах, об учениях аркайтов, о десяти затерянных племенах, которые могут внезапно объявиться в самых неожиданных местах. Утверждалось, что антропологи испытывают восхищение от нечестивых ритуалов грязных дикарей и пытаются найти рациональное объяснение тому, что в принципе не может быть объяснено. Изгнанники, отверженные, парии науки с неизбежностью попали в эту странную компанию. Но подобно тому, как аркайты и затерянные племена стояли у колыбели антропологии, вокруг изучения психических явлений, которое также не признавались официальной наукой, располагались угрожающие фигуры эзотерических буддистов, сатанистов, оккультистов, представителей христианской науки, спиритуалистов и астрологов.
Наконец, в этом сумасшествии было обнаружено рациональное зерно и даже выявлен некоторый метод. В нем содержалась идея эволюции. Признание, после многочисленных насмешек, палеолетических орудий реликтами человеческой культуры, по всей видимости, помогло антропологии проникнуть в священный круг узаконенного знания. Ее разработки давали обилие иллюстраций к учению м–ра Дарвина. Современные авторы, пишущие на эту тему, опираются главным образом на малосистематизированные взгляды своих предшественников в XVIII в. — Гоге, де Бросса, Миллара, Фонтенеля, Лафито, Буланже, а иногда даже Юма и Вольтера. Являясь первопроходцами, эти мыслители не были знакомы с историей изучения психики, в частности с идеями таких месмеристов и магнетистов, как Пейзекур, Аморетти,
Риттер, Эллиотсон, Мэйо, Грегори. Они всегда следовали тем же путем, каким впоследствии шли Лёббок, Тайлор, Спенсер, Бастиан, Фрэзер, а не тем, каким пошли Гёр- ней, Рише, Майерс, Жане, Дессуар, фон Шренк–Нотцинг. Но первые исследователи были в гораздо меньшей степени озабочены проблемой метода и проблемой достоверности.
Достоверность! Она была камнем преткновения для антропологии. В поздних работах м–ра Макса Мюллера мы все еще слышим эхо былых сетований. Вы найдете у столь любезных для вас дикарей, — говорит м–р Макс Мюллер, — все, что'вам нужно, и это критическое суждение (по отношению к некоторым антропологам) вполне оправдано. Вы можете, вооружившись карандашом, бегло просмотреть несколько книг путешественников и подобрать те примеры, которые будут подтверждать вашу точку зрения. Предположим, учитывая рассматриваемую в настоящее время тему, что вы придерживаетесь теории, согласно которой у дикарей можно обнаружить проблески веры в Высшее Бытие. Вы без труда найдете свидетельства, подтверждающие эту теорию. Предположим, вы захотите показать, что у дикарей совсем отсутствуют религиозные идеи; и для этой точки зрения вы найдете достаточно свидетельств. Но ваши выводы будут сплошь и рядом основываться на показаниях наблюдателей, которые не знают языка туземцев, которые имеют пристрастие к той или иной теории, которые подвержены тем или иным предрассудкам. Можно ли строить науку на таких шатких основаниях, учитывая к тому же, что дикари иногда желают ублажить путешественников или мистифицировать их, что иногда дикари отвечают наобум или сознательно умалчивают о своих самых священных институтах, что они, наконец, могли никогда не обращать внимания на интересующий путешественника предмет?
На все эти совершенно естественные возражения м–р Тайлор дает следующий ответ[2]. Свидетельства нужно собирать, тщательно изучать, проверять аналогично тому, как это делается в других областях знания. Исследователь, «разумеется, должен самым тщательным образом убеждаться в достоверности тех авторов, которых он цитирует, и, если возможно, добывать различные указания для проверки каждого сообщения». Затем м–р Тай- лор, следуя аргументации Миллара, выдвинутой еще в XVIII в.[3], говорит о «проверке повторяемостью», о непреднамеренном совпадении свидетельств. Если средневековый магометанин в Татарии, иезуит в Бразилии, уэслеяниц на островах Фиджи (от себя можно добавить — шериф в Австралии, пресвитерианец в Центральной Африке, траппер в Канаде) сходятся в описании аналогичного обряда или мифа в столь разных странах и в разное время, то невозможно считать такое совпадение случайностью или обманом. «В настоящее время таким путем подтверждаются важнейшие этнографические факты».
К этому можно добавить, что даже тогда, когда идеи дикарей неясны для нас, мы часто можем изучать их, анализируя те институты, в которых данные идеи находят свое воплощение[4].
Таким образом, антропологические факты, подобно психологическим или любым другим фактам, должны подвергаться тщательной проверке и всестороннему анализу. Следует настойчиво выявлять противоречащие друг другу факты. Нет ничего столь далекого от науки, как выхватывание какого–либо рассказа путешественника, подтверждающего вашу теорию, и игнорирование свидетельств, возможно, более ранних или более поздних, или лучше изученных, которые опровергают эту теорию.
Сказанного вполне достаточно, чтобы показать отношение антропологии к проблеме достоверности и утверждать, что, если м–р Макс Мюллер имел в виду определенную часть антропологов, то его позиция вполне оправдана. Именно по этой причине мы будем в своей аргументации придерживаться линии, которая четко прослеживается в подлинно научной и точной книге м–ра Тайлора «Первобытная культура».
Совсем недавно vix aut ne vix quidem[5] выбравшись из холодной тени научного презрения, антропология усвоила высокомерные манеры своих сестер в семействе наук по отношению к Золушке, роль которой выпало играть изучению психики. Золушка должна шептать свои сказки, выгребая золу из очага, в то время как другие сестры едут на бал и танцуют с провинциальными мэрами на праздниках Британской Ассоциации. Это невеликодушно и достойно сожаления, так как антропологические записки содержат в себе богатый материал, который еще не подвергался психологическому исследованию. Я не знаю работ известных антропологов, посвященных гипнозу или родственной ему практике у низших народов, не считая бедного содержанием трактата г–на Бастиана «Психологические наблюдения за естественными народами»[6]. И все же мы обладаем большим массивом спорадической информации о психических феноменах у диких людей, которую можно найти в работах путешественников и даже в монументальной тайлоровской «Первобытной культуре». Однако м–р Тайлор, как мы увидим в дальнейшем, считает этот вопрос не заслуживающим внимания или, по крайней мере, выносит за рамки своих исследований решение вопроса о том, являются ли сверхнормальные феномены, в которые верили дикари, и параллельные им феномены, в которые верят цивилизованные люди, фактами реального опыта или нет.
Сейчас этот вопрос не считается бессмысленным. М–р Тайлор, подобно другим антропологам — м–ру Хаксли, м–ру Герберту Спенсеру, а также их последователям и популяризаторам, выстраивает на почве антропологии теорию происхождения религии. Возникновение религии антропология считает результатом ранних и ошибочных рассуждений по поводу известного числа биологических и психологических феноменов, как нормальных, так (согласно утверждениям дикарей) и сверхнормальных. Эти рассуждения привели к вере в существование душ и духов. Сейчас антропология, во–первых, считает само собой разумеющимся, что Высшие Божества дикарей представлялись им «духами». Как ни парадоксально это звучит, но именно данное положение выглядит недостаточно обоснованным, что мы и намерены показать в дальнейшем. Во–вторых, если сверхнормальные феномены (способность к предвидению, передача мысли на расстоянии, призраки умерших, привидения умирающих и т. п.) являются действительным содержанием опыта, то выводы, сформулированные в ранней философии дикарей, могли быть в некоторой степени ошибочными. Но позвольте заметить, что выводы современных материалистов, которые отрицают сверхнормальные феномены, возможно, тоже являются несовершенными. Религия, по крайней мере частично, должна выводиться из фактов, которые несовместимы с материализмом в его нынешней догматической форме. Если сформулировать это не так резко и, возможно, более точно, то факты о которых идет речь, «не просто драматически необычны, они не просто экстраординарны и поразительны, они "чужды" в том смысле, что их невозможно вписать в систему представлений о мире, навязываемую нам физиками и другими людьми науки»[7].
