Здесь все персонифицировано, все народные, земные институции распадаются. И когда Иисус передает Петру и другим «старейшинам» ветхозаветную — и преображенную им — пастырскую власть и пастырскую заботу, то речь, правда, по-прежнему идет о вполне ветхозаветных вещах: представительном замещении Бога, его авторитета, его служения, но теперь все это окрашено личной жертвенностью Христа и сопровождается соразмерным причащением учеников к его ничем не ограниченной власти (Мф 28, 18).
В Ветхом завете, равно как в культуре всего Ближнего (Переднего) Востока образ пастыря служит прежде всего для обозначения царя (но не священника, если он противопоставлен царю, и не пророка) — но царя, сознающего свой долг, добросовестного, «доброго» царя. Именно отсюда Яхве получает свой атрибут пастыря с его необратимой внутренней логикой: из авторитета следует жертвенное служение. Уже в древнейшей части эфиопской Книги Еноха (ранее 160 г. до Рождества Христова) в подробностях описывается история Израиля как стада овец, пасущегося под присмотром Господа (Kyrios) — пастыря; Моисей, Самуил и Давид выступают здесь в образе «овец». Пастух воплощает собой божественный авторитет, но также и жертвенное служение Яхве Израилю (гл. 88–90[24]).
В тех местах Нового завета, где авторитет целиком усваивается Сыну, всякий другой религиозный авторитет вынужден отказаться от себя в его пользу, при этом Сын наделяет авторитетом других исключительно по личностному принципу. В соответствии с экзистенциальной формой, неотъемлемой от Сына, «послушного даже до смерти» (Фил 2, 8), авторитет — по-христиански — распределяется им там, где он встречает абсолютную жизненную готовность («Симон Ионин! любишь ли ты Меня больше, нежели они?» (Ин 21, 15), более того — такую готовность, которая превосходит собственное желание человека («и другой препояшет тебя, и поведет, куда не хочешь», Ин 21, 18). В своем пастырском «кредо», обращенном к священству, Петр передает дальше то, что получил сам: авторитет следует употреблять, чтобы пасти Божие стадо, «надзирая за ним не принужденно, но охотно и богоугодно… не господствуя над наследием [Божиим], но подавая пример стаду» (1 Петр 5, 2 сл.). У Павла постоянно встречается слово, ассоциирующееся с возглавлением общины (его самого или его соработников), — «kopidn», «надрываться», «доходить до изнурения». И поскольку такое служение христианам наглядно явлено, они должны быть «почтительны» (1 Кор 16, 16), «уважать… предстоятелей» (1 Фес 5, 12), не лишать их плодов их труда (2 Тим 2,6).
О том же единстве авторитета и жизненного служения говорится в Послании к Евреям (13, 7): «Поминайте наставников ваших, которые проповедывали вам слово Божие», — авторитет и проповедь рассматриваются здесь как взаимосопряженные, — «и, взирая на кончину их жизни, подражайте вере их».
3. Послушание и критика в Церкви
В начале этой главы уже было сказано, что авторитет понимается в Церкви лишь тео- и христократически, но никак не демократически. И в этом заложена необходимая гарантия: Христос обладает авторитетом, поскольку он послушен Отцу вплоть до смерти, и в этом послушании становится слугой всех и вся. Каким образом происходит смена знаков внутри Церкви, мы видим на примере Павла, который понимает себя одновременно как «служителя» и «домостроителя» «тайн Божиих». «От домостроителей же требуется, чтобы каждый оказался верным… судия же мне Господь». Он не готов держать ответ перед общиной или другой человеческой инстанцией и предостерегает общину: «Посему не судите никак прежде времени, пока не придет Господь» (1 Кор 4, 1–5). Вместе с тем он так часто рассказывает общине о своей жизни, что они сами могут без труда произвести сравнение между тем, как он исполняет свою должность, и его экзистенцией. И им приходится его сделать. Это сравнение, позволяющее коринфянам сопоставить также их собственный образ жизни с их верой, оказывается в пользу апостола и не в пользу общины: «Мы безумны Христа ради, а вы мудры во Христе; мы немощны, а вы крепки; вы в славе, а мы в бесчестии… вы уже пресытились, вы уже обогатились, вы стали царствовать без нас» (1 Кор 4, 10.8). Это противопоставление можно истолковать теологически: «смерть действует в нас, а жизнь в вас» (1 Кор 4, 12). Своей близостью к страданиям Христа апостол «заслужил» для общины близость к воскресенью. Можно, однако, понять это противопоставление как великую опасность: вы, демократы и совершеннолетние христиане, мните, что живете уже по ту сторону креста при воображаемом воскресении; мы, смиренные исполнители своей должности, стоим под крестом. Но поскольку крест был и остается единственным возможным доступом к воскресению и жизни, то Павел снова начинает занятия в школе веры с первой главы: «чтобы не упразднить креста Христова» он «рассудил быть у вас не знающим ничего, кроме Иисуса Христа, и притом распятого» (1 Кор 1, 17; 2, 2).
Но разве народ божий не имеет права, убедившись, что в его наставниках авторитет и служение образуют единство, сам вынести критическое суждение относительно того, в какой степени оно достижимо для остальных? Разве не получил он сам — в обеспечение такого суждения — Духа Божия в виде харизмы, распределяемой самим Духом? Не разрушается ли полностью сам образ пастыря и стада, если увидеть дело так, что авторитет целиком у пастыря, а послушание оставлено за стадом? Но именно эта видимость рассыпалась после смертного послушания, проявленного Христом. И здесь вступает со своим словом Павел — чтобы растолковать эту по видимости путающую и вконец запутанную диалектику послушания и критики внутри Церкви. Критика, ни в коем случае не отвергаемая с порога как неподобающая, имеет существенное условие: критикующий должен проверить себя — «в вере» ли он и есть ли в нем Иисус Христос (2 Кор 13, 5). Тот Иисус Христос, разумеется, чье таинство смертного послушания есть и всегда будет предпосылкой его воскресшей пневматической экзистенции. Критики, не прошедшие этой проверки, — «не то, чем быть должны». Они не находятся в средоточии христианской экзистенции, из которого только и можно выносить суждение о христианской экзистенции исполняющих церковную должность. Павел все же не оставляет надежды: «О нас же, надеюсь, узнаете, что мы то, чем быть должны» — именно потому, что он в своей экзистенции уравнивает Христа и его особый авторитет: «Ибо, хотя Он и распят в немощи, но жив силою Божиею; и мы также, [хотя] немощны в Нем, но будем живы с Ним силою Божиею, направленной на вас[25]» (13, 4). Он, таким образом, надеется, что Коринфяне, исходя из своего опыта веры в таинство Христа, поймут парадокс церковного авторитета («когда я немощен, тогда силен», 12, 10). Ненова Павел готов отдать другим почетную роль совершеннолетия, сам же принять на себя заместительное смирение: «Молим Бога, чтобы вы не делали никакого зла, не для того, чтобы нам показаться, чем должны быть; но чтобы вы делали добро, хотя бы мы казались и не тем, чем должны быть… Мы радуемся, когда мы немощны, а вы сильны». Ибо авторитет должности в Новом завете обретает смысл только в процессе строительства общины. Здесь снова проявляется антитеза «плотского» авторитета Ветхого завета и «духовного» авторитета Нового завета. Если Иеремия получает от Бога власть, «чтобы искоренять и разорять, губить и разрушать, созидать и насаждать» (Иер 1, 10), то Павел, очевидно имея в виду это место, высказывает другую мысль: «Для того я и пишу сие в отсутствии, чтобы в присутствии не употребить строгости по власти, данной мне Господом к созиданию, а не к разорению» (2 Кор 13, 10).
Хотя сначала он сказал, что пользуется не плотским, но более сильным (т. е. духовным) оружием («Оружия воинствования нашего не плотские, но сильные Богом на разрушение твердынь: [ими] ниспровергаем замыслы и всякое превозношение, восстающее против познания Божия», 2 Кор 10, 4 сл.), — потом он дает понять, что хотел бы использовать свою власть лишь в согласии с общиной, верующей, понимающей и одобряющей его действия. Это видно уже на примере греха кровосмешения: Павел уже принял для себя решение об извержении кровосмесителей, но хочет, чтобы это было принято в Духе всей сплотившейся вокруг него общиной (1 Кор 5, 3 слл.). Он готов «наказать всякое непослушание, когда ваше послушание исполнится» — чтобы все убедились в справедливости этого наказания (2 Кор 10, 6). Он может пригрозить «голым» употреблением авторитета, когда община, критикующая авторитет, грозит выпасть из церковной communio — послушания в любви и вере, но, будучи человеком Церкви, он воспринимает эту ситуацию как невозможный пограничный случай, который свидетельствовал бы о фиаско самой Церкви и обнаруживал бы распад communio, которая, по Павлу, в принципе обретает свою внутреннюю форму через церковную должность, формально повторяющую должность Христа. «Ибо я опасаюсь, чтобы мне, по пришествии моем, не найти вас такими, какими не желаю, также чтобы и вам не найти меня таким, каким не желаете: чтобы [не найти у вас] раздоров, зависти, гнева, ссор, клевет, ябед, гордости, беспорядков, чтобы опять, когда приду, не уничижил меня у вас Бог мой… когда опять приду, не пощажу. Вы ищете доказательства на то, Христос ли говорит во мне» (2 Кор 12, 20 сл.; 13, 2 сл.). Поскольку же они требуют доказательства «искушая» (Господа) и «укоряя» (ср. название места «Масса и Мерива», Исх 17, 7), то авторитет не может быть явлен по-церковному, но лишь в завуалированной и унизительной форме чистой власти. Но в этом была бы уже вина общины, не выдержавшей испытания.
