или читали нараспев в особой манере, отличной от повседневной речи, так что слова – порождение левого полушария – пропитывались трудно определимыми эмоциями правого. Музыка, порожденная правым полушарием, ничего не «значит» – скорее, означает самое себя. Даже после того, как писания стали письменными, часто считалось, что они мертвы, пока их не воспламенит живой голос – подобно тому, как нотная запись становится вполне живой, лишь когда музыку начинают играть. Итак, вплоть до Нового времени писание было по сути своей перформативным искусством: почти всегда оно разыгрывалось как ритуальная драма и принадлежало к миру мифа.
В наше время в популярном словоупотреблении «мифом» называется нечто, противоположное правде. Политик, обвиненный в каких-нибудь прошлых грешках, может ответить: «Это миф!» – то есть ничего такого не было. Но традиционно под мифом понималась вневременная истина, то, что в каком-то смысле произошло однажды, но и продолжает происходить вечно. Миф давал людям возможность находить смысл собственной жизни, ставя свои проблемы во вневременный контекст. Миф можно назвать ранней формой психологии: сказания о героях, находящих путь в лабиринте или сражающихся с чудовищами, проливали свет на темные уголки нашей психики, с трудом поддающиеся рациональному исследованию. Но мифическое сказание может лишь подсказать тебе верное духовное или психологическое отношение к происходящему; следующий шаг ты должен сделать сам. Мифы писания не предназначены для того, чтобы подтверждать нашу веру или укреплять нас на избранном пути: скорее, они призывают к радикальному преображению разума и сердца. Миф невозможно подкрепить логическими доказательствами: его прозрения, как и прозрения искусства, покоятся на правом полушарии. Миф – способ увидеть ту таинственную реальность мира, которую мы не в силах постичь концептуально; он оживает, лишь воплощаясь в ритуале, а без него выглядит абстрактным и даже чужим. Миф и ритуал так тесно сплетены, что ученые спорят о том, что появилось первым: мифический сюжет или связанные с ним ритуалы.
На протестантском Западе ритуал часто считают второстепенным по отношению к писанию или даже отвергают, как «папистское» суеверие. Но вплоть до начала Нового времени чтение писания вне его ритуализованного контекста ощущалось как нечто неестественное и неполное, вроде чтения либретто оперы. Порой, как мы увидим, ритуал оказывался даже намного важнее писания. Некоторые ключевые религиозные учения – например вера христиан в то, что Иисус был воплощенным Сыном Божьим – коренились именно в ритуальной практике, а писанием почти не подтверждались. Другие традиции, как, например, чань(дзен) – буддизм, считали писание совершенно необязательным. Но от ритуала отказывались крайне редко: в прошлом реформаторы, отвергавшие обряды и церемонии своего времени, почти всегда заменяли их новыми. У Будды, например, не было времени на долгие и сложные ведические жертвоприношения браминов – но он требовал от своих монахов так насытить ритуалом повседневную физическую активность, чтобы и их походка, и речь, и омовение выражали красоту и благодать нирваны. Ритуал был важен, поскольку задействовал тело. В наши дни неврологи утверждают, что значительный объем информации мы получаем через чувства и физические жесты [13].
Однако наше современное общество прочно укоренено в «логосе» или «разуме», который, чтобы эффективно функционировать в мире, должен опираться исключительно на фактологическую, объективную, эмпирическую реальность; логос – тип мышления, характерный для левого полушария мозга. Но как для полноценной жизни человеку необходимы оба полушария, так же необходимы нам и миф, и логос – и у каждого из них есть ограничения. Миф не способен, как логос, дать существование чему-то совершенно новому. А ученый может найти лекарство от неизлечимой доселе болезни; но это не защитит его от отчаяния при столкновении со смертностью, трагичностью и видимой бессмысленностью нашего существования [14].
Господство логоса в современном обществе и образовании делает писание проблематичным. В начале Нового времени на Западе люди начали читать библейские повествования как «логосы» – так, словно Библия предлагает фактически точные отчеты о реальных событиях. Но далее мы увидим, что сюжеты писаний никогда не претендовали на фактологическую точность описаний творения мира или происхождения видов. Не стремились они и представить исторически верные биографии древних мудрецов, пророков и патриархов. Достоверная историография – вообще феномен достаточно недавний. Она стала возможна, лишь когда археологическая методология и хорошее знание древних языков радикально улучшили наше понимание прошлого. Поскольку писание не соответствует современным естественнонаучным и историографическим нормам, многие отвергают его как невероятное или попросту лживое; однако мы не применяем те же критерии к художественной литературе, средствами вымысла дарующей нам глубокие и ценные прозрения. Не отрицаем поэтического гения Джона Мильтона из-за того, что рассказ о творении Адама в «Потерянном рае» не согласуется с гипотезой эволюции. Произведение искусства, будь то роман, стихотворение или писание, следует воспринимать согласно законам его жанра – и, как любое произведение искусства, писание требует дисциплинированно воспитывать в себе соответствующий модус сознания. Мы увидим, что, читая писания, люди нередко сидят, двигаются или дышат так, чтобы воспринимать его не только умом, но и всем телом.
* * *
В этой книге мы не сможем рассмотреть все писания мира; некоторые священные каноны столь велики, что даже верующие не пытаются прочесть все собранные в них тексты. Но, чтобы пролить свет на жанр писания, я прослежу хронологическое развитие основных священных канонов Индии и Китая, а также монотеистических традиций иудаизма, христианства и ислама. Все эти писания предписывают различные пути жизни в гармонии с трансцендентным, но в одном они друг с другом согласны. Чтобы жить в подлинной связи с тем, что Стренг называет непознаваемой «предельной реальностью», люди должны очиститься от эгоцентризма. Центральная тема писаний – то, что греки называли кенозисом («умалением» или «опустошением» своего «я»). Далее, все писания настаивают, что лучший способ выйти за пределы своего «я» – развивать в себе сочувствие и сострадание, порождаемые правым полушарием. В наше время часто можно услышать, что писание якобы порождает насилие и ненависть; мы разберем некоторые из таких «сомнительных» текстов. Но в писаниях так или иначе звучит и совсем другое: мы не должны проявлять доброжелательность лишь к собственному народу, наш долг – чтить и чужеземца, и даже врага. Трудно вообразить себе этику, более необходимую в нашем раздираемом на части мире.
Кенозис требует преодоления своего «я» – состояния чрезвычайно труднодостижимого. Поэтому некоторые традиции настаивают, что нельзя читать писание самостоятельно. Необходим учитель, обучающий своих учеников такому образу жизни, который позволит им систематически «выходить за пределы» своего эго, разрушать нашу инстинктивную склонность ставить себя в центр мира. Без такого учителя, настаивал один китайский мудрец, писание останется для тебя непроницаемым. Но почти все писания представляют нам «конечный результат»: человека, который достиг этого преображения и стал божественным. Такие
