Выдвигают то Алёшу Поповича, то некоего Гришку Боярского, но главный богатырь безжалостно бракует кандидатуры.
Оба не могут быть достойными представителями киевского богатырства в таком ответственном поединке:
Неладно, ребятушки, удумали,
Гришка роду боярского,
Боярские роды хвастливые,
На бою-драке призахвастается,
Погинет Гришка по-напрасному…
Алёшенька роду поповского,
Поповские глаза завидущие
Увидит Алёша на нахвальщике много злата, серебра,
злату Алеша позавидует,
погинет Алеша по- напрасному…
Очевидно, есть роды поповские и роды боярские.
И поведение, и нрав человека главный герой былинного эпоса здесь напрямую выводит из происхождения, из рода! Более того, сама вежливость, у нас ставшая синонимом воспитанности, то есть качества по определению приобретённого, в былинах оказывается врождённым даром богатыря.
С дипломатичным поручением следует направить Добрыню — у него
Вежество рожоное,
Рожоное вежество и учёное…
Отсутствие «вежества», таким образом, порождало неизбежные и вполне определённые подозрения: «Ты невежа, ты невежа, неотецкий сын!» или, соответственно, «неотецкая дочь».
И не только в этой былине дело обстоит так.
Вот как раз представитель поповского роду Алёша освобождает от трёх кочевников-«татар» девушку и выспрашивает её:
Какого ты роду-племени?
Царского аль боярского?
Княженецкого аль купецкого?
Аль последнего роду — крестьянского?
Как видим, и здесь «род-племя» оказывается накрепко связан с занятием. Есть свидетельства о подобной связи и в письменных источниках. В житии Феодосия Печерского, когда будущий святой в городе Курске порывается вместе с рабами убирать хлеб на поле или молоть зерно, окружающие упрекают его: «позоришь себя и род свой».
Отец Феодосия — княжеский служилый человек, дружинник, один из тех самых «курян, сведомых кметей», воспетых «Словом о полку Игореве».
В X веке Святослав Игоревич заявляет в ответ на полное угроз письмо византийского императора Иоанна Цимисхия: император скоро узнает, что имеет дело не с какими-то ремесленниками, добывающими в поте лица средства к пропитанию. «Мы — мужи крови, оружием побеждающие врага».
О том, отчего русские родовитые воины так старательно сторонились участия в святом вроде бы деле — выращивании и приготовлении хлеба — мы ещё, читатель, поговорим. Пока отметим другое. Снова и снова занятия ставятся в прямую связь с происхождением — «родом», «кровью».
А отчего Алёше Поповичу потребовалось расспрашивать спасённую девицу? Ответ в былине про Добрьшю и Змею. [26]
Победив чудовище и освободив красавицу Забаву Путятишну, богатырь получает от спасённой предложение руки и сердца. Отвечает он на это так:
Ах ты молода Забава дочь Потятична!
Ты есть нунчу рода княженецкого,
Я есть роду крестьянского,
Нас нельзя назвать же другом да любимыми.
В этом месте наши, поголовно поражённые, по удачному выражению Олега Носкова, «народобесием», исследователи намертво вцепились в «трудовое происхождение» богатыря. Между тем в большинстве былин Добрыня княжьего роду, потомственный воин, его отец «жил шестьдесят годов, снёс…шестьдесят боёв, ещё срывочных, урывочных — да счёту нет».
В этом месте былины внимания достойно совсем иное — оказывается, «роды», определяющие занятия человека, могут заключать браки только внутри себя, они, выражаясь научно, эндогамны.
Оттого-то и Алёша, надеясь жениться на спасённой девице (позже он прямо говорит, что думал обрести в ней жену), выспрашивает её о «роде- племени» — вдруг она «не того» происхождения, вдруг «нас нельзя назвать же другом да любимыим»?! Если кому интересно — невесты из спасённой девицы и впрямь не получилось, она оказалась Поповичу…сестрой.
В другом памятнике русского фольклора, «Голубиной книге» — её первые записи относятся к XVIII веку, но упоминается она ещё в житии Авраамия Смоленского, XIII столетия, причём будущего святого за знакомство с нею собираются отлучить от церкви — содержится предание о происхождении всех этих «родов».
Они, как и явления Природы — Солнце, «Ветры буйные», «Громы небесные», «Зори ясные» — «зачались» или «пошли» от тела Первочеловека-Адама или «Нового Адама»-Христа. «От главы» произошли «цари», «от плеча» — «князья-бояре», «от колена» — «крестьянство православное».
И точно такой же миф мы находим в стране каст — Индии.
Согласно преданию, касты, вместе с явлениями Природы — совсем как в «Голубиной книге»! — произошли из тела Первочеловека и Богочеловека Пуруши.
Брамины — жрецы — появились, как вы помните, читатель, из уст Пуруши. Раджанья — воины и правители — из его рук. Вайшью — крестьяне и купцы — из бёдер.
Следы мифа об обществе-теле часто мелькают в русском фольклоре и книжности. Чаще, конечно, в фольклоре — вспомните об угрозе отлучения, нависшей над Авраамием! Однако и книжники иногда — осторожно, с оговорками — вспоминали о нём.
Летописец в 1015 году жалуется, что земляки и современники его «согреших от главы и до ног — еже есть от царя до простых людин».
Итак, царь — голова, «простые люди» — ноги, как и в кастовой мифологии русских язычников и индуистов. Слова Заточника, сравнившего «великое войско без князя» со зверем, лишённым головы, мы уже приводили.
В Языческом «Слове о полку Игореве» сказано — «тяжко ти, голове, кроме плечю, зло ти, телу кроме головы — Руской земле без Игоря». Исследователь «Слова» В.И. Стеллецкий обоснованно предположил, что слова эти, цитата из Велесова внука Бояна, изначально относились не к герою «Слова», а к его древнему тёзке — Игорю Рюриковичу.
И в самом деле, на место «головы» Русской земли больше подходит Великий князь Киевский, «хакан-рус» Игорь, нежели правитель заурядного Новгород-Северского княжества. Но как бы то ни было, опять мы встречаем это сравнение: князь — «голова» земли! Позднее распространилась и другая легенда — о происхождении священников, правителей и земледельцев от трёх сыновей Ноя — Сима, Иафета и Хама.
Пошла она вроде бы из южнославянского апокрифа (так называются сочинения на библейские темы, не признанные церковью) Мефодия Патарского, возникшего не без влияния богомилов — этого странного учения, смешавшего тёмные ереси Востока с остатками болгарского Язычества. Но вот ведь дивное дело — опять славянская легенда находит дословное подобие в Индии! Вспомним Ману и его четырёх сыновей.
Иафет соответствует Ангирасу, Сим — Кави Бхригу, Хам — Пуластье, а его сын Ханаан — Васиштхе. Верховная же царская власть соответствует или Ною, или его апокрифическому сыну Мунту (имя подозрительно созвучно Ману). Не могу не заметить — индийское предание добрее к труженикам, чем околобиблейское.
Последнее сделало их предком не почтенного мудреца и святого, а оскорбителя своего отца, проклятого им. Однако не это нас интересует, а новое свидетельство кастовости создавшего и воспринявшего эту легенду славянского общества! Ведь если у крестьян или правителей есть ПРАРОДИТЕЛИ — значит, звание крестьянина (правителя, воина, жреца) — наследственное! Между прочим, я уже говорил, что слово «каста» — не индийское, а португальское.
Обозначает оно «чистый» — намёк на чистоту кастового происхождения и боязнь ритуально «запачкаться» общением с низшей кастой.
