Особняком стоит кровное родство представителей этноса, единство происхождения, определяющее доминантный национальный генотип. Происхождение от кровнородственной группы всегда лежит в основе любой нации, но со сменой поколений, ассимиляций и смешений с другими этносами этот фактор, сохраняя своё значение в качестве нити, связующей все поколения нации, не даёт ответа, почему сын немки и русского считает себя немцем или наоборот русским. Что движет теми людьми, которые, несмотря на наличие среди их предков представителей тех или иных этносов, ощущают себя абсолютно русскими, ирландцами, шведами, евреями, венграми и так далее. Но и в этом случае, хотя само кровное родство должно быть практически обязательно, хотя бы через одного из родителей и дальше, хотя бы по одной веточке, тем не менее, могут быть редкие, но исключения. Да, кровь есть одно из связующих звеньев, но её роль, как показывает история всех народов, совсем не зависит от того процента, доли национального, что течёт в жилах того или иного представителя этноса. Важен сам факт - Пушкин и Лермонтов несли в своих жилах, кроме русской, иную кровь: один - эфиопов, другой - шотландцев, но кто как не они истинные русские творцы? К вопросу крови мы ещё вернёмся, однако уже упомянутые общеизвестные моменты показывают, что кровь достаточна как связь, но на самом деле она лишь передаёт нечто, выходящее за рамки материального понимания. Также и утрата индивидом связи со своим народом опять же не определяется кровью; можно найти массу примеров, когда индивид со стопроцентно русскими предками являет собой пример бездушного к своему народу космополита. Особенно богата такими примерами советская история. Зримое подтверждение этому - наполненные русскими руководящие кадры ВКП(б) - КПСС, под руководством которых обескровливалась Россия, когда жизненная энергия русского народа, его ресурсы, перекачивались в туземные окраины.
Таким образом, исторический, социокультурный, антропологический, генетический, религиозный, лингвистический, политический и территориальный подходы достойны внимания, но только если считать их тем, чем они являются - элементами объективации, частными проявлениями некоего целого, но не пытаться растянуть их до масштабов универсального принципа - они непременно лопнут и пойдут по швам. Но и в сумме своей, собранные все вместе, они не являют нацию как целостную сущность. Подобное "кусочничание" никогда не даст удовлетворительного результата, ибо, как писал Карл Ясперс, "целое не сводится к сумме частей, а представляет собой нечто большее". Целое является категорией духовной, трансцендентальной, которая в вещественном, мирском пространстве существует через посредство тех или иных отдельных проявлений. Совокупность этих проявлений, их простое перечисление не даёт никакого представления о целом, а остаётся лишь констатацией разрозненных фактов. Целое - это идея, и, желая постичь русскую национальную идею (а она, заметьте особо, существует самым что ни на есть реальным образом, вовсе не являясь вымученным плодом чьего-либо маркетологического или политиканского воображения), нужно проникнуть в ту сферу, где она пребывает,- в область божественного пространства, в трансцендентальную, нуминозную область бытия, всегда присутствующую за видимой предметной действительностью и обуславливающую течение событий и положение вещей в таковой. Поэтому истоки национального нужно искать, в первую очередь, в духовном измерении, в мире, о котором нам приносили весть Иисус Христос, Будда, Магомет. И до них древние народы, в том числе и наши предки, ведали об этом мире и явственно ощущали то, что мы называем нуминозной силой. И сегодня наш мир не оставлен ею - она пребывает с нами, отражаясь в явлениях вещественного мира, среди которых нация - одно из наиболее ярких. Это я и попытаюсь доказать.
4. Мир божественный - исток национального.
Сверхъестественная, духовная, священная сущность мира в полной мере никогда не постижима, но она свидетельствует о себе в предметах и явлениях вещественной действительности. "Всякое бытие - это творение, а творению предшествует дух, о котором оно свидетельствует",- писал Манн в своей философско-психологической трилогии "Иосиф и его братья". Именно эти свидетельства, проявления священного в мирском пространстве Мирча Элиаде называл иерофаниями. Следуя его доктрине и согласным с ней тезисам другого не менее выдающегося французского мистика Эдуарда Шюре, можно сказать больше: сам вещественный мир - это свидетельство божественного творчества и божественной воли. Нужно только уметь эти свидетельства видеть и толковать. "Для людей, обладающих религиозным опытом,- пишет Элиаде,- вся Природа способна проявляться как космическое священное пространство. Космос, во всей его полноте, предстает как иерофания".
Это отнюдь не отрицание современного научного или даже попросту обывательского мировоззрения. И это не попытка противопоставить друг другу нуминозное и материальное, мирское. Наилучшим ответом здесь станет цитата из книги Шюре "Великие Посвящённые": "Смотреть на мир с точки зрения физической и духовной не значит рассматривать различные объекты, это значит смотреть на мир с двух противоположных сторон".
Столь же относительно и противопоставление, соответственно, научного и религиозного взглядов. Само это противопоставление - результат всё той же деградации духовной чуткости. Современная наука параллельна религиозному мышлению, она ни отрицает, ни защищает его. Меж тем она произошла как раз из религии и именно ей обязана своим существованием. В древности религиозные храмы были колыбелью и цитаделью всех научных знаний. В одной из своих функций обращение к сверхъестественному есть призыв к помощи человеку в его земных делах. Именно религиозные вопросы породили и стимулировали научные изыскания и открытия; даже такие изобретения, как порох или компас - лишь побочный результат неудачных религиозных поисков. Сегодняшняя наука - это лишённый сердцевины отголосок герметической мудрости древних религиозных культов. Будучи не более чем разрозненным скоплением фактов, она до бесконечности дробит мир на части, анализирует и препарирует его. Завороженный обилием фактических деталей, человек всё чаще забывает, что наука ровным счётом ничего не знает о природе самого мира в целом, ни о причине, ни об источнике, ни о цели, ни о смысле его существования. Уместно привести здесь слова немецкого психолога и философа-экзистенциалиста Карла Ясперса "Целое нельзя познать, исходя только из составляющих его элементов: либо мы теряемся в бесконечных усложнениях, либо целое оказывается чем-то большим, нежели простая сумма частей".
Разницу между духовным мировоззрением и житейским, потребительским взглядом на мир, как на лишённый целостности и сакрального смысла калейдоскоп исторических и научных фактов и бытовых событий, можно сравнить с разницей между партитурой и музыкальным произведением. Космос - это рождённая божественной музыкальной мыслью вселенская симфония, музыка сфер, как говорил Пифагор. Мировая история, весь видимый вещественный мир - партитура этого божественного rotondо. Но далеко не каждый умеет читать по ней, постигая музыкальную архитектонику Вселенной.
Для физически или духовно глухого, либо попросту несведущего в нотной грамоте человека, партитура - всего лишь разрозненный и бессвязный набор бессмысленных знаков. Для учёного с высокоразвитым интеллектом, но недоразвитой душой эта же партитура - сложная, но не имеющая ни целостности, ни цели система знаков, наделённых значением, но по-прежнему лишённых смысла. И только музыкант или композитор способны по нотным знакам прочесть сакральную тайну мира, услышать горнюю музыку божественного творчества, вселенскую гармонию бытия. И как для музыканта или композитора нотные знаки служат графическими носителями волшебного мира музыки, так для духовного человека явления и предметы видимой действительности - это символы, ключи к истинной реальности, лежащей за пределами возможностей человеческого разума и чувств.
Физиологически человек - обременённое разумом и эгоизмом высокоразвитое животное. Его поистине человеческая сущность - психика - не видна глазу и не имеет для себя ни органа, ни члена. Но именно и только она, невидимая и непознанная область psyche, может напомнить ему о божественной природе его самого и окружающего мира, только божественная Психея передаёт человеку дух, только она способна воспринимать невидимые и неуловимые для человеческих глаз и ушей проявления священного, видеть в обыденных на вид предметах и вещах их сакральное содержание.
Те, кто ограничил своё существование областью физиологических потребностей, от своих меньших братьев отличаются лишь изощрённостью способов борьбы за существование, размножения и добычи пропитания. Однако такое ограничение не столько пагубно, сколько едва ли возможно. Выдающийся теолог о. Александр Мень писал: "Те, кто хотят ограничить мир видимым, оказываются в странном положении наблюдателя, который, заманив в рентгенокабинет великого художника или мыслителя, говорит: да ничего в нем нет, посмотрите, позвоночник виден, ну череп виден, сердце бьется. Где же его гениальность, где его мысль, где его чувства? Да, все видно насквозь, но не видно главного. И не может быть увидено в принципе. Духовность не какое-то физическое поле (у нас любят злоупотреблять этим термином), которое якобы не улавливают наши приборы. Нет. Надо просто признать, что такова реальность, у нее два аспекта: видимый и невидимый". Божественная природа человека, "интерес и вкус к бесконечности", как называл это Томас Манн, понятие бога, идея сверхмогущественного, божественного существа, как называл её Карл Густав Юнг, - это "психологический факт", по словам первого, и "совершенно необходимая психологическая функция иррациональной природы", то есть архетип, по словам второго. Иными словами, это не просто неотъемлемая часть, это - сама основа, фундамент человеческой природы. Поэтому, чтобы понять истоки национального, надо чувствовать и видеть мир божественного.
