именно так здесь сказано, согласно контексту? Но после очень длинной, очень сложной диверсии, после диверсии, которую христианское мировоззрение приняло только после того, как был написан труд Луки. Иосиф, как муж Марии, должен был вскоре приобрести особую репутацию и, насколько его можно было втянуть в историю, т. е. в историю детства Иисуса, выглядеть соответствующим своей связи с матерью Мессии. Он мог обидеться, обнаружив, что его жена беременна, как формирует коллизию Матфей, он мог дойти и до того, что в конце концов принял решение уволить жену, но он не должен был допустить, чтобы она оказалась под подозрением общественности и небесная тайна была втянута в мирское расследование. Короче говоря, он поступил справедливо в соответствии с теми требованиями, которые предъявляли к нему христианское мировоззрение и его связь с Матерью Мессии — даже если он еще не знал об этом. Иосиф, которого представляет Матфей, — это Иосиф более поздней точки зрения.
В послании ангела нет ничего, что указывало бы на то, что Иосиф слышал о Марии, что она также получила письмо-обвинение, в котором ей объявлялось, что она должна стать матерью Мессии без согласия своего мужа. Иосиф мог поступить так, как он поступил, только по неверию в откровение, данное его жене, и в этом случае ангел Господень, конечно же, должен был обличить его неверие, ради которого слуги Божии должны были быть приведены в движение заново. — Однако ангел говорит не так, как если бы Иосиф был виновен в неверии против божественного откровения, а как если бы он впервые открыл тайну, которая до сих пор не могла не быть неизвестной Иосифу, и Иосиф, задумав отстранить жену, снова поступает со своей стороны вовсе не как человек, не желающий верить словам жены, а как тот, кто замечает в ней нечто, о чем он сначала только занимает себя и советуется. После Штрауса нам уже не нужно отбивать иезуитские обороты апологетов, желающих объяснить, почему Мария не рассказала мужу о послании Гавриила. Но мы лучше послушаем парресию [8], с которой Кальвин говорит: «Иосиф не должен был ничего слышать о случившемся от Марии, он не должен был уже поддаваться на лесть и уговоры своей невесты, не должен был убеждать себя в этом человеческими доводами, он должен был быть раздражен и уже хотел отстранить свою невесту, когда — deus se interposuit [9] — Бог поставил себя на пути. Это должно было произойти ради нас, чтобы весь ход зачатия оказался истинным.
Смелое слово, атакующее трудность в самом ее центре и частично разрешающее ее! Только частично, потому что Кальвин переносит рассказ Луки о послании Гавриила Марии в повествование, которое его исключает. В своем послании ангела Матфей исключил все основные моменты послания, которое Лука передает Марии. Его ангел объясняет чудесное зачатие так же, как предсказывает его ангел Луки, его ангел предписывает так же, как Лука, имя, которое должен получить Богомладенец, — так почему же Матфей должен размышлять о послании, которое стало лишним благодаря ему самому, более того, было исключено благодаря его отношению к самому объекту. Заметьте: сам по себе! Мы не говорим, что Матфей сознательно хочет следовать рассказу Луки, но что дело дошло до того, что его пришлось исключить, без его ведома и намерения, через интерес и структуру его рассказа. Он делает Иосифа центром своего повествования, он должен просветить его через ангела относительно всего этого дела, и если он теперь уверен, что читатель также будет полностью просвещен по этому поводу, то зачем ему нужно включать рассказ Луки в свой собственный? Озабоченный только своими интересами, он даже не думает о том, чтобы сравнить свою точку зрения с Лукиной и спросить себя, почему Мария, если она уже получила небесное послание, ничего не сказала мужу. Он также не думал, что его читатели будут довольствоваться его сочинением, а возьмут в руки сочинение Луки и критически сравнят их. По его фантазии, он включил в текст столько всего, что читатель полностью просвещен в этом вопросе.
Конечно, теперь, после того как Матфей перестроил рассказ своего предшественника в соответствии с новой точкой зрения и вокруг другого центрального пункта, на свет появились два принципиально разных повествования. В первый раз — в Евангелии от Луки — тайна чудесного зачатия объясняется заранее, в послании Марии, и из сомнамбулического видения, которое иногда кажется присущим персонажам таких повествований, нельзя не сделать вывод, что Иосиф не был незнаком с этим чудом. В Евангелии от Матфея, напротив, создается впечатление — точнее, оно действительно стало таковым, — что беременность Марии происходит в тайне бессознательного, а когда она становится видимой, то объясняется Иосифу посланием ангела. Тот, кто читает оба рассказа, конечно, спросит: если Мария уже слышала послание ангела, то почему она не сообщила об этом мужу — ведь, согласно Матфею, он ничего не знает об этом, пока его не вводит в тайну небесный посланник? Или когда Иосиф впервые узнал о тайне, как и каким образом он сообщил ее своей жене?
Но Матфей знает об этих трудностях и противоречиях, которые он, однако, сам же и породил. Ничего. Он хочет сообщить то же самое, что нашел у Луки, только получилось так, что он сообщил не то же самое, потому что связал это с другой отправной точкой.
В идеальном мире восприятия противоречия такого рода возникают мгновенно, как только та же мысль исключается и проводится новым интересом, и мы далеки от того, чтобы обижаться на них или насильственно приводить их в гармонию, поскольку обладаем их совершенным разрешением в прозрении их происхождения.
Нечто подобное — но в то же время, по этой самой причине, нечто совершенно иное — имеет в виду новейшая апологетика, когда она воздерживается от приведения счетов в гармонию и довольствуется замечанием. Рассказы, тем не менее, могут быть исторически корректными, даже если группировка событий получается разной в зависимости от точки отсчета. Но когда речь идет о реальности, так легко отделаться от расхождений не удается. Ведь тогда дело приобретает серьезный характер, отдельные моменты становятся чрезвычайно фиксированными, а расхождения — фатальными противоречиями. Так, например, несомненно, что Мария получила небесное послание, что праведный Иосиф тоже должен был получить такое послание и что он не испытал ничего из того, что было дано его жене, т. е. все эти обстоятельства борются друг с другом, пока не теряются в реальном мире и появляются в мире восприятия только для того, чтобы мирно
