реакции на рост влияния ислама [189].
С одной стороны, религиозная тематика мало представлена в деятельности ЕС. На основании интервью с депутатами Европарламента, к примеру, Франсуа Форе делает вывод, что влияние церквей в принятии политических решений практически незаметно, а религиозный фактор светские политики не учитывают. Партии, входящие в Европарламент, поднимали тему религии редко (минимальный процент решений связан с церковными вопросами) [190]. С другой стороны, исследователи находят много общего между риторикой Католической церкви и ценностями ЕС, которые выражены на светском языке в рамках обсуждения «духовного измерения Европы» и «европейской души». Церковь распространяет свои ценности через иерархию и верующих, а также через консультационные и кооперационные подразделения церкви, поддерживая политический порядок ЕС [191]. Как отмечает П. Кратохвил, отношения ЕС с религиозными общинами всегда были двойственными – отцы-основатели ЕС были христианами, но при этом ЕС долгое время противостоял влиянию церквей. Лишь в 2010-е гг. удалось наладить постоянный диалог с религиозными группами, а присутствие религии в публичном пространстве снова приемлемо [192]. Контакты структур ЕС и церквей интенсифицировались после заключения Лиссабонского договора – от формальных контактов до неформального взаимодействия, появления лоббистских групп и советников по религии президента Еврокомиссии. Сила церкви стала расти из-за того, что вырос интерес к религии в ЕС. Кроме того, церковь научилась использовать различные формальные и неформальные каналы влияния на политиков. По словам П. Кратохвила и Т. Долежаля, нового «союза трона и алтаря» не произошло, но ЕС и Католическая церковь создали непростой альянс, который легитимизирует интеграционный проект в глазах европейских католиков и делает церковь заметной в политике ЕС [193].
В рамках анализа роли церквей в процессе евроинтеграции исследователи подчеркивают, что на первом этапе христианские церкви были слабо включены в процессы создания европейских сообществ, но с 1990—2000-х гг. появились и представительства церквей при ЕС, и специальные представители по взаимодействию с религиозными общинами. Представительства религиозных групп при ЕС можно подразделить на дипломатические представительства, официальные представительства церквей, межцерковные организации и сети, конфессиональные и философские организации, религиозные ордена и тематические организации (созданные вокруг определенной проблемы или вопроса). Статья 17 Лиссабонского договора установила механизм религиозного диалога, и Европейская комиссия является структурой, которая стала осуществлять мандат на диалог с «церквями, религиями и общинами различных убеждений» [194].
Положения Лиссабонского договора 2007 г. являются основополагающими принципами взаимодействия ЕС с религиозными институтами:
«Статья 17 (бывшая статья 16 С)
1. Союз соблюдает и не посягает на статус, которым пользуются согласно национальному праву церкви и религиозные ассоциации или общины в государствах-членах.
2. Союз также соблюдает статус, которым пользуются согласно национальному праву философские и неконфессиональные организации.
3. Признавая их самобытность и их специфический вклад, Союз поддерживает открытый, прозрачный и регулярный диалог с этими церквями и организациями» [195].
Модель, отражающая место и роль церквей в евроинтеграции, состоит из двух аспектов: церкви формируют идентичность и проявляют себя как негосударственные субъекты. Религиозные институты могут использовать прямое или непрямое лоббирование и действовать через политическую мобилизацию (особенно среди прихожан). Они формируют общественное мнение и как субъекты действуют на правительственном уровне [196]. Cам факт диалога христианских церквей и европейских институций отнюдь не означает принятие Брюсселем ценностных установок христианства [197].
В условиях роста религиозного многообразия в Европе и усиления роли религии в международной политике, в том числе в противостоянии экстремизму и терроризму на псевдорелигиозной почве, Евросоюз максимально дистанцировался от любой религиозной тематики и от прямых связей с церковными структурами. Отвергнув религию в качестве элемента идеологии и своей опоры, руководство Евросоюза искусственно маргинализировало христианские церкви. Политкорректность и секулярный подход не совсем, но в значительной степени вытеснили церковных лидеров из публичной политики. Стали ли христианские церкви в этой ситуации «изгнанниками» на континенте, и удалось ли им найти выход для защиты своего общеевропейского значения?
Насколько христианские церкви сумели капитализировать свое влияние и использовать предоставленные возможности, которые еще в XIX в. показались бы историческим церквям оскорбительными?
Секулярный «страх» руководства ЕС (и либеральных политиков в основном Западной и Северной Европы) перед церковными структурами (их неполиткорректностью и возможным нарушением принципа равенства) заставил религиозных лидеров выйти за их пределы. Церкви сконцентрировались на межцерковном диалоге и общественной активности, которые и стали реальной основой современного влияния христианства.
Общеевропейские религиозные институты можно разделить на несколько категорий, что позволит проанализировать многообразие и многофункциональность христианской активности.
К таковым относится католическая Комиссия епископских конференций ЕС (Commission of the Bishops’ Conferences of the EU, COMECE), основанная в 1980 г., вслед за первыми выборами в Европейский парламент. Комиссия ставит перед собой цель поддерживать регулярный диалог с Еврокомиссией, Советом министров ЕС и Европейским парламентом, анализировать политические процессы в рамках ЕС, давать церковное осмысление вызовам, с которыми сталкивается единая Европа. Помимо этого, с 1971 г. действует Совет епископских конференций Европы (Council of Bishops’ Conferences of Europe, CCEE), он включает в себя представителей 45 стран Европы, а не только стран – членов ЕС. Протестантские деноминации представлены Европейским евангельским альянсом (European Evangelical Alliance), свои общеевропейские структуры есть, к примеру, у баптистов, пятидесятников (Пятидесятническое европейское содружество, Pentecostal European Fellowship), квакеров (Quaker Council for European Affairs).
Протестантов, католиков, консервативных старокатоликов, православных, представителей Англиканской и Армянской апостольской церквей объединяет Конференция европейских церквей (Conference of European Churches, CEC), созданная в 1959 г. (штаб-квартиры Конференции есть в Брюсселе и Страсбурге). Одной из активно действующих гуманитарных организаций является католическая Община св. Эгидия, международное сообщество, которое на деле стало межконфессиональным, поскольку активно сотрудничает со всеми церквями в рамках различных социальных и культурных миссий, помощи беженцам и преследуемым христианам в различных регионах мира (основателем Общины в 1968 г. был Андреа Риккарди, ее нынешний лидер).
Это могут быть как конфессиональные, так и межконфессиональные организации, которые напрямую не являются частью церковных структур. К примеру, это благотворительная организация «Каритас-Европа» и Иезуитский европейский социальный центр – католические структуры, которые участвуют в экспертизе законопроектов ЕС, которые касаются социальных вопросов, биоэтики, экологии. Европейский офис есть у Иезуитской службы по делам беженцев (с 1990 г.). В общехристианских проектах в Европе принимает участие Международная католическая комиссия по миграции. Среди католических инициатив также стоит отметить деятельность Европейского католического центра в Брюсселе (European Catholic Centre, Foyer Catholique Europ6en), создан в 1963 г. для чиновников из разных стран мира, работающих в институтах ЕС. Общехристианской является Комиссия церквей по мигрантам в Европе – CCME (Churches’ Commission for Migrants in Europe), созданная в 1964 г. В нее входят федерации евангелических протестантских общин, экуменические советы разных стран, лютеранские и православные церкви. Социальными проектами занимается Евродиакония (сеть из 45
