Ознакомительная версия.
И все же вопрос о том, что произошло на Архиерейском Соборе, требует специального и долгого разговора. Дело в том, что обыденный язык не всегда совпадает с языком церковным. Так было всегда, но особенно резко это расхождение прочертилось в последние десятилетия, когда люди были лишены возможности освоить язык христианского богословия хотя бы в объеме воскресной школы. И поэтому получилось так, что Собор говорил на своем языке, люди же, читавшие его Определение, воспринимали богословскую лексику Собора как вполне обыденную разговорную речь.
На богословском языке отлучение от Церкви есть анафема. И соответственно, верно обратное определение: анафема есть не что иное, как отлучение от Церкви. Но обыденный русский язык еще с древности понимал иностранное слово «анафема» как проклятие (так оно и дается, например, в словаре В.И. Даля и в «Словаре древнерусского языка» под ред. Р.И. Аванесова).
И нравственное чувство многих людей совершенно естественно возмутилось: как может Церковь, являющаяся для мира источником Божественных благословений, стать источником проклятий?
Сугубая сложность состоит еще и в том, что богословский язык также многообразен. И, например, язык западного христианского богословия отличается от языка восточнохристианского, православного. В силу многих причин оказалось так, что интеллигенция России уже несколько веков лучше наслышана о западной богословской мысли и церковной практике, чем о своей, православной. Рясу православного священника чаще называют покатолически – сутаной. Вместо «батюшка» к нему обращаются на католический же манер – «святой отец». И так не только тогда, когда человек что-то принимает в церковном быте, но и тогда, когда он ищет причины для своего отталкивания от Церкви. Немалое число богословских формул, происходящих из западной схоластики и не органичных для Православия, обжились в расхожих богословских представлениях нецерковной интеллигенции.
Соответственно, со времен Льва Толстого стало уже традицией антиправославной полемики приписывать Православию католические взгляды и практики. То, с чем сама наша Церковь не согласна и что она отрицает, ей же вменяется в вину.
И прорериховская пропаганда также вполне удачно воспользовалась богословским невежеством современников.
Один из пунктов расхождения Православия и католичества – это как раз вопрос о том, что означает анафематствование. Православное богословие считает, что анафема – это отлучение от Церкви, отделение от
таинственной жизни церковного тела. Католики именно в своем богословском, а не просто обыденном языке полагают, что анафема – это не только отлучение, но и проклятие.
В восприятии православной традиции публичное отлучение – это свидетельство о том, что Церковь не узнает своей веры и своей святыни в трудах или в жизни такого-то человека. Здесь нет желания зла отлучаемому, есть скорее предупреждение его ученикам. В латинской же практике анафема понималась именно как проклятие конкретного человека.
Отсюда родилось второе различие: православная традиция с древнейших времен считает, что Собор может вынести свое суждение о нецерковности людей, уже ушедших из земной жизни. Католическая традиция также с древнейших времен была убеждена, что анафематствовать можно только еще живых. Понятно, почему Запад был против анафемы умершим[105]: если анафема есть проклятие, то получается, что наказывают мертвого. Но если анафема есть свидетельство о нецерковности того-то человека
или учения, то это свидетельство может быть произнесено в любой момент.
Вроде понятно, что Собор Православной Церкви 1994 года руководствовался именно православной традицией, а не католической. Однако антицерковные критики проявили почему-то знакомство именно с католической практикой и начали обвинять нас, исходя именно из западных представлений. Нам было сказано, что: а) нехорошо проклинать людей вообще и б) как можно наказывать мертвых[106]?
Чтобы понять, сколь велика разница между православным и латинско-рериховским пониманием анафемы, предлагаю сопоставить несколько текстов. Один – Определение Синода об отлучении от Церкви Льва Толстого. Остальные же представляют собою экскоммуникационную (от лат. «отлучение») практику католичества.
Самый ранний текст относится к XI веку. Его центральная часть звучит так: «Да будет проклят он солнцем и луною, и звездами небесными, и птицами, и рыбами морскими, и четвероногими, и травами, и деревьями, и всеми Христовыми творениями! Да будет труп его оставлен на пожрание псам и да не будет он погребен! Да ниспошлет Господь на него глад и жажду, и гнев, и муки, и напасти злых ангелов, пока не попадет он в глубины ада, где вечный мрак, неистощимый огонь, вечный дым, печаль без утоления и где изо дня в день растет всяческое зло!.. Да будут сыновья его сиротами и жена его вдовою! Пусть сыновья его в содрогании нищенствуют, будучи изгнанными из жилищ своих!».
Проходит столетие – и напутствия, которыми католическая церковь провожает людей, уходящих от нее, не становятся более евангельскими. В начале XII века епископ Рочестерский Эрнульф анафематствует так: «Властью
Всемогущего Бога Отца, Сына и Духа Святого и всех святых [далее идет обстоятельное перечисление нескольких десятков имен святых, от лица которых действует епископ] отлучаем сего злодея и грешника и предаем анафеме и изгоняем за порог Святой Церкви Всемогущего Бога, дабы он предан был на вечные муки с Дафаном и Авироном и со всеми, кто говорит Господу Богу: «Отойди от нас, ибо мы не хотим знать путей Твоих». И как огонь угашается водой, так да угаснет свет его во веки веков, если он не покается и не загладит своей вины. Да проклянет его Бог Отец, сотворивший человека! Да проклянет его Сын Божий, пострадавший за нас! Да проклянет его Дух Святой, ниспосланный нам во Святом Крещении! [далее вновь следует перечисление святых, участвующих в проклятии провинившегося]. Да проклянут его небеса и земля и все, что на них есть святого!». Здесь А.Я. Гуревич, по книге которого я привожу этот текст[107], справедливо замечает: «Автор «Рочестерского текста», забыв, кажется, о душе отлучаемого, обрушивает далее лавину проклятий на тело его». «Да будет он проклят, где бы он ни находился – в доме или на поле, на большой дороге или на глухой тропинке, в лесу или в роще, или в храме! Да будет он проклят в жизни или в минуту смерти, за едой и за питьем, голодный, жаждущий, постящийся, засыпающий, спящий, бодрствующий, ходящий, стоящий, сидящий, лежащий, работающий, отдыхающий, мочащийся, испражняющийся и кровоточащий! Да будет он проклят во всех способностях своего тела! Да будет он проклят снаружи и внутри! Да будет он проклят в волосах главы своей! Да будет он проклят в мозгу своем! Да будет он проклят в темени, в висках, во лбу, в ушах, в бровях, в глазах, в щеках, в челюстях, в ноздрях [далее идет скрупулезное перечисление проклинаемых частей тела вплоть до ступней]. Да не будет в нем ничего здорового!»
Уходят еще несколько веков. Анафема звучит над бедовой головой Джордано Бруно. У меня нет под рукой подлинных документов, поэтому воспользуюсь теми сведениями, что предоставляет светский историк В.С. Рожицын[108].
В смертном приговоре Бруно отсутствуют документы о процедуре проклятия[109]. Сохранилась только ведомость о выплате вознаграждения епископам от 14 марта 1600 года. В ней говорится, что епископ Сидониа получил четыре скуди (в скуди – 25–30 граммов серебра) за обряд отлучения от Церкви и проклятия двух еретиков – Чиприано Кручиферо и Джордано Бруно, священников, осужденных и переданных в руки светского правосудия.
Обряд проклятия, или церковной смерти, отлученных состоялся 8 февраля 1600 года. Католическая Церковь обычно соблюдала церемониальный порядок при выполнении инквизиционных актов. Проклятие Джордано Бруно не было в собственном смысле слова действием инквизиции. Выполнение этого обряда поручалось епископу, не входящему в состав инквизиции и представляло собой двойной акт «депозиции и деградации». Деградация – это извержение из сана. В католической практике бывает словесная и обрядовая «деградация». «Между реальной и вербальной деградацией существует много различий. Реальная происходит в исключительно торжественной обстановке. Она совершается лицами, облеченными высокой властью. Извергаемый облачается в одеяния и получает священные сосуды, соответствующие тому сану, из которого он извергается. Епископ последовательно снимает с него облачения. В заключение ему выбривают голову, произнося при этом надлежащие слова, внушающие ужас и трепет»[110].
Вот как описывает обряд проклятия Джордано Бруно аббат иезуит Превитти: «Джордано
Бруно привели к алтарю тащившие его за руки клирики. На нем были все облачения, которые он получал соответственно ступеням посвящения, начиная от стихаря послушника и кончая знаками отличия священника. Епископ, совершавший церемонию снятия сана, был в омофоре, белом облачении с кружевами епитрахили красного цвета и священнической ризе. На голове у него была простая митра. В руках он держал епископский жезл. Приблизившись к алтарю, он сел на передвижную епископскую скамью лицом к светским людям и народу. Джордано Бруно заставили взять в руки предметы церковной утвари, обычно употребляемые при богослужении, как если бы он готовился приступить к совершению священнодействия. Затем его заставили пасть перед епископом ниц. Епископ произнес установленную формулу. «Властью Всемогущего Бога Отца и Сына и Святого Духа и властью нашего сана снимаем с тебя облачение, низлагаем, отлучаем, извергаем из всякого духовного сана, лишаем всех титулов». Затем епископ надлежащим инструментом срезал кожу с большого и указательного пальцев обеих рук Джордано
Ознакомительная версия.
