Ознакомительная версия.
А когда в Библии не упоминается о существовании других богов, это существование может просто подразумеваться. Священное писание предупреждает израильтян, чтобы они «не служили другим богам и не поклонялись им», не то «возгорится на вас гнев Господень»[305]. Разве стали бы авторы Библии и здесь, и в других отрывках отговаривать от «служения» другим богам, если бы этих богов даже не существовало? Разве называл бы себя Яхве «Богом ревнителем», если бы ему было не к кому ревновать? По-видимому, сам Бог в начале своего существования не был монотеистом. Даже самое известное из требований Бога — «да не будет у тебя других богов перед лицем Моим», как он выражается в Исходе, — едва ли исключает существование прочих богов[306].
Иначе говоря, до того, как израильская религия стала отрицать существование любых других богов, кроме Яхве, оно прошла этап признания их существования, но осуждала поклонение им (по крайней мере, со стороны израильтян, а если Хамосу хотели поклоняться моавитяне, это их дело)[307]. Строго говоря, израильская религия достигла монотеизма только после периода «монолатрии» — исключительного поклонения одному богу, при котором не отрицается существование других.
ДО ТОГО, КАК ИЗРАИЛЬСКАЯ РЕЛИГИЯ СТАЛА ОТРИЦАТЬ СУЩЕСТВОВАНИЕ ЛЮБЫХ ДРУГИХ БОГОВ, КРОМЕ ЯХВЕ, ОНА ПРОШЛА ЭТАП ПРИЗНАНИЯ ИХ СУЩЕСТВОВАНИЯ, НО ОСУЖДАЛА ПОКЛОНЕНИЕ ИМ
С этим соглашается большинство библеистов, в том числе верующие иудеи и христиане. Но ситуация становится менее однозначной, если предположить, что в течение длительного периода даже «монолатрия» была слишком сильным словом для господствующего израильского учения — в то время далеко не все боги, отличающиеся от Яхве, считались чуждым олицетворением зла, а Яхве занимал уютное место в израильском пантеоне, действуя наряду с другими богами.
Внимательно читая писание, вы наверняка заметите отсылки к этому времени. Общеизвестны библейские слова, что Бог «сотворил человека по образу Своему», но это не слова Яхве. Когда же в предыдущем стихе цитируют самого Яхве, он говорит: «Сотворим человека по образу Нашему, по подобию»[308]. А потом, когда Адам вкусил запретного плода, Яхве объявляет: «Вот, Адам стал как один из Нас, зная добро и зло». Когда люди начинают строить Вавилонскую башню высотой до неба, а Яхве выбирает упреждающее вмешательство, он говорит: «Сойдем же, и смешаем там язык их так, чтобы один не понимал речи другого»[309].
Один из нас? Кто такие эти «мы»? Если обратиться с этим вопросом к какому-нибудь иудейскому или христианскому священнику, можно услышать в ответ «ангелы» или «небесное воинство, армия Бога». Иными словами, Яхве могли сопровождать другие существа — сверхъестественные, но не причисленные к богам[310]. Библия утверждает обратное. В ней содержится несколько упоминаний о «совете богов», над которым на престоле восседает Бог, а остальные места, по-видимому, заняты вовсе не ангелами. В Пс 81 сказано: «Бог стал в сонме богов; среди богов произнес суд». И сам Бог, несколькими стихами далее обращаясь к остальным, составляющим этот сонм, говорит: «Вы — боги»[311].
Многие библейские упоминания о существовании разных богов в том или ином смысле поразительны. Ибо хотя Библия составлялась на протяжении многих веков, ее древнейшие фрагменты прошли через руки редакторов последующих времен, решавших, какие книги и стихи сохранить, а какие изъять, и явно были предубеждены против политеизма. Так что намеки на израильский политеизм, сохранившиеся в Библии, являются, вероятно, как предположил исследователь Марк Смит в книге «Истоки библейского монотеизма», «лишь верхушкой айсберга»[312].
Как же выглядел этот айсберг, полномасштабный политеизм Древнего Израиля? Как именно он истаял, уступив место монотеизму, оказавшему столь заметное влияние на мир? Пришло время обратиться к археологии. В минувшем веке артефакты, найденные в Святой Земле, внесли ясность в библейскую историю. По сути дела, «внесли ясность» — это эвфемизм. История в библейском изложении в некоторых случаях была перечеркнута фактами, почерпнутыми из земли.
«Отрытые» библейские предания
Стандартная библейская версия древней истории Израиля проста: израильтяне спаслись из египетского плена и рабства, скитались по пустыне и наконец прибыли в землю обетованную, Ханаан. Местные жители, хананеи, — нечестивый, обреченный народ, не имеющий отношения к правильной теологии и, следовательно, к истории. Израильтяне, нагрянув, завоевывают с помощью Яхве город Иерихон, а затем поступают таким же образом с другими хананейскими городами. Для хананеев это уже слишком: как сказано в книге Иисуса Навина, «и поразил Иисус всю землю нагорную и полуденную, и низменные места, и землю, лежащую у гор, и всех царей их; никого не оставил, кто уцелел бы, и все дышащее предал заклятию, как повелел Господь, Бог Израилев»[313]. Такой сценарий в точности соответствует взглядам Йехезкеля Кауфмана и других ученых, отказывающих израильской религии в органическом процессе развития в соответствии с местными условиями. Чем непреклоннее и стремительнее завоевание Израилем Ханаана, тем меньше шансов сохранить местную культуру.
Поначалу современная археология была вроде бы на стороне Кауфмана. Его современник Уильям Фоксуэлл Олбрайт, которого иногда называют основателем библейской археологии, именно так и полагал. В своей книге «От каменного века до христианства», опубликованной в 1940 году, он писал, что артефакты, найденные при раскопках в Святой Земле, отчетливо свидетельствуют: израильтяне пришли в Ханаан из Египта и «не теряя времени продолжали разрушать и захватывать хананейские города по всей стране», быстро заменяя местное язычество принципиально иным яхвизмом[314].
С точки зрения Олбрайта, это было хорошо, потому что в противном случае хананейское язычество «почти неизбежно подавило бы яхвистские нормы до состояния, в котором восстановление невозможно». Вместо этого «хананеи с их разнузданным поклонением природе, культом плодородия в виде змеевидных символов и чувственной наготы, с их чудовищной мифологией, сменились Израилем с его пасторальной простотой и чистотой жизни, с возвышенным монотеизмом и строгим нравственным кодексом»[315].
Наличие местного эволюционного влияния Олбрайт допускал в большей мере, чем Кауфман[316]. Тем не менее он подчеркивал, что «раскопки подтверждают гипотезу внезапного перехода» от хананейской культуры в том виде, в каком ее впервые увидели израильтяне, к культуре, созданной ими в Палестине ближе к концу II тысячелетия до н. э.[317]
Олбрайт был набожным христианином, Кауфман — набожным иудеем: возможно, эти факты связаны с их взглядами на израильскую историю. Так или иначе теперь этим взглядам недостает обоснованности. Последние десятилетия археологических исследований, в том числе мучительно медленных раскопок различных городов, предположительно завоеванных израильтянами, так и не выявили признаков насильственного захвата. Не нашлось даже существенных свидетельств более медленного и мирного притока пустынных странников и постепенного вытеснения хананеев израильтянами. По сути дела, создается все более отчетливое впечатление, что израильтяне и были хананеями. Археологи-библеисты яростно оспаривают это, но как заметил один из них, Уильям Девер, по одному вопросу они уже пришли к согласию: израильтяне, первыми обосновавшиеся в нагорьях Ханаана, «были не захватчиками-чужестранцами, а преимущественно выходцами откуда-то из ханаанского сообщества… Остается ответить лишь на один вопрос — откуда именно из Ханаана»[318].
Вероятно, самая интригующая теория превращения хананеев в израильтян исходит от археолога-иконоборца Израиля Финкельштейна, участвовавшего в раскопках многих мест Святой Земли[319]. В его теории сохраняются библейские представления о том, что из кочевников-скотоводов израильтяне превратились в оседлых земледельцев, но от остальных библейских подробностей не остается ровным счетом ничего.
Финкельштейн указывает, что в XII веке до н. э., при смене бронзового века железным, по всему Ближнему Востоку наблюдался политический и экономический упадок и даже крах. Это не предвещало ничего хорошего для любых ханаанских кочевников-скотоводов, существующих в тесном симбиозе с привыкшими выменивать мясо на зерно земледельцами ханаанских деревень и городов. Лишившись своих рынков сбыта, скотоводы, возможно, были вынуждены отказаться от кочевого образа жизни, осесть и самостоятельно выращивать сельскохозяйственные культуры, и в то же время по-прежнему держать скот.
Ознакомительная версия.
