«Мы-то уж уйдем, а вы будете участниками и современниками всех этих ужасов. До ужасных времен доживете вы. Помяните мое слово, что увидите вы „день лют"».
Как ни глубоко был погружен старец Варсонофий в заботы Оптиной пустыни, мирская жизнь не забывала о нем. В 1904 году он был направлен в Манчжурию фронтовым священником: бывший отставной полковник все-таки участвовал в русско-японской войне. И как у простого солдата смерть не раз стояла за его левым плечом. А он, как прежде, продолжал служить Отечеству, за что был награжден наперстным крестом. В ноябре 1905 года старец Варсонофий вернулся в Оптину к своим обязанностям. «Рука Господня была со мною, и я возвратился благополучно в родную мне Оптину пустынь. Чаял я тогда, оставив все попечения внешние, в тишине келейного безмолвия оплакивать грехи мои, слезами очищать и уготовлять свою душу к переходу в вечность, но Бог судил иначе», – вспоминал он позже.
В 1907 году отец Варсонофий был возведен в сан игумена и назначен скитоначальником. К этому времени слава о нем разносится уже по всей России. Старец Варсонофий впоследствии напишет: «Все мои действия и желания сводились к одному – охранить святые заветы и установления древних отцев-подвижников и великих наших старцев, во всей их Божественной красоте, от различных тлетворных веяний мира сего…»
Старожилы Оптиной отмечали, что старец Варсонофий имел характер, несколько сходный с характерами великих оптинских старцев Льва и Анатолия. Его отличали неподкупная справедливость, простота и прямота, неумение лукавить. Сам всегда очень искренний, он не выносил двоедушия. Продолжая традицию старчества, старец Варсонофий принимал ежедневно для духовных бесед лиц самых разных сословий, отвечал на множество приходящих к нему писем.
Один благоговейный почитатель вспоминал первую встречу со старцем Варсонофием: «Я онемел от ужаса, видя перед собою не человека, а ангела во плоти, который читает мои сокровеннейшие мысли, напоминает факты, которые я забыл, лица и прочее. Я был одержим неземным страхом. Он меня ободрил и сказал: „Не бойся, это не я, грешный Варсонофий, а Бог мне открыл о тебе. При моей жизни никому не говори о том, что сейчас испытываешь, а после моей смерти можешь говорить"».
Он учил своих духовных детей, что не следует читать писания святых отцов из любопытства или как учебник без твердого намерения на практике воплотить то, чему они учат, в соответствии с духовным уровнем каждого. Поэтому, когда его спрашивали, что называется, по тексту, старец Варсонофий отвечал: «Заботящемуся о своем спасении отнюдь не следует спрашивать только о приобретении знаний, а более пристало вопрошать о страстях, о том, как прожить свою жизнь, то есть как спастись. Это необходимо, это ведет к спасению».
Многие видели старцев, озаренных светом при их молитве. Не был исключением и отец Варсонофий. «Однажды я присутствовала при служении отцом Варсонофием литургии, – вспоминала одна монахиня, – мне пришлось увидеть и испытать нечто неописуемое: Батюшка был просветлен ярким светом. Он был как бы средоточием этого огня и испускал лучи. Лучом исходившего от него света было озарено лицо служившего с ним диакона».
В июле 1910 года здоровье старца Варсонофия вдруг резко ухудшилось, ему стало так плохо, что его постригли келейно в великую схиму. «Схима – это край: или смерть, или выздоровление. Я чувствую, что схима меня подняла. Мне надлежало умереть, но дана отсрочка», – говорил старец Варсонофий иноку Николаю Беляеву, будущему старцу Никону.
Несостоявшаяся исповедь
Осенью 1910 года старшие монахи Оптиной пустыни собрались на совет. Поводом послужила телеграмма, полученная от графа Льва Николаевича Толстого, несколько лет назад преданного Церковью анафеме. В телеграмме была просьба старцу Иосифу приехать на станцию Астапово, где находился больной граф.
Просьбу необходимо было уважить. Однако здоровье самого старца Иосифа в то время оставляло желать лучшего, от слабости он почти не выходил из кельи. На встречу к графу Толстому отправился отец Варсонофий.
В конце октября 1910 года граф Лев Николаевич Толстой задумал тайный побег из дома. Он приготовил мужицкую рубаху, портки, кафтан, шапку, продумывая, как оденется, острижет волосы и уйдет. 28 октября он втайне от родных и близких бежал из дома. Путь его лежал в Шамординский монастырь к сестре Марии Николаевне, рядом с которой он намеревался пожить. О побеге знал только врач Толстого, Д. П. Маковицкий, да и то только потому, что Лев Николаевич взял его с собой. По дороге к сестре Толстой решил заехать в Оптину пустынь, посетить старцев.
В пустынь Лев Николаевич действительно заехал, вот только до старцев не дошел. Не решился. Постоял на дорожке между кельями старцев Иосифа и Варсонофия и пошел к реке Жиздре. Вечером другого дня на вопрос сестры, виделся ли он со старцами, Толстой ответит: «Нет. Разве ты думаешь, они меня приняли бы? Ты забыла, что я отлучен». Слукавит граф. Побоится личной встречи с оптинскими старцами, потому что видят они его насквозь. Еще свежи в памяти графа тяжелые разговоры со старцем Амвросием, хоть и прошло с тех пор несколько лет. Написана повесть «Отец Сергий», отразившая несостоятельность духовных метаний автора и оставившая горький осадок.
К сожалению, есть возможности, которые даются лишь однажды. Знал бы Лев Николаевич, что через пару дней перед лицом смерти больше всего на свете он будет мечтать о встрече с оптинским старцем, и она снова не состоится. Но графу Толстому не дано предвидеть будущее, он неспешно разворачивает складной стул на живописном берегу реки Жиздры и после продолжительного созерцания окрестностей возвращается в гостиницу. На другой день он уезжает к сестре, расписавшись в книге посетителей: «Лев Толстой благодарит за прием».
Позже старец Варсонофий рассказывал: «Приезду его в Оптину мы, признаться, удивились. Гостинник пришел ко мне и говорит, что приехал Лев Николаевич Толстой и хочет повидаться со старцами. „Кто тебе сказал?" – спрашиваю. „Сам сказал". Что ж, если так, примем его с почтением и радостью. Иначе нельзя. Хоть Толстой и отлучен, но, раз пришел в скит, иначе нельзя. У калитки стоял, а повидаться так и не пришлось. Спешно уехал. А жалко. Как я понимаю, Толстой искал выхода. Мучился, чувствовал, что перед ним вырастает стена…»
Хоть и тайно бежал Лев Николаевич из дому, дочь нашла его быстро: он и суток не успел погостить у сестры. Александра Львовна без разговоров повезла отца домой. То ли погода была на редкость скверная, то ли душевные мучения дали о себе знать, то ли просто время пришло – в дороге здоровье Толстого резко ухудшилось. Больного сняли с поезда на станции Астапово. Толстой сразу распорядился отправить телеграмму в Оптину пустынь.
«Ездил я в Астапово, – докладывал монастырской братии старец Варсонофий о поездке, – не допустили к Толстому. Молил врачей, родных, ничего не помогло. Железное кольцо сковало покойного Толстого. Хоть и Лев был, но ни разорвать кольца, не выйти из него не мог…»
Старец Варсонофий написал письмо дочери графа, Александре Львовне: «Почтительно благодарю Ваше Сиятельство за письмо Ваше, в котором Вы пишите, что воля родителя Вашего и для всей семьи Вашей поставляется на первом плане. Но Вам, графиня, известно, что граф выражал сестре своей, а вашей тетушке, монахине матери Марии, желание видеть нас и беседовать с нами». Желание старца напутствовать Толстого, принять его исповедь и покаяние так и осталось желанием. Лев Николаевич умер без примирения с Церковью и причастия.
До конца жизни старец Варсонофий скорбел о несбывшемся желании.
Терновый венец
В 1909 году в монастырском гостиничном корпусе поселился со своим семейством Сергей Нилус – новоявленный «русский мистик» и писатель. Духовником четы Нилусов был старец Варсонофий. А в 1911 году в Оптиной начались волнения, если не сказать смута.
Сергей Александрович Нилус и стал возмутителем умиротворенной монастырской жизни. Приняв близко к сердцу пророчества своего духовника о грядущем в мир Антихристе, он запаниковал и с фанатичной одержимостью развернул бурную деятельность по предотвращению катастрофы. В очередной раз переиздав свою книгу «Великое в малом», Нилус включил в нее свои «свидетельства» наступления Антихриста, коих набралось немало, поскольку «сатанинская печать» виделась ему повсюду, в том числе и во многих заводских клеймах. Кстати, в эту же книгу «русский мистик» включил и печально известные «Протоколы сионских мудрецов», поскольку был «по совместительству» черносотенцем. Нилус обращался к восточным патриархам, Святейшему Синоду и Папе Римскому с посланием, требуя созыва Вселенского Собора для принятия согласованных мер защиты от Антихриста. И страстно проповедовал монахам Оптиной пустыни, что в 1920 году в мир явится Антихрист, цитируя свои «свидетельства».
