Жак Маритен - Знание и Мудрость

деятельным по самой своей сути - в любви и созерцании, в щедротах, а также в делах нравственных и подвижнических, практических и социальных.

Не здесь ли заложен глубокий побудительный мотив исторического динамизма, который столь заметно отличает христианский Запад, и той кипучей энергии, которая, если отказывается от своего высшего регулирующего принципа, то теряет любые рычаги и наносит ущерб человеку? Во всяком случае, когда человек уверовал в то, что это второе движение есть движение первое, ;

когда в эпоху антропоцентрического гуманизма, который явился пелагианством в действии"*', он забыл, что Богу первому принадлежит инициатива в любви, добре и бытии, и поступил так, как , если бы прогресс творения имел преимущество перед descensus divinae pleniludinis in earn"'*', то христианский мир, развивающийся под воздействием трех ферментов Возрождения-рационализма и противоположных ему янсенизма*****' и протестантизма (который, уничтожая в человеке Божественное, превозносил его в плане

земном), - неизбежно должен был разрушиться.

И еще одно замечание я хотел бы сделать. Может случиться

(коль скоро благодать - вещь сокровенная), что даже если мы в глубине своей остаемся верными, послушными христианами, сохраняя преданность целокупному Откровению, восхождение твари к Богу, её усилие - безусловно необходимое и чрезвычайно важное - по достижению духовного совершенствования затмит в наших глазах нисхождение Бога к нам и дар его вечно сущей любви, принесенный творению. Тогда возникнет и усилится разногласие между действительностью христианской жизни и тем, каким образом она будет восприниматься, каково будет понимание жизни. Религия станет, как говорят, все менее и менее экзистенциальной,

Знание и мудрость

21

ее поглотит внешняя видимость, все будут жить в мире видимостей;

будут верить в благодать, но поступать будут так, как будто она всего лишь фронтон на здании, и думать, что если благодать вдруг исчезнет, то вещи будут продолжать существовать, опираясь на одни человеческие усилия и необходимые меры предосторожности; такие эпохи действуют вопреки благодати, что же удивляться их безжизненности?

Средние века не были такой эпохой. Кипучая человеческая активность, которую они продемонстрировали, могла бы ввести в заблуждение историка, но нелюдей Средневековья. Они знали, что этот огромный созидательный труд лишь маскировал собой невидимую миру тайну любви и смирения. Средневековье повиновалось закону Воплощения, которое продолжало вершить в нем свое дело, предаваясь безумству требования любви любой ценой, чтобы божественное и духовное снисходили в земное и человеческое и воплощались в них. Средневековое христианство знало на практике, что Слово снизошло во плоть и что Святой Дух следовал этому пути, что он также снисходил. Оно открыло целую вселенную познания, необъятный мир познания, шаг за шагом идущего вперед и, таким образом, позволило постичь порядок мудрости, исполниться ею и на некоторое время понять, что мудрость несет мир и гармонию.

Согласно учению, которое стало классическим благодаря св. Фоме, есть, как известно, три существенно различных и иерархически соподчиненных типа мудрости: мудрость врожденная, или мудрость благодати, мудрость богословская и мудрость метафизическая.

Они отличаются как характерным для них светом, так и их формальным объектом: первая имеет в качестве собственного света природное родство любви и сверхъестественного, она достигает Бога опытным путем через сверхчеловеческую устремленность внутренней жизни и в соответствии с самой его божественной сущностью, а сотворенные вещи - постольку, поскольку они касаются познаваемого таким образом Бога. Это мудрость любви и единения. Богословы в качестве ее принципов называют веру и милосердную любовь, а также дары Святого Духа, действующие, под влиянием вдохновения или озарения, от Бога. И именно в соответствии с чем-то от самого божественного начала, в соответствии с тем самым даром, который Бог привносит в человеческую душу, в соответствии с этим излиянием, о котором мы только что говорили,

Знание и мудрость

в соответствии с тем же движением нисхождения в нас божественной полноты она познает то, что она познает. Вот почему, пусть даже это будет верховное, высшее бытие и высшая деятельность души, она прежде всего состоит в восприимчивости к тому, что изливает на нее всемогущий поток, в следовании ему. Если она целиком сосредоточилась в Боге, поднялась надо всеми понятиями и образами, то она представляет собой мистическое созерцание в собственном смысле слова. Но если она может использовать все, оставаясь сама собой, - использовать богатство воображения и творческой интуиции, язык поэзии, тог да она поет вместе с Давидом; если она может использовать идеи и тайны мышления и предположения философии, тогда она учит, опираясь на св. Августина.

Вторая мудрость - богословская. Она имеет в качестве собственного света знания от Бога, которые даны нам откровением и которые требуют, чтобы в нас, через усилия нашего разума, раскрылись все ее возможности. Она познает Бога по-человечески -дискурсивным путем и своей глубинной жизнью с присущей ей божественностью, а тварный мир - как связанный с познанным таким образом Богом. Это мудрость веры и разума, мудрость веры, использующей разум. Естественно, что она действует через язык и возникает благодаря груду и средствам разума, но в основе своей она сверхъестественна, потому что существует и живет в вере. Таким образом, с ней прежде всего (но не только с ней) связано движение нисхождения и сообщения божественного, которое требует своего рассмотрения. Это также (что не в меньшей степени интересует студентов и профессоров) непрерывная работа человека, его труда. Такая мудрость по своему объекту божественна, по своему методу приспособлена к нашей естественной манере трудиться; хлеб, который мы получаем в результате, мы заработали в поте лица своего. Некоторые этим недовольны, потому что знают о существовании божественного покоя и предпочитают его; другие - потому что не любят труда, ленивы.

Метафизическая мудрость имеет в качестве собственного света понимание бытия, взятого в чистом виде (я хочу сказать без обычных ссылок на работу воображения и чувственный опыт), на более высоком уровне - где действует абстрактная интуиция.Ее формальный объект не Бог в соответствии с его божественной тайной, а бытие в соответствии с его собственной тайной, ens ,'iecundum quod ens"1; она знает Бога лишь как причину бытия. Это -мудрость разума, она по своей сущности естественна. Она решает

Знание и мудрость

свои проблемы, целиком основываясь на том, что очевидно в природе и в разуме. Она не включает в себя это сообщение, это сверхъестественное нисхождение божественного начала, о котором мы говорили, а имеет в виду только естественное сообщение и то изначальное благородство, творческое великодушие, которым первый Разум освещает каждого человека, приходящего в этот мир. Она целиком складывается в порядке последовательного движения человеческого разума к высшим истинам, которые им установлены и по праву ему доступны.

В силу присущего духу динамизма, с которым так интенсивно жил св. Фома Аквинский, низшая мудрость стремится к мудрости высшей. Дело не в том, что она была бы сама по себе бессильна по отношению к своему объекту, что было бы абсурдно, но потому, что она тем лучше постигает свой собственный объект, чем более пробуждается в ней желание более высоких знаний, и, кроме того, в этом смысле он создает в ней пустоты, которые она самостоятельно не может заполнить. Она стремится к этому не потому, что плохо и недостаточно знает свой предмет, к которому она так стремится, а потому, что знает его хорошо. Чем больше она пьет, тем сильнее ее жажда. Чем больше метафизика постигает свой предмет - бытие, тем больше она стремится познать причину бытия, и, стремясь к этому, раздвинуть рамки дискурса и в самом дискурсивном мышлении придерживаться высот духовности; она прекрасно знает, что боги завидуют ей: определенности её данных и четкости её ориентиров, кристаллизации сверхчувственного опыта, более неопровержимого и более яркого, чем те данные, которые чувства поставляют физическим наукам. Именно богословие в состоянии снабдить их всем этим. Чем больше богословие познает Бога как нечто отвлеченное, тем больше оно стремится познать его опытным путем. Чем больше мистическая мудрость познает Бога опытным путем, тем больше она стремится к абстрактному его видению. И каждый раз высшая ступень дает душе то, что низшая ступень заставила ее желать.

Но как исполняются эти желания, если не благодаря животворному дару, вытекающему из чистого Акта? Он не только их исполняет, но и углубляет и бесконечно усугубляет, и в этом движении снизу вверх, о котором я говорил, мы не можем увидеть, в какой момент оно началось.