Николай же Павлович после завершения заграничной кампании остался на службе в Петербурге, женился на молодой красавице – графине Софье Михайловне Разумовской, но счастлив в браке был недолго. Горячо любимая супруга его умерла в родах.
Смерть жены потрясла полковника. Безутешный вдовец подал в отставку и всего себя посвятил воспитанию сына. Однако многочисленные боевые ранения не прошли бесследно: в 1821 году, когда маленькому Павлику не было и пяти лет, полковник Вершинин скончался.
Незадолго до смерти он послал письмо в Таганрог к лучшему другу с просьбой приехать повидаться. Андрей Петрович не мешкая отправился в столицу, но, увы, в живых Николая Павловича уже не застал. Павлика, оставшегося круглым сиротой, Никольский увез с собой в Таганрог и с тех пор воспитывал его вместе со своим родным сыном.
Мальчики росли дружно, и редко когда между родными братьями можно встретить то единодушие, какое было между ними. Они удивительным образом дополняли друг друга. Спокойный, рассудительный Павлик часто удерживал горячего, немного взбалмошного Петю от необдуманных поступков и опасных затей. В свою очередь, рядом с Петей, обладавшим незаурядной фантазией по части придумывания новых игр, Павлику некогда было грустить и вспоминать о прошлом.
* * *
Переодевшись, Петя и Павлик вышли к обеду. Однако в столовой их ждал неприятный сюрприз. Приехал Григорий Никандрович Полонский, двоюродный брат Марьи Алексеевны.
Григорий Никандрович происходил из донских казачьих дворян. Его род издавна славился мужеством и бесстрашием в бою, за что еще в семнадцатом веке был наделен крупным родовым поместьем. Со временем предки Григория Никандровича, привыкнув к своему высокому положению, отошли от казачьей среды, все крепче роднясь с русским дворянством и прирастая к русскому быту. К несчастью, отец Полонского пристрастился к картам, оброс долгами, и большую часть поместья пришлось продать за ничтожную цену.
Подросшему Григорию ничего не оставалось, как вспомнить о своих корнях. Он поступил на службу в Таганрогский казачий полк. Однако расположения к военному делу, как оказалось, совсем не имел, а потому решил заняться торговлей. В 1811 году он вступил в Общество донских торговых казаков. И, внеся положенный взнос за освобождение от военной службы, благополучно занялся выращиванием арнаутки2 на оставшемся от отца небольшом земельном участке, благо располагался он совсем близко к Таганрогу, через который можно было выгодно сбывать свою пшеницу. При этом Полонский страстно мечтал разбогатеть и вернуть себе высокое положение предков.
Нападение Наполеона застало казака врасплох: поля только-только зазеленели всходами. Но патриотические чувства и Григорию Никандровичу не были чужды: он оказался в рядах заступников Отечества, постаравшись, правда, попасть в наиболее привилегированные войска. Благо муж кузины, Андрей Пет рович Никольский, служил в лейб-гвардии казачьем полку. Стараясь быть поближе к государю и подальше от передовых линий в сражениях, есаул Полонский дошел до Парижа без единого ранения и без единой награды. Затем он вернулся к обычным делам и окончательно переселился в Таганрог, находя это для себя более удобным и выгодным.
Здесь он довольно долго еще ходил в холостяках. Гаврила шепотом рассказывал мальчикам о том, как в молодости Григорий Никандрович был безнадежно влюблен в свою кузину, сватался к ней, но получил отказ. Узнав же, что Марья Алексеевна помолвлена с есаулом Никольским, несчастный влюбленный вызвал того на дуэль, стрелял первым и промахнулся, а Андрей Петрович и вовсе отказался стрелять, чем нанес Полонскому тяжкое оскорбление, которое тот, по словам Гаврилы, запомнил на всю жизнь.
Лишь в Таганроге Григорий Никандрович нашел наконец свою судьбу. В тридцать четыре года он женился на дочери разорившегося польского дворянина Марине Новак, которая в 1817 году родила ему дочь Катю.
Петя и Павлик не любили невысокого, тщедушного Полонского за скрипучий заискивающий голос и вечно бегающий взгляд. Разговаривая, он широко улыбался собеседнику, но улыбка получалась фальшивой, и создавалось впечатление, что этого человека не волнует никто, кроме собственной персоны, а ваше расположение ему нужно для своей лишь выгоды.
Вот и сейчас он сидел за столом с Андреем Пет ровичем и Марьей Алексеевной и, растягивая губы в улыбке, о чем-то вкрадчиво просил двоюродного зятя.
– Милостивый Андрей Петрович! Уж не откажите мне в моей маленькой просьбе! Замолвите завтра обо мне словечко перед государем!
Дела идут из рук вон плохо: большинство судов идут мимо нас в Одессу, там ведь нет пошлин! Да и жена моя полгода как умерла, – Григорий Никандрович прослезился, – а здесь, в этом городе, все напоминает о моей голубушке. Царствие ей Небесное! Катеньке тоже сменить обстановку не помешает – так тоскует по матери, бедняжка!
– Помилуйте, Григорий Никандрович! – Андрей Петрович развел руками. – Вы преувеличиваете мои возможности! Не понимаю, почему государь должен прислушаться ко мне! Вы б сами к нему сходили!
– Так я же был у государя на приеме, еще тогда, в восемнадцатом3! – вскричал Полонский. – Но его величество изволили оставить мою просьбу без ответа. Вся надежда на вас, дорогой зять! Император всегда с большей теплотой относился к покойному Николаю Павловичу и к вам, нежели ко мне.
– Ну, право, Андрюша, что тебе стоит? – в мешалась в разговор Марья Алексеевна. – Попроси государя, может, найдется для Гриши место…
– Хоть в канцелярии, Андрей Петрович, я на все согласен, лишь бы в столицу перебраться!
Петя и Павлик чуть не прыснули со смеху: казак – да в канцелярию! Андрей Петрович брезгливо поморщился.
– Ладно, Григорий Никандрович, пусть будет по-вашему! Но я ничего не обещаю.
– Да-да, конечно-с, я все понимаю, милостивый Андрей Петрович! Покорнейше благодарю! – он поднялся из-за стола. – Прошу прощения, мне пора! Сестрица, не провожай. Господа! – Полонский раскланялся и направился к выходу.
– Что ж, дети, – подытожил Андрей Петрович, отложив салфетку, – пора и вам отправляться к себе. Перед встречей с государем не мешает выспаться.
Оба мальчика вскочили с места.
– Как, отец, и мы тоже пойдем во дворец?
– Полчаса назад принесли письмо, – улыбнулся полковник. – Государь желает видеть меня на приеме непременно со всем семейством. Так что ложитесь спать пораньше, а платье вам Глаша к утру приготовит.
Глаза Павлика засветились радостью, а Петя и вовсе принялся скакать вокруг стола и вопить:
– Ура! Нас пригласил государь, мы завтра увидим государя!
– Их бы наказать надо за то, что к морю без спросу бегают, а их, видите ли, во дворец! – проворчала Марья Алексеевна. – И за что такая честь?
* * *
Наступил вечер. Далеко на горизонте солнце коснулось водной глади и, соединив небо с морем, окрасило все вокруг себя в нежные розово-сиреневые тона. Но вот огненное светило отбросило свой последний луч и скрылось в морской пучине. И, словно переняв у него эстафету, по городу то там, то здесь стали зажигаться огоньки. Вскоре весь Таганрог украсился сотнями и тысячами огней. Все здания были с улицы обставлены плошками с маслом, в которых плавали зажженные фитильки, на окнах горели свечи, а ярче всего сияла огромная вывеска, установленная на главной городской площади.
Мальчики долго стояли у окна, любуясь иллюминацией, устроенной в честь приезда государя.
– Что ж, Павлик, давай спать, а то я что-то зябну, – Петя прыгнул в свою постель и натянул одеяло по самую шею. Павлик последовал его примеру.
– А как ты думаешь, Петя, какой он, государь? – вдруг спросил Павлик.
– Ну, наверное, он очень сильный и красивый и непременно добрый, – ответил Петр, зевая.
– Как тот господин на берегу моря?
– Да! А я и забыл о нем! – Петя даже сел на кровати. – Интересно, кто он такой? Мне кажется, он должен быть из свиты государя.
– А ведь верно! В то время как мы разговаривали с ним, государь уже был в городе, – согласился Павлик. – А ты заметил, какие у него глаза? Голубые, как море, и такие добрые! Но очень грустные…
– Да, я тоже этому удивился. Надо завтра же выяснить у отца, кто это, – сказал Петя, вновь опуская голову на подушку.
– Завтра будет самый счастливый день в моей жизни! – улыбнулся Павлик. – У меня сердце замирает при одной только мысли, что мы будем представлены государю!
– И у меня тоже! – признался Петя.
Глава вторая
НЕОЖИДАННОЕ ОТКРЫТИЕ
Наутро Петя Никольский лежал в лихорадке, и о том, чтобы идти на прием к государю, не могло быть и речи.
– Ну, Петруша, не реви! – у тешала его Марья Алексеевна. – Государь у нас всю осень и зиму пробудет, еще увидишь его!
Служанка Глаша принесла воду и полотенце, и госпожа Никольская захлопотала вокруг больного: натерла виски одеколоном, на лоб положила смоченное холодной водой полотенце. Тут только взгляд Марьи Алексеевны упал на Павлика, тихо стоявшего у ног Пети.
