его обвиняют до сих пор те, кто незнаком с современными достижениями исторической науки. Однако, на сегодняшний день уже можно считать доказанным [72], что именно синоптические евангелия являются вторичным источником (150—180г.г.), заимствованным из ев. Маркиона (после 140г), и, таким образом, предположение Мецгера (все целиком) оказывается опровергнутым: вовсе не «Фома» списан у синоптиков, а Маркион и синоптики гораздо позже, чем в означенный период 60—140, сами списывали из «Фомы», который теперь уже становится наиболее древним источником из имеющихся. В том числе и сама форма – запись отдельных разрозненных логий, а вовсе не исторической повести – присуща начавшемуся в конце второго века собиранию (Папий, Марк, Матвей и пресвитер Иоанн) логий Иисуса, запечатленных в устной традиции первохристианства, на что специально указывал тот же Папий Иерапольский, отмечая, что устной традиции доверяет значительно больше, чем письменным памятникам [73]. Оно и понятно: писали грамотеи на литературном греческом, а свидетели Иисуса были неграмотными простолюдинами, говорившими на арамейском. То есть, при записи речений Иисуса собирателями в конце первого века они записывали свой перевод с устного арамейского на греческий. Пример процесса такой записи отмечен в цитатах Папия, приводимых Евсевием в его «Истории Церкви» [74]: «Вот что говорил пресвитер (Иоанн): «Марк был переводчиком Петра; он точно записал все, что запомнил из сказанного и содеянного Господом, но не по порядку, ибо сам не слышал Господа и не ходил с Ним. Позднее он сопровождал Петра, который учил, как того требовали обстоятельства, и не собирался слова Христа располагать в порядке. Марк ничуть не погрешил, записывая все так, как он запомнил; заботился он только о том, чтобы ничего не пропустить и не передать неверно. Так говорит Папий о Марке; о Матфее он сообщает следующее: «Матфей записал беседы Иисуса по-еврейски, переводил их кто как мог». Так что по определению греческий текст всегда вторичен. Почему на этот бросающийся в глаза факт составления ев. Фомы из отдельных записанных речений, подтверждающий наибольшую древность «Фомы» по отношению к другим имеющимся источникам, не обращает внимания Мецгер, игнорирует его, я лично не понимаю, и могу объяснить лишь пристрастностью к выдвигаемой им гипотезе первичности синоптиков. Но как же так могло случиться, что самый древний из имеющихся памятников учения Иисуса признали недостоверным, недостоверность его – в чем?
Слово «апокриф» является производным от греческого: приставка «апо» в значении «пред», то есть и «перед» чем-то, и в прошлом; корень крифос, криптос – тайный, скрытый – и потому это слово имеет двоякое значение. Первое – скрытый в прошлом, то есть ранее отвергнутый. Второе – перед тайной, то есть сообщающий некое тайное знание. Собственно, именно это подозрение в сокрытом в тексте гностическом тайнознании, в принадлежности к текстам христианского гностицизма, объявленного ересью еще во втором веке, и привело к отвержению древнего памятника и содержащихся в нем логий Иисуса древней церковью, как подозрительного на еретическое содержание.
Однако, как водится, текст, хоть и был отвергнут целиком, однако, из него были заимствованы многие речения и даже целые притчи и эпизоды, позднее включенные в последующие канонические евангелия. Разобрав текст на запчасти, последующие евангелисты просто отобрали понятное им, и, малость подрихтовав под свои собственные воззрения, включили в более или менее искаженном виде в свои евангелия в зависимости от своих предпочтений. А непонятое ими просто отбросили, объявив при этом вкравшейся в текст чуждой Учению Иисуса ересью гностицизма.
Весьма способствовало этому отчуждению непонятного замечание, предваряющее сам текст евангелия и написанное как бы от лица составителя: «Это слова сокровенные, которые сказал Иисус Живой. Записал их Дидим Иуда Фома. И он сказал, что нашедший истолкование этих слов не вкусит смерти» – то есть, это введение вроде бы прямо намекает на содержащийся в тексте тайный смысл, который способны постигнуть в экстатическом акте просветления лишь особо посвященные – вполне в духе дохристианского гностического учения мандеев-назореев, к каковому принадлежало большинство учеников Иисуса, до этого побывавших сперва учениками и последователями назорейского учителя и пророка Иоанна Крестителя.
Замечу также, что, судя по вступлению, сам текст написан, разумеется, никаким не Фомой, поскольку во-первых, написан он на литературном греческом и впоследствии переведен на коптский, а во-вторых, в третьем лице себя обозначают только дети малые в возрасте до пяти лет; и, наконец, в-третьих, натужные попытки придать смысловую связность этому тексту [75] оказались очевидно жалки и столь же беспомощны, как и любые пристрастные натужные натяжки. Логии в этом тексте очевидно и показательно разрозненны, что вполне отвечает имевшейся на то время методике их сбора: они записывались друг под другом сборщиком в том порядке, в котором обнаруживались, на общий носитель, представлявший из себя папирусный свиток или кусок пергамента, и редактированию текст поддавался только путем переписывания всего на новый носитель. Иногда встречались подчистки, или дописывания как на полях страниц сверху снизу, сбоку, так и поверх зачищенного текста, всегда очень заметные. Тем не менее, именно это вступление Фомы Дидима послужило, я думаю, основной причиной подозрительного отношения к этому тексту церкви, а с другой стороны, многовековым бесплодным поискам, продолжающимся по сию пору, сокрытого в тексте единого мистического Учения, которое познавшим его тайные смыслы должно принести волшебное преображение в бессмертных сверхчеловеков, то есть по сути того, кто в языческих мифах обозначается полубогами, отличие которых от богов полных лишь в человеческом происхождении. Такие своего рода «просветленные», если воспользоваться религиозной терминологией Востока.
Главной ошибкой исследователей евангелия Фомы является, с моей точки зрения, желание найти тайную смысловую подоплеку, способную связать воедино общего смысла все на первый взгляд разрозненные и совершенно перемешанные по темам речения Иисуса. Если отказаться от этой пристрастной гностической гипотезы, то становится очевидным то, что непосредственно следует из общеисторического взгляда на эволюцию предания об Иисусе от изустной речевой традиции до ее окончательного оформления в Новозаветный канон. Если принять достаточно распространенную гипотезу о том, что в середине-конце первого веке практически не существовало записей об Иисусе (в первую очередь – в виду общей неграмотности населения), а сведения о Нем передавались и сохранялись в устном предании, то становится понятным происхождение евангелия Фомы: на рубеже 1 и 2-го веков последователи Иисуса начали разыскивать и записывать хоть какие-то сохранившиеся сведения об Учителе, и, естественно, на первых порах записывали подряд все то, что сохранилось и удалось отыскать в устной традиции окраинных провинций Сиропалестины, на территории которых проповедовал Иисус. И потому очевидна совершенно бессвязная структура текста, составленного из отдельных речений, обнаруженных в разных местах в разное время и полученных от многих людей. То есть всего того, что удалось собрать порознь из разных источников. Записывалось все подряд на единый носитель, и изменять впоследствии порядок следования логий по темам и смыслам путем разрезания и склейки авторы, видимо, не сочли для себя целесообразным – так все и осталось, как было изначально записано.
Если исходить из этого соображения и перестать пытаться увязывать соседние речения по смыслу, то задача толкования речений ев. Фомы значительно упрощается: каждое речение надлежит рассматривать по отдельности, вникая в смысл только его одного и ничего более. А в дальнейшем, разобрав смысл речений, можно попытаться объединить их по темам с тем, чтобы выстроить условно цельное непротиворечивое Учение Иисуса.
Такая работа была проделана мной, и, замечу, при анализе смысла отдельных речений в духе Учения Иисуса, каким я себе его представляю, я не встретил непреодолимых смысловых трудностей там, где по признанию «подавляющего большинства ученых», смысл разбираемых речений неясен, туманен и загадочен.
Еще буквально одно замечание.
«Подавляющее большинство ученых», работающих в библеистике, намеренно скрывают и маскируют за обилием научных терминов и многозначительных рассуждений одну весьма существенную особенность своих исследований: почти никаких объективных исторических данных ни об Иисусе, ни о Его учении, кроме канонических и апокрифических евангелий, практически не существует. И потому все исследования содержания и смысла евангельских текстов сводятся всего лишь к произвольным их толкованиям авторами в соответствии с той, как правило, неоглашаемой ими
