Ознакомительная версия.
Вот как описывает обряд проклятия Джордано Бруно аббат иезуит Превитти: «Джордано
Бруно привели к алтарю тащившие его за руки клирики. На нем были все облачения, которые он получал соответственно ступеням посвящения, начиная от стихаря послушника и кончая знаками отличия священника. Епископ, совершавший церемонию снятия сана, был в омофоре, белом облачении с кружевами епитрахили красного цвета и священнической ризе. На голове у него была простая митра. В руках он держал епископский жезл. Приблизившись к алтарю, он сел на передвижную епископскую скамью лицом к светским людям и народу. Джордано Бруно заставили взять в руки предметы церковной утвари, обычно употребляемые при богослужении, как если бы он готовился приступить к совершению священнодействия. Затем его заставили пасть перед епископом ниц. Епископ произнес установленную формулу. «Властью Всемогущего Бога Отца и Сына и Святого Духа и властью нашего сана снимаем с тебя облачение, низлагаем, отлучаем, извергаем из всякого духовного сана, лишаем всех титулов». Затем епископ надлежащим инструментом срезал кожу с большого и указательного пальцев обеих рук Джордано
Бруно, якобы уничтожил след миропомазания, совершенного при посвящении в сан. После этого он сорвал с осужденного облачения священника, наконец, уничтожил следы тонзуры[111], произнося формулы, обязательные при обряде снятия сана».
Непременное условие церемонии церковного проклятия – присутствие осужденного. Если еретик к моменту вынесения приговора умирал, должно было присутствовать его тело или даже кости, вырытые из могилы. Скрывшегося или давно умершего еретика заменяло его изображение.
Поскольку В.С. Рожицын не приводит произносимые при отлучении «надлежащие слова, внушающие ужас и трепет», их приходится искать в других источниках. Возможно, это те слова, что были сказаны при анафематствовании Римом Лео Таксиля[112]:
«Во имя Всемогущего Бога Отца, Сына и Святого Духа, Священного Писания, Святой и Беспорочной Девы Марии, Матери Бога, во имя всех славных добродетелью Ангелов, Архангелов, Престолов, Могуществ, Херувимов, Серафимов, во имя Патриархов, пророков, евангелистов, святых преподобных мучеников и исповедников и всех прочих, спасенных Господом, мы провозглашаем, что отлучаем от Церкви и анафематствуем того злодея, который именуется Лео Таксиль, и изгоняем его от дверей Святой Божьей Церкви. И Бог Отец, Kоторый сотворил мир, его проклинает; и Бог Сын, Который пострадал за людей, его проклинает; и Святой Дух, Который возродил людей крещением, его проклинает, и святая вера, которой искупил нас Христос, его проклинает. И Святая Дева, Матерь Божия, его проклинает. И святой Михаил, ходатай душ, его проклинает. И небо и земля, и все, что на них заключается святого, его проклинает. Да будет он проклят всюду, где бы он ни находился: в доме, в поле, на большой дороге, на лестнице, в пустыне и даже на пороге церкви. Да будет проклят он в жизни и в час смерти. Да будет проклят он во всех делах его, когда он пьет, когда он ест, когда он алкает и жаждет, когда он постится, когда он спит или когда он бодрствует, когда гуляет или когда отдыхает, когда он сидит или лежит, когда он ест, когда он раненый, когда истекает кровью. Да будет проклят он во всех частях своего тела, внутренних и внешних. Да будет проклят волос его и мозг его, мозжечок его, виски его, лоб его, уши его, брови его, глаза его, щеки его, нос его, кисти рук и руки его, пальцы его, грудь его, сердце его, желудок его, внутренность его, поясница его, пах его, бедра его, колени его, ноги его, ногти его. Да будет проклят во всех суставах членов его. Чтобы болезни грызли его от макушки головы до подошвы ног. Чтобы Христос, Сын Бога Живого, проклял его со всем Своим могуществом и величием. И чтобы небо и все живые силы обратились на него, чтоб проклинать до тех пор, пока не даст он нам открытого покаяния. Аминь. Да будет так, да будет так. Аминь»[113].
Итак, по крайней мере, до начала XX века дожила средневековая традиция отлучения через проклятие.
И эту латинскую традицию можно сопоставить со знаменитым «отлучением Льва Толстого»[114]. <…>
При желании можно и этот текст назвать «жестоким актом церковной реакции». Но все же очевидно явное различие в понимании анафемы Православной Церковью и Римско-Католической.
В Православной Церкви нет обрядов лишения сана или отлучения. Нет «надлежащих слов, внушающих ужас и трепет». Обряд «анафемы» Толстому придуман Kуприным[115] для большей привлекательности соответствующего рассказа. Ни в одном из храмов не возглашалась «анафема» Льву Толстому. Все было гораздо менее торжественно и более прозаично: газеты опубликовали Послание Синода.
Вообще есть поразительный контраст между обстановкой православных благословений и прещений. Торжество Венчания – и холодная бюрократия развода. Вступление в церковный брак есть мистерия, есть нечто ощутимо небумажное. Расторжение брака не имеет своего обряда и сводится лишь к получению нужной бумажки из епархиальной канцелярии. Ликование священнической хиротонии[116] не имеет никакого обрядово-таинственного антагониста при лишении согрешившего священника сана. Теплота и свет Kрещения погашаются при отлучении от Церкви не молитвой, не обрядом, а простым сообщением: «Я больше не смогу Вас причащать…».
Этот контраст вхождения в церковную жизнь и исхода из нее настолько разителен, что В. Розанов полагал Определение Синода об отлучении Толстого чем-то неподлинным – ибо слишком уж «прозаична» была «бумажка о Толстом, им выпущенная». То же самое чувство несоразмерности обстоятельств дарования благодати и потери ее привело в католичестве к мрачной романтике негативных обрядов (своего рода «черной магии»).
Православие этого не сделало. И это вернее даже по-человечески. Минуту рождения любви люди помнят. А когда именно она погасла – заметить гораздо тяжелее. Даже момент, когда человек полюбил какого-то поэта или стихотворение, можно отчетливо вспомнить. А когда эти же строки впервые представились не более чем холодным пеплом – вспомнить почти невозможно. Так и момент потери веры определить гораздо сложнее, чем минуту ее рождения. И если эта потеря замечена, то что же еще остается сказать несчастному?.. И лишь если он свое неверие продолжает выдавать за церковную веру, можно сказать ему и другим: «Не обманывайтесь – в нем истинной веры нет, он живет вне Церкви».
Та процедура анафематствования, которая существовала в Русской Православной Церкви, описана в «Духовном регламенте» (то есть в тексте начала XVIII столетия). Если некий неправославно мыслящий человек не поддается увещеваниям священника или епископа, «тогда епископ повелит протодиакону в праздничный день в церкви возвестить народу сими или подобными словами: «человек, ведомый вам (имярек), таковым-то явногрешием именно соблазняет Церковь, и презорник гнева Божия является, и наставление пастырское, не единожды ему повторенное, с ругательством отметнул; того ради пастырь ваш (имярек) молит вашу любовь отческо, да все помолитесь о нем Благоутробному Богу, да умягчит его жестокосердие, и да сердце чисто сотворит в нем, и преклонит его к покаянию. А которые ближайшие с ним имеете сообщение, увещевайте его и умоляйте и единолично всякий, и с прочими совокупно со всяким усердием, да принесет покаяние; и доложите ему, что если неисправлен и презорлив пребудет до такого времени (время уреченно будет по рассуждению), то подпадет извержению от Церкви». И если уже и по сем непреклонен и упрям будет преступник, то епископ и тогда не приступит еще к анафеме; но прежде о всем том, как делалось, напишет к Духовному Коллегиуму, а от Коллегиума получив соизволение на письме, предаст явно грешника анафеме, составив такую или подобную формулу или образец, и протодиакону в церкви при народе прочесть повелев: «Поскольку знаемый вам человек (имярек) таковым-то своим явным закона Божия преступлением соблазнил Церковь и неоднократное пастырское увещевание к покаянию его ведущее презрел; последи же и отвержение его от Церкви, если не покается, в слух народа извещенное уничтожив, пребывает доселе в жестокосердии своем, не подавая надежды исправления своего, того ради Пастырь наш, по заповеди Христовой, данною себе от Господа властью, извергает его от общества Христианского и как непотребного члена от тела Церкви Христовы отсекает, всех правоверных извещая о нем, что он непричастен к дарам Божиим, кровью Спасителя и Господа нашего Иисуса Христа приобретенных нам, пока истинно от сердца не покается. И того ради запрещен и не благословен ему вход церковный, поскольку Святой и Страшной Тайны Евхаристии и прочих Таин Святых и треб церковных участник он быть не может как в церкви, так и в дому своем и на каком-либо ином месте. И если бы в церковь он вошел тайно или явно, но силою, то большему осуждению подлежит, и тем более если коварно или насильно Таин Святых причаститься дерзнет, священники же да возбраняют ему всячески входа церковного; и если не могут возбранить ему ради силы его, то кроме литургии, да прекращают всякую службу церковную, покуда не выйдет. Также священники да не ходят к нему с молитвою, благословением и Святыми Таинствами под страхом лишения сана своего». Пусть будет известно, что он (имярек) только единолично анафеме сей подлежит, но ни жена его, ни дети и ни прочий домашний его, даже если они стали ревновать его неистовству и за эту наложенную на него клятву дерзнули бы гордо и явственно укорять Церковь Божию».
Ознакомительная версия.
