возможно, что этот сборник никогда не был официально действующим правовым кодексом. Как бы там ни было, Эпанагога не могла стать препятствием ни для последующих узурпаций, которыми столь богата история Македонской династии, ни для самозванчества, которое расцвело в эпоху Анны Комниной.
Право Льва Исавра, Исаака Комнина, Никифора Вотаниата и Алексея Комнина на византийский престол было фактически обосновано при помощи тех же аргументов, при помощи которых римляне оправдывали верховную власть Цезаря и Октавиана, Веспасиана и Константина Великого. Сущность этих аргументов заключалась в утверждении, что император выполняет функции древнеримского диктатора, который получает одобрение «римского народа», т. е. римской армии, а также патрициев, т. е. сената, и таким образом спасает государство от «тирании». Наследственная монархия, не получающая одобрения «римского народа», рассматривается с этой точки зрения как зло, иногда неизбежное, порой принимающее формы тирании, и чреватое проблемой самозванчества. Самозванец – это подлый человек, раб в античном смысле слова, который пытается узурпировать верховную власть, ссылаясь на свое мнимое кровное родство с императором несмотря на то, что настоящая верховная власть дается «римским народом» диктатору, что и произошло в случае с Алексеем Комнином.
Анна Комнина оставалась до конца верна этой древнеримской идеологеме, и потому в 1118 году она попыталась не допустить превращения Византии в наследственную монархию. Очевидно, многовековая рецепция элементов византийского права и византийской политической культуры в русскую политическую жизнь подготовила почву для появления в России самозванцев задолго до событий Смутного времени. Мы можем рассматривать участие киевского великого князя Владимира Мономаха в мятеже Лже-Диогена II и его участие в судьбе лжецаревича Василько Леоновича как один из элементов этой рецепции.
История отношений Византийской империи с норманнами начинается в повествовании Анны Комниной со знаменитой истории о том, как молодой стратиг автократор Алексей Комнин был направлен императором Михаилом VII Дукой Парапинаком на Восток, чтобы подавить мятеж Русселя де Байоля – норманнского рыцаря, служившего прежде Византийской империи, но после поражения при Манцикерте в августе 1071 года отложившегося от центральной власти и попытавшегося создать собственное княжество в Каппадокии.
Анна Комнина оставила краткую, но достаточно исчерпывающую характеристику этого знаменитого авантюриста: «Этот кельт был внесен в списки войска, но затем, чрезвычайно возгордившись своей счастливой судьбой, собрал вокруг себя значительные военные силы, в которые вошли частично его соплеменники, частично выходцы из различных других племен, и с этого времени превратился в грозного тирана. В тот момент, когда ромейское владычество заколебалось, турки брали вверх, а ромеи, как песок под ногами, отступали назад, Русель и напал на Ромейское государство. Русель обладал душой тирана, а тут печальное положение дел империи возбудило в нем стремление к тирании. Русель опустошил почти все восточные земли. И хотя на борьбу с ним были посланы многие полководцы, умудренные большим воинским опытом и прославившиеся мужеством, Русель взял вверх над их многоопытностью. Русель то сам нападал, словно буря обрушиваясь на противника, то пользовался помощью турецких союзников» [176].
[Ἧν μὲν γὰρ οὗτος Κελτὸς ἀνέκαθεν τῇ στρατιᾷ Ῥωμαίων κατειλεγμένος, εἰς δὲ μέγα τύχης ἐξογκωθεὶς καὶ δύναμιν συναθροίσας ἀμφ’ αὐτὸν καὶ στρατιὰν ἀξιόλογον τῶν μὲν ἐκεῖθεν ὄντων ὅθεν καὶ αὐτὸς ὥρμητο, τῶν δὲ καὶ ἐξ ἄλλου γένους παντοδαποῦ βαρὺς ἦν αὐτόθεν τύραννος. Πολλὰς δὲ ταλαντεύσεις λαβούσης τῆς τῶν Ῥωμαίων ἡγεμονίας καὶ τῶν Τούρκων καθυπερτερησάντων τῆς τύχης Ῥωμαίων, τῶν δὲ εἰς τὸ κατόπιν ὑπαχθέντων ὥσπερ ψάμμου ποδῶν ὑποσπασθείσης, τηνικαῦτα καὶ οὗτος τῇ βασιλείᾳ Ῥωμαίων ἐπέθετο. Καὶ ἄλλως μὲν ὢν τυραννικώτατος τὴν ψυχήν, τότε δὲ καὶ μᾶλλον ἐξαφθεὶς πρὸς καθαρὰν τυραννίδα διὰ τὸ κατηφὲς τῶν τῆς βασιλείας πραγμάτων τὰ τῆς ἑῴας πάντα σχεδὸν ἐλῄσατο. Πολλῶν δὲ πιστευθέντων τὸν μετ’ αὐτοῦ πόλεμον ἐπ’ ἀνδρείᾳ διαβεβοημένων καὶ πεῖραν εἰσενεγκαμένων πλείστην πολέμου καὶ μάχης, οὗτος ὑπερπαίων ἐφαίνετο καὶ τὴν ἐκείνων πολυπειρίαν. Πὴ μὲν αὐτὸς προσβάλλων καὶ τρέπων καὶ καθάπερ πρηστὴρ ἐμπίπτων τοῖς ἀντικαθισταμένοις αὐτῷ, πὴ δὲ καὶ συμμαχίαν λαμβάνων ἀπὸ τῶν Τούρκων ἀνυπόστατος ἦν ταῖς ὁρμαῖς.]
Рассказывая о Русселе, Анна Комнина исправляет повествование своего супруга Никифора Вриенния, который сообщал о том, что де Байоль был франком, служил в рыцарском отряде (этерии) Роберта Криспина и возглавил его после смерти последнего [177]. Анна называет Русселя не «франком», а «кельтом», т. е. норманном. Союз между Русселем и сельджуками был крайне тревожным симптомом для византийской военной элиты, означавшим только одно: норманны ощущают себя в Анатолии чужаками и, одновременно, рассматривают территории империи как объект завоевания, ради чего готовы вступать даже во временные договоры с турками. (Вероятно, мятеж Русселя де Байоля и его альянс с сельджуками представляет собой первый исторический прецедент позорного франко-турецкого союза, который, разумеется, не был известен ни Пруденсио Сандовалю, ни Бернардино де Мендосе. В противном случае испанская публицистика времен короля Филиппа II (1556–1598) получила бы весьма весомый аргумент в борьбе против французской короны за европейскую гегемонию.) Операция по разгрому Русселя представлена Анной Комниной как первое и отдельное героическое деяние отца, однако из изложения Никифора Вриенния мы узнаем, что боевые действия Алексея Комнина против норманнов Русселя в Анатолии разворачивались одновременно с наступлением сельджуков, которые стремились использовать как плоды победы при Манцикерте в августе 1071 года, так и разорение анатолийских фем в результате гражданской войны между Романом Диогеном и Дуками в 1072 году. В результате Алексей Комнин сразу же оказался перед необходимостью воевать на два фронта.
В тот момент, когда начался мятеж Русселя де Байоля, византийские войска, отправленные на борьбу с сельджуками, находились под командованием Исаака и Алексея Комнинов и были сконцентрированы на развалинах древней Кесарии Каппадокийской [178]. Муж Анны Комниной Никифор Вриенний оставил подробное описание подвигов молодого Алексея Комнина в ходе каппадокийской кампании, которое по каким-то причинам не было включено Анной в текст «Алексиады». В то время как главные силы ромеев под командованием Исаака Комнина были разгромлены сельджуками на границе Каппадокии, а сам Исаак попал в плен, Алексей забаррикадировался в лагере и весь день отбивал атаки сельджуков. При этом будущий император лично атаковал турок на боевом коне и ударом копья выбил из седла сельджукского джигита. Конь Алексея был ранен сельджукскими стрелами. Следующей ночью солдаты Алексея дезертировали, считая положение безнадежным, а Алексей был вынужден вместо своего раненого коня-декстрария взять мула и присоединиться к общему бегству. Затем, бросив выбившегося из сил мула, Алексей продолжил свой путь пешком, не снимая тяжелых доспехов, вплоть до Гавадонии (Девели даг).
После этого поражения Алексей собрал остатки войск в Анкире, съездил в Константинополь за выкупом, необходимым
