Титанов многие учёные считают Богами древнейшего населения Балкан — пеласгов, которых сменили в истории — и «победили» в мифах — эллинские Олимпийцы во главе с Зевсом (в славянском переводе античного романа «Александрия», посвящённого жизни и подвигам Александра Македонского, имя Зевса переводится как раз как «Перун»).
Гиперион, кстати, отец солнечного Гелиоса, а сам Зевс — отец Светозарного Аполлона, что придаёт дополнительный вес моему предположению, что отец «Солнца-царя» Даждьбога Сварог — это тот же Перун, только под другим именем. Культ Перуна уходит корнями в доисторические глубины, и не зря его символами и святынями считали находившиеся кое-где после бурных дождей и гроз кремневые стрелки [40] и каменные топоры.
Почитание этих топорков — как и почитание самого Громовержца — дожило местами до XX век Именно это, кстати, позволяет понять, почему оружием Громовержца считались и топор, и молот, и палица — именно к каменному топору, оружию скорее дробящему, чем рубящему, все три эти определения подходят в равной степени.
В Белоруссии Перуна также «вооружали» луком со стрелами и даже…кремневым мушкетом, что, безусловно, является позднейшей легендой.
Однако, как мы видим, почитание Громовержца продолжалось большую часть истории человечества — от кремневых стрел и топоров до кремневых ружей! Кроме тёзок, у Перуна были и носившие другие имена подобия- близнецы в пантеонах индоевропейских народов. Это Зевс эллинов, Юпитер римлян, Таранис кельтов-галлов, Веретрагна иранцев, Доннар германцев, Тунор англосаксов и Тор скандинавов. В их культах очень много общего.
Доннар, Тор, Таранис на языках народов, почитавших этих Богов (или всё же вернее сказать — этого Бога?) обозначало гром. По-русски гром назывался перуном ещё во времена Алексея Михайловича. По- белорусски, по-польски, по-словацки имя Бога переводится как гром, молния.
Так что и эти Боги — тёзки русского Громовержца. Почитание Громовержца оставило след в названии местностей и личных именах по всему славянскому миру.
В Истрии, Далмации, Боснии распространено название «Перунов връх» — връх на сербохорватском — гора (а горой там называют лес).
В Сербии есть долина Перин, гора Перуни и село Перуня.
В Болгарии гора Перушица («Перушице» назван древний Бог в одной из Новгородских летописей).
В Болгарии, кроме того, существует предание о некоем попе, пытавшемся с крестом в руках изгнать Громовержца с его капища. Перун в ответ открыл и низверг на надоедливого иерея горное озеро, которое теперь и называется Поповым. В Болгарии распространены личные имена Перун, Парун (мужские), Перуна, Перуница, Перуника (женские).
В Македонии Перуница и Перун употреблялись как имена людей.
А у сербов и хорват Перунико — мужское имя [41] (на Руси тоже, кстати, известен казак Перунко).
В Польше есть Перунова гора, Перунка, Перунов мост, селения Перунце, Перунувек.
Именно в честь Перуна, судя по всему, совершал в болгарском городе Доростоле торжественные жертвоприношения великий князь русский, Святослав Игоревич, по сообщению византийца Льва Диакона. Дело в том, что обряды эти происходили 20 июля 971 года, а именно этот день в традиции русского «народного православия» стал днём празднования Громовика Ильи.
Наверно, иудео-христианское имя «пророка» стоит взять в кавычки, ибо и представления о нём его почитателей из русской деревни, и само его почитание имели очень мало общего с христианскими.
Русскому крестьянину не было ровно никакого дела до древнего иудея, фанатика культа ревнивого племенного божка, убивавшего собственных соплеменников за почитание чужих кумиров. Иной мужичок из какого-нибудь Ильинского прихода ещё бы и обиделся смертно, намекни ему кто, что «Илья-пророк» был евреем.
В его сознании «Илья» был рослым богатырём, в колеснице или на белом коне несущимся по небесам и разящим стрелами нечисть — а то и нечестивых или попросту непочтительных к нему (в частности, пашущих или косящих сено в его день) людей.
При этом, как и положено Языческому Божеству, «Илья» мог покарать не только самого святотатца, но и его общину (в древности, конечно, род), во избежание чего ещё в начале XX века на мужика, вышедшего пахать в день Громовника, накидывались разом все односельчане, били, отнимали сбрую — и пропивали её в честь «Ильи».
В день Громовержца русские православные мужички почитали грозного «святого» не столько свечечкой и смиренной молитвой, сколько пиром, к которому, как и их предки во времена Юстиниана, закалывали откормленного в складчину всей деревней «ильинского» быка, на худой конец — барана. Потом следовала буйная пляска — «попляшу святому Илье!».
Христианских вероучителей подобное «смешение стилей» не радовало.
В одном из средневековых поучений сказано: «Епифаний рече: по праву ли сие глаголют, яко Илья Пророк есть на колеснице ездя гремитъ, молшя пущаеть по облакамъ и гонитъ змк? Святый же рече: не буди то чадо, ему тако быти (не достоин называться чадом — надо полагать, духовным — тот, кто так говорит. — Л.П.), велико бо безумие есть…человеци бо умовреднии (умалишённые. — Л.П.) суть, да по своему безумию написали».
Однако в конечном итоге приходилось мириться хотя бы с такой, прикрытой христианским «псевдонимом» формой почитания древнего Божества, хотя бы потому, что во многих местах почитание древнего Бога под его собственным именем продолжалось до Нового времени: в Болгарии до XVIII века, в Белоруссии — до XIX.
В древнем Киеве варягов-христиан убили за неделю до того дня, которому впоследствии суждено было стать праздником «пророка»-Громовержца, того дня, когда приносил свои жертвы Святослав Храбрый.
В греческих «Чудесах Дмитрия Солунского» в VII веке славянский князь Ясон (или Якун) обращается к «оракулу Пырину» перед походом на греков. В полном соответствии с «законами жанра» пророчество «богомерзкого идола» оказывается бесполезным, что в реальной истории отчего-то не помешало славянам захватить не только окрестности Солуни (Фессалоник), но и все Балканы, и даже Пелопонесс, ставший на века славянской Мореей.
Перуна упоминают в паре с Волосом договоры с Византией Олега Вещего, одного — договор 944 года Игоря Рюриковича, и не то в паре с Волосом, не то в тройке с ним же и неким не поименованным конкретнее Богом — договор 972 года Святослава Игоревича Храброго.
Если Волосу клянутся на золотых обручах-браслетах, то Перуну — на оружии. Соответственно, Божья кара за нарушение клятвы должна, видимо, воспоследовать от каждого своя — от Перуна — гибель от своего оружия, от Волоса — «да станем же золоти, яко золото» (видимо, имеется в виду какая-то болезнь).
Затем идёт уже очень подробно рассматривавшееся нами описание воздвигнутого Владимиром в 980 году святилища Пятерых. Иногда также сообщается, что дядька будущего крестителя, хазарин Добрыня, воздвиг кумир Перуна в Новгороде.
Из этого иногда делаются далеко идущие выводы — например, что Перун-де почитался исключительно в южной половине Руси, а в северной почитали Волоса (опять та же попытка превратить общеславянских Богов в местных или племенных кумиров, что и со «сборной» версией происхождения Киевского Пятибожия).
При этом чрезвычайно сложно было бы объяснить, отчего, скажем, в заведомо южнорусском «Слове о полку Игореве» совершенно не упомянут Перун, зато присутствует упоминание о Волосе/Велесе («Бояне, Велесов внуче»).
Или отчего князья варяжской Руси, в Киев пришедшие с севера, считают «Богом своим» именно Перуна. Или отчего в Пскове, где немец- путешественник И.Вундерер видел в XVI веке каменные кумиры Перуна и Хорса, до XX века бранились: «Сбей тебя Перун!» Подобные ругательства бытовали и в Белоруссии («Каб цябе Пярун треснув!») и Словакии («Паром те забив!»).
В Словакии почитание Перуна-Паруна-Парома продолжалось до позапрошлого столетия, про него рассказывали предания, его упоминали в речи, ему, кажется, даже жертвы приносили.
