Сказанного нами вполне достаточно, чтобы видеть, что такое был Паисий. Это был запрещенный архиерей-авантюрист, лишенный своим патриархом кафедры и сана, но с замечательною смелостью, благодаря подложным грамотам долго разыгрывавший в Москве роль действительного газского митрополита, выпрашивавший у царя значительные суммы на уплаты долгов своей несуществующей епархии. В одно время, опять благодаря подложным грамотам, Паисий выдавал себя в Москве за экзарха Константинопольского патриарха, уполномоченного для суда над Никоном и решения русских церковных дел, хотя в действительности как в Иерусалиме, так и в Константинополе его не считали даже православным, а причисляли к латынникам. Для тогдашнего времени Паисий был человек образованный и даже ученый, но образованность и ученость служили для него только эффектной декорацией, за которой постоянно скрывались самые нечистые побуждения и стремления, порождаемые эгоизмом и корыстолюбием. Его самомнение и ученое самохвальство, его беспокойное стремление вмешиваться во все и во всем играть первую, решающую роль – роль инициатора и авторитетного советчика, его нечестность и интриги должны были во мнении большинства русских ронять значение самой учености и образованности. Простым, необразованным русским и самая ученость, представляемая такою во всех отношениях сомнительною личностью, как Паисий, естественно [С. 208] должна была показаться очень подозрительною; наблюдая и изучая ученого Паисия, большинство русских не могло прийти к мысли, что старое предубеждение русских против греков, особенно ученых, ошибочно и несправедливо.
Точно такое же впечатление на русских должен был производить и другой ученый грек, живший в это время в Москве, – так называемый Арсений Грек, знаменитый справщик книг при патриархе Никоне. Если враги книжных исправлений Никона считали Арсения человеком крайне ненадежным во всех отношениях, даже прямо еретиком, внесшим свои ереси в русские богослужебные книги, и видели в нем главного виновника всех церковных новшеств, введенных при Никоне, то все православные писатели до последнего времени твердо настаивали, что Арсений был не только человек ученый, но и строгий ревнитель Православия. Как человек образованный и ревностный к Православию, он будто бы стал в Москве горячо обличать неправоту русских обрядов и порчу их церковно-богослужебных книг, чем он, собственно, и возбудил против себя злобу невежественных приверженцев русской старины. Они даже совсем было успели, пользуясь слабостью патриарха Иосифа, сгубить этого образованного и ревностного к Православию старца-грека, обвинив его в небывалом еретичестве, униатстве и т. п., вследствие чего он и был сослан на Соловки. Но Никон сумел понять и оценить этого образованного, пострадавшего за ревность к Православию грека, он возвратил его из Соловецкого монастыря и поручил ему исправление русских богослужебных книг. Найденное нами следственное дело об Арсении Греке вполне выясняет перед нами дотоле темную личность Арсения и дает твердые данные для суждения, справедливы или несправедливы были нападки на него первых противников книжных исправлений при Никоне[247].
[С. 209] В 1649 году, в январе, прибыл в Москву за милостынею Иерусалимский патриарх Паисий. В свите, сопровождавшей патриарха, находился между другими и патриарший дидаскал иеромонах Арсений. Этот Арсений, получивший по тогдашнему времени хорошее образование и к тому же знавший славянский язык, был в Москве вполне желанный человек, в каком тогда у нас особенно нуждались. Русское духовное и светское правительство, т. е. царь и патриарх, усиленно хлопотали в то время о розыске на Востоке лиц ученых, образованных, о привлечении их в Москву для учительства, для переводов книг, для решения разных возникавших церковных вопросов вроде тех, какие, например, были подняты Арсением Сухановым в его прениях с греками о вере. Русские хотели иметь у себя учителей-греков не только образованных, но и строго православных, хотели, чтобы учитель «не имел бы никакого пороку в благочестивой вере». Таким именно человеком, удовлетворявшим, по-видимому, всем требованиям русских, и был патриарший дидаскал Арсений, к тому же знавший и славянский язык. За его религиозную и нравственную благонадежность ручалось русским то обстоятельство, что не мог же Иерусалимский патриарх иметь у себя дидаскалом человека сомнительного Православия и нравственно неблагонадежного. С согласия и одобрения Иерусалимского патриарха Арсений был оставлен в Москве в качестве учителя риторики. Но Арсению пришлось учительствовать очень недолго. Едва патриарх по выезде из Москвы успел доехать до Киева, как уже прислал в Москву донос на Арсения, в котором писал: «Буди ведомо, благочестивый царю, про Арсения, который остался в царствии вашем, да расспросите его добре, понеже он не утвержден в вере своей благочестивой христианской, а он был прежде инок и священник и шед бысть бусурман, и потом бежал к ляхам и бысть у них учинился униятом и имеет на себе великое злое безделие, и распросите его добре и будете обрести вся. А те старцы, которые пришли от гетмана, мне все сказали подробну, и велите расспросить, великое ваше царствие, што мне те старцы рассказывали и люди [С. 210] Матвея воеводы, есть ли будет так, или нет по тому, что писал я к патриарху господину Иосифу, брату и сослужителю. Утишите притчу ту лучши, что (пока) он сам есть (тут), штобы не было разврата церковнаго; и паки аз буду проведати подлинно и буду писать к великому вашему царствию, понеже есми должен, што ни услышу, то извещати и писати, потому что не подобает в ниве терну пребывати, чтобы не наполнилась нива вся тернием, и надобно отженуть такожде и тех, которые имеют ересь и есть двоеличны в вере, потому что я его обрел в Киеве, и зная он тот язык, говорил с полковником, и я взял его, а он не мой старец, как есми сказал я приставу – о беззаконии, что имеет, я не ведал. А ныне есми проведал и пишу вашему царствию, да будете соблюдатися от таковых человек, чтобы не оскверняли церквей Христовых такие поганые и злые люди»[248].
Этот неожиданный донос патриарха на своего бывшего дидаскала произвел в Москве подобающее впечатление – над Арсением велено было немедленно произвести следствие. Допрашивать его назначены были боярин Никита Иванович Одоевский да думный дьяк Михаил Волошенинов. Они поставили Арсению следующие вопросы: из которого он государства родиною, где воспитывался и учился, где пострижен и как давно, и, постригшись, был ли в иерействе; в Риме, и Польше, и в иных государствах он бывал ли, и если бывал, то для чего и сколько лет жил он в Риме и Польше? Отвечая на эти вопросы, Арсений показал: родом он грек из Турции, отец его Антон был «поп и строитель города Трикала в великом новом селе». Их у отца пять братьев, которые все и ныне живы, и он, Арсений, младший, «а знатцы-де на него Арсения есть здесь на Москве выезжие гречане одного города». Крещен был в младенчестве, и отец говорил ему, что восприемником его был местный архиепископ, имя которого он не упомнит. Отец научил его грамоте и церковному кругу, а после того брат его архимандрит Афанасий[249] взял его с собою вместе в [С. 211] Веницейскую землю всего четырнадцати лет для ученья. В Венеции он был год, выучился там грамматике, и из Венеции тот же брат свез его в Рим для ученья же. В Риме он прожил пять лет и учился в школе «амирова и аристотелева ученья и Седмь Соборов. А как-де дошло до 8-го и до 9-го Собору, и у них-де, по папину указу, на то приводят, присягать велят с клятвою, будет им то ученье принять, и он-де к ним приобщиться и в римской вере быть с ними за одно и 8-й и 9-й Соборы держать, а без присяги и без клятвы-де того ученья никому не открывают и учить не велят, и он-де, видя то, прикинулся себе больным и из Риму съехал для того, чтобы ему от греческие веры не отпасть». На вопрос: у кого он жил в Риме, от кого приобщался Святых Таин, или он «принимал сакрамент», Арсений объяснил, что жил он в Риме при греческой церкви Афанасия Великого, при которой живет греческий православный митрополит с пятью или шестью старцами, с ними жил и он, Арсений. Приобщался он Святых Таин у своего митрополита, «а сакраменту не приимывал, да и митрополит-де держит 7 Соборов, а 8-го и 9-го не держит и к папе не приобщается, а как-де папа велит ему быть к себе на Соборы, и он-де на Соборы к нему ходит и за папу Бога молит». Против этого показания Арсения ему замечено было, что он говорит ложно, будто при той греческой церкви, при которой он жил в Риме, митрополит православный, а не униат, ибо папа всех старается делать униатами и всем, которые бывают в Риме, не только в школах, но ядает» – «да и потому явно того митрополита в папе приобщенье, что он к нему на соборы ходит и за него Бога молит, а он, Арсений, был ему сообщник и униат, и ему надобно принести чистое покаяние к Богу, а вина своя принести к государю и сказать правду». Но Арсений настаивал, что он в униатстве не был, сакраменту не приимывал и, «не хотя [С. 212] римской вере приобщиться, из Риму приехал в венецейский город Бадов (вероятно, имеется в виду Падуя. – Прим, peg.) и был в том городе три года – учился философским наукам и лекарственному ученью». Из Бадова он приехал в Царьград к брату своему архимандриту Афанасию и хотел здесь постричься, «и они-де постричь его не хотели, чая то, что он в римской вере, и он-де им сказал, что он в Риму и Венецее был в православной греческой вере, а в римской не бывал и при них тое римскую веру проклял трижды». Тогда братья порешили его женить, но он отказался от этого и постригся, имея 23 года, а на другой год был поставлен в диаконы, а вскоре потом и в попы ларисским епископом Каллистом. «А после того вскоре ж тот же епископ поставил его на Скафе острове в Богородицкий монастырь в игумены, и был он в том монастыре игуменом шесть месяцев»[250]. Из монастыря он отправился в город Хию купить книг – Семь Соборов, но книг здесь не добыл и отправился в Царьград, где у одного знатного грека сделался учителем его сына. Из Царьграда приехал в мутьянскую землю к воеводе Матвею и жил у него три месяца, а от Матвея переехал к молдавскому воеводе и жил у него два года. Из Молдавии Арсений пробрался в Польшу во Львов город, «а во Львове ему сказали, что есть школа в Киеве, а без королевского-де листа в ту школу его не примут, и он-де, Арсений, ездил о том бить челом ко Владиславу-королю в Варшаву. А у короля в то время была болезнь камень, а другая у него болезнь была чечюй, и как-де королю сказали, что он, Арсений, лекарством навычен, и король-де велел ему себя лечить, и он-де лекарства ему давал, и вышел у него камень не мал, а чечюй-де у короля дохтуры резали, и от того королю была болезнь большая, и шла кровь многая, и он-де, Арсений, от тое болезни давал королю пыль присыпать, и оттого-де у него болезнь засохла, и кровь перестала, и король дал ему в Киев к митрополиту Селивестру Косову от себя [С. 213] лист, чтобы его в школу принял». Арсению говорили, что государю стало подлинно известно, что он, Арсений, был униатом и, оставя чернечество и иерейство, сделался бусурман, а из бусурманства был опять в униатстве ж, чтоб он говорил правду. Но Арсений решительно настаивал, что все возведенные на него обвинения безусловно ложны, «а буде-де кто в том его уличит, что он был униатом и бусурманом, и царское б величество велел с него кожу снять – в том он у государя милости не просит». Ввиду запирательства Арсения ему погрозили осмотром – когда бусурманство его будет явно, и ему уже нельзя будет оправдаться. Тогда Арсений, хотя и не вполне, пошел на признания. По словам Арсения, Константинопольский патриарх Парфений, «знаючи его отца и племя», хотел его поставить коронским епископом, но об этом узнал визирь, и так как Арсений некогда жил в Венеции, то визирь и подумал, что Арсений купил эту епископию у патриарха с тем, чтобы передать ее венецианам, с которыми у турок тогда только что начиналась война. Его взяли к визирю, «и было ему истязанье многое, и платье с него и камилавку снимали и чалму на него клали и вкинули его в тюрьму, и сидел-де в тюрьме недели с две, а из тюрьмы ушел в мутьянскую землю, а обусурманен не был». Арсению объявили, что Иерусалимский патриарх писал о нем, что он был униат, потом бусурман, а потом опять у ни-ат, а патриарху сказали об этом в Киеве старцы, прибывшие от гетмана, так что он, действительно, «во всем еретик и дьявол». На это Арсений ответил, что униатом и бусурманом он никогда не был и киевские старцы сказали на него патриарху ложно, «как-де по навету от визиря сидел он в тюрьме, и было ему мученье, и он-де о том известил Еросалимскому патриарху Паисею и во всем исповедывался, и патриарх-де его во всем простил. А как-де над ним у визиря было, и про то ему ныне сказать не мочно, а ведает-де про то Иерусалимский патриарх Паисей». Арсению выговаривали, что он все лжет, так как Иерусалимский патриарх писал о нем государю, «что он по ся место злых его (Арсения) дел не ведал, а только б Еросалимскому [С. 214] патриарху про то было ведомо, и он бы его для риторского ученья в Московском государстве, ведая его воровство, не оставил». Самому Арсению следовало известить о себе царю и патриарху, «а таить было такого злого дела за собою не довелось. А то знатно, что он своим еретическим вымыслом хотел и в Московском государстве свое злое дьявольское учение ввесть и православным христианам в благочестивой вере еретические плевелы сеять; а только б он в Московское царство приехал не для такого злого дела, а ему такое дело за что было таить? а в Московском государстве православная вера сияет много лет и от таких зловерных еретиков и от их плевельных учений отвращается и ни в чем согласия их не приемлют, и его злой умысел всесильный Господь Бог свыше узрил и в том его воровстве обличил». «И Арсений говорил: в том-де он пред Богом грешен и пред ним, государем, виноват, что такого дела царскому величеству не известил, а обусурманенде он неволею, а как-де он после того пришел в вол ошскую землю, и митрополит-де Янинской Иоасаф его, Арсения, в вере исправил и миром помазывал, да и Еросалимскому-де патриарху Паисею он про то объявил же и покаяние принес, и патриарх-де в том его простил и благословил, и грамоту прощальную и благословенную патриарх ему дал, и таде патриархова грамота и ныне у него. А государю-де не известил он для того, что его Паисей-патриарх простил и служить велел, а остался-де он в Москве не своею волею, про то-де известно великому государю». К этим показаниям Арсений собственноручно подписался, что они истинны. «Лета 7157 г., июля в 27 день, по государеву цареву указу боярину и дворецкому князю Алексею Михайловичу Львову, да дьяком Ивану Федорову, да Давиду Дерябину, да Смирному Богданову указал государь сослать с Москвы под начал в Соловецкий монастырь для исправления православныя христианския веры приезжаго греченина старца Арсенья и велел его в Соловецком [С. 215] монастыре отдати под крепкое начало, а пищу, и одежду, и обувь велел государь давати ему братцкую». В грамоте к соловецкому игумену повелевается ему, когда в монастырь привезут Арсения, отдать его под крепкий начал уставщику старцу Никодиму, береженье к нему иметь большое (до Соловков Арсения везли скованным) и из монастыря его никуда не отпускать. Другою грамотою от 31 июля к соловецкому игумену Илье с братнею повелевается сосланного в их монастырь на вечное житье за еретичество гречанина чернеца Арсения держать на Соловках в земляной тюрьме, в крепости[251]. Из следственного дела об Арсении Греке оказывается, что Арсений был воспитанник греческой иезуитской коллегии в Риме, имевший специальною целью воспитывать греков-униатов, каким, без сомнения, сделался и Арсений. Трудно и даже невозможно предположить, чтобы четырнадцатилетний мальчик, попавший в руки отцов-иезуитов, мог оказать какое-либо серьезное сопротивление их влиянию. Уже по самому своему возрасту он не мог еще хорошо понимать особенностей Православия и католичества, а потому без всякого сопротивления отдался водительству искусных в деле совращения своих учителей. Когда он прибыл в Константинополь, то его собственный брат, архимандрит Афанасий, не хотел его постригать на том основании, что в Риме Арсений сделался латинянином. Своими собственными родными братьями Арсений принужден был, если верить его показанию, торжественно проклясть латинство и сделался православным, но ненадолго. Он вскоре вовсе отказался от христианства и принял магометанство, добровольно или вынужденно, как заверял сам Арсений, сказать трудно. Оставив Константинополь и поселившись в Валахии, а потом в Молдавии, Арсений, попав здесь в православную среду, делается христианином снова, и притом, по требованию наличных обстоятельств, православным. Перебравшись во Львов, он опять делается униатом, едет в Варшаву и живет здесь некоторое [С. 216] время при дворе польского короля и, наконец, посылается последним в киевскую православную школу в качестве учителя, конечно, в видах пропаганды здесь униатства.
