Диспут с атеисткой
Помню, когда я учился в университете, у нас была преподавательница экономики – женщина бальзаковского возраста и ярая атеистка. А я уже давно ходил в храм и даже отрастил небольшую бородку.
И вот как-то мы стояли с одногруппниками и ждали начала занятия. Мимо проходила эта преподавательница. Внезапно она остановилась возле меня, пристально посмотрела и громко спросила: «А ты, часом, не поп?». Меня это покоробило: во-первых, это было бесцеремонно, а во-вторых, слово «поп» в наше время звучит резковато. Но я ответил: «Нет, не поп. Но хожу в Церковь, верующий, даже создал православный молодежный клуб при университете». Что тут с экономичкой стало! Она покраснела, стала кричать на весь коридор, что попы – мракобесы, веками дурят народ, что религия – опиум для народа, и тому подобные вещи. И вдруг произнесла фразу о том, что ученые давно доказали, что Бога – нет. Хотя всем известно, что современная европейская наука родилась благодаря Церкви, демифологизировавшей природные явления… В тот момент я понял, что пришла моя очередь говорить, и предложил преподавательнице перечислить ученых – атеистов и верующих: мне было интересно, какой ряд у нее получится с той и другой стороны. Точно знал, что среди атеистов не могло быть Ломоносова[8], Лейбница[9], Декарта[10], Ньютона[11], Коперника[12], Лотмана[13], Бехтеревой[14]… Но в ответ услышал только то, что доказательства «отсутствия Бога» были приведены в газете «Комсомольская правда». Ну что я мог на это сказать, если кандидат наук принимает за научный источник публикацию в «Комсомолке»?
Самое смешное, что позже я устроился работать журналистом в «Комсомольскую правду».
Мое крещение и приход к вере произошли несколько спонтанно. Для неверующего человека все, о чем я расскажу, может показаться случайным стечением обстоятельств. Для меня же это, несомненно, промысел Божий.
К сожалению, в нашей семье не было по-настоящему верующего человека. Не было даже бабушки, которая по законам жанра есть почти у каждого. Крещены же, конечно, были почти все – и у меня даже остались впечатления от ежегодного посещения кладбища, а потом церкви (или наоборот).
Моя мама – учитель, и в нашем доме всегда была очень большая библиотека. Среди множества полезной и нужной литературы пряталось некоторое количество протестантских и сектантских книжек, щедро раздаваемых на улицах в 90-е годы. Были несколько вариантов Библии, учебники Муна, что-то еще… Когда мне становилось страшно или приходили мысли о смерти, я брал эти книги, читал, и вроде становилось легче.
Однажды, когда мне было шестнадцать лет, мы собрались вместе с двоюродным братом пойти погулять. Он в то время начал ходить в храм, и я приехал за ним в церковь, попав на службу. Простояв пять минут и ничего не поняв, вышел посидеть на лавочке.
Калмыцкая епархия очень маленькая. У нас не было никаких «ритуалов», свойственных большим митрополиям. Чтобы поговорить с архиереем, не обязательно было идти к нему на прием. Его встречали прогуливающимся по улице, беседующим на лавочке с прихожанами, читающим книгу в саду. Так получилось и на этот раз.
Мимо меня проходил владыка Зосима[15] – тогда я не знал еще, кто он такой. Так вот, он подошел ко мне, спросил, как меня зовут, сколько мне лет, где учусь. Узнав, что я не крещен, владыка удивился и сказал: «Я возьму тебя к себе в иподиаконы. Приходи завтра, тебя покрестят, будешь мне помогать». От неожиданного предложения я лишь кивнул головой. На следующий день покрестился, и на вечерней службе мне определили быть жезлоносцем.
Не понимаю я смысла общих исповедей. Мне кажется, это некая попытка человека спрятать свои грехи. Когда священник называет их по списку, а толпа кричит: «Грешен», то создается ощущение отсутствия покаяния, стыда. Одно дело – признаться на индивидуальной исповеди, что ты украл, другое – крикнуть это в едином порыве, заглушая друг друга.
До V века общая исповедь была нормой жизни. Но только проходила она по-другому: каждый желающий выходил на амвон и каялся перед общиной в своих грехах. Многие ли готовы сделать так в наше время?
Я уже писал раньше, что люди разучились исповедоваться. Они готовы говорить обо всем, кроме своей души. Например, может подойти женщина и начать рассказывать, что на ней есть страшный грех. Оказывается же, что накануне она, примерно так, съела ложку пюре, а потом узнала, что там было растительное масло. Это же насколько нужно очерстветь, исказить смысл покаяния, чтобы капля растительного масла могла повергнуть в уныние?!
Есть фантастическая готовность покаяться во всем чем угодно. И никогда не услышишь раскаяния в неверии своих детей, в незнании веры, учения Церкви.
Недавно в алтаре нужно было посмотреть котел отопления. Что с ним было – не знаю, но пригласили разобраться прихожанина-сантехника. Мне надо было провести его в святая святых храма и показать «проблемную зону».
Подойдя к двери алтаря, сантехник стал снимать обувь. Несмотря на мои уговоры не делать этого, на слова о том, что в алтарь все заходят обутыми, он меня не послушал и сказал, что в святое место в ботинках не зайдет. Потом долго кланялся престолу и молился. В конце концов стал разбирать котел, я же вышел. Зашел через десять минут и услышал, что сантехник… с кем-то разговаривает. Я прислушался и услышал удивительные слова: «Господи, родненький, помоги мне. Куда же я без тебя со своим умом, не оставь меня, без тебя мне не справиться».
Это был разговор реального человека с реальным Богом. Человек разговаривал с господом, зная, что он здесь, рядом. Это был разговор любящего сына с любящим отцом. И стало страшно, как быстро мы, священники, привыкаем к святости алтаря, и даже порой поклон там сделать бывает лень. Дай, господи, нам всем такую же веру, как вера сантехника…
Кстати, у коптов есть благочестивая традиция: когда они подходят к причастию, то разуваются.
Почему-то нет среди христиан дружбы. Дружат отдельные люди: Таня с Колей, Даша с Машей. А вот найти по-настоящему дружный приход, где все друг друга знают и друг о друге заботятся, очень непросто.
Вот читаешь книги по истории Церкви и удивляешься тому, как раньше жили христиане: реальная взаимопомощь, общая трапеза после службы. А сейчас каждый сам по себе. Как было бы хорошо, если б священник перед богослужением по воскресеньям обращался к народу и рассказывал, что произошло нового в жизни общины: например, у Оксаны родился мальчик, Виктор Иванович находится в больнице, а Тамара Ивановна уехала в паломничество, – чтобы приход знал беды и радости своих сопричастников по общему делу – литургии.
Как-то один мой знакомый батюшка объявил после службы, что такого-то числа состоится приходское собрание, где будет обсуждаться жизнь прихода на ближайший год. Пригласил всех, кто считает себя прихожанами храма. На службе стояло больше 250 человек, на собрание пришли 40. Что с остальными 210? Они не считают себя частью общины, прихожанами? Конечно, кто-то не смог по объективным причинам, но большинству, скорее всего, было просто безразлично…
Бывает и совсем иначе: вместо того чтобы облегчить человеку приход в Церковь, в общину, мы сами его затрудняем. Объявления в храмах наподобие таких: «Без платка в храм не входить», «Женщинам в брюках вход запрещен», «Вход только для священнослужителей и работников храма» (возле единственного туалета на церковной территории; сам видел!) – просто убивают. Человек приходит к Богу, а мы говорим ему, что господу не угодны штаны или непокрытая голова… Да, несомненно, в храме есть своя культура поведения, но навязывать ее нецерковным людям просто преступно – они пойдут в секту, где их примут даже… в трусах.
Страшно, что мы сами создаем себе гетто, куда вход – только для избранных и строго по билетам. Даже в обычный туалет.
Задумался о внешнем виде наших прихожан. Знаю молодых людей, которые успешны в работе, занимают высокие должности, ходят на работу в костюме и галстуке. В воскресенье же на литургию являются одетыми, как бомжи: на них старые джинсы, свитер и т. п. Спрашивал, почему нельзя приходить в храм так же красиво одетым, как на работу? Ответили: принимают за сектантов. Это наша большая беда. Мы привыкли – это уже въелось в подкорку, – что идут молиться в пиджачке и рубашечке лишь «свидетели Иеговы». Мы привыкли и смирились с тем, что улица – это территория проповеди сектантов. Мы отдали им больницы, школы, тюрьмы и добровольно загнали себя в пределы храмовой ограды. Может быть, мы и Священное Писание станем считать их книгой?! Любой сектант читает Библию каждый день, большинство же православных его «почитают»: иногда целуют крышку евангелия на всенощной – ставят его дома в красный угол, и все! Но этого мало: Писание надо не только почитать или читать – надо жить по нему, чтобы не превратиться в героя «Книги Илая»[16].
