Ознакомительная версия.
Когда в Польше появился Лже-дмитрий, то Софроний, конечно, не подозревавший в нем самозванца, поспешил особой грамотой приветствовать его и выразить пожелание ему благополучно и успешно утвердиться на престоле своего отца, причем просил его не забывать своею милостыней Святого Гроба. «Мы, – пишет самозванцу Софроний, – с сильным огорчением узнали о кончине покойного царя Феодора, блаженной памяти вашего брата, и проливали горькие слезы при получении сего печального известия; но мы забыли все наши бедствия, когда уведомились об открытии, сделанном в особе вашего царскаго величества. Сие известие исполнило радостию и веселием весь Палестинский край. Вельможи и простолюдины, мущины и женщины, все поспешили воссылать благодарственныя мольбы к Всевышнему, которому угодно было, чтобы ваше величество опять было найдено, подобно сокрытому и драгоценному кладу. Мы и все архиепископы, равно как и все духовенство, находящееся с нами, и наша паства, воссылаем к небу мольбы, дабы ваше величество в скором времени наследовало престол своего родителя, блаженныя памяти царя Ивана Васильевича, и дабы дом ваших предков царствовал на престоле царей во веки веков. Бог мира, сердцеведец, сокрушающий и восстановляющий, любящий [С. 25] правоту и справедливость, по Божественной своей силе, может даровать вашему царскому величеству престол ваших предков без войны и без всякаго кровопролития. Но когда милостию Господа нашего Исуса Христа восприимите престол, тогда вспомяните о Святом Гробе Господнем и о Святой Земле и о других местах, освященных присутствием Спасителя. Подражайте благотворительности и великодушию, оказанным Святому Гробу Господню августейшим вашим родителем, царем Иваном Васильевичем, и вашим братом, царем Феодором, который освободил патриарший престол Антиохийский, а потом и Цареградский от долгов, коими они были обременены; окажите ту же милость монастырю Святого Гроба Господня, дабы удовлетворить наших заимодавцев, ибо утеснения турок принудили монастырь Святого Гроба вступить в долг. Сей долг простирается до пяти тысяч червонцев, и мы платим по сорока процентов… Посланным поручили отправиться в Россию к вашему царскому величеству в случае, если исполнятся теплые наши молитвы, и вы вступите на прародительский ваш престол. Если отцы поедут в Россию, то просим вас принять их милостиво, как бы меня самого, и прислать Святому Гробу Господню такое подаяние, какое заблагорассудите, дабы мы могли заплатить наш долг, коим монастырь обременен»[19].
Таким образом, уже патриарх Софроний хорошо понял и оценил важное значение России как тороватой благотворительницы святым местам, почему он всячески старался войти в более близкие сношения с московскими царями Феодором и Борисом и, что особенно любопытно, поспешил еще в Польше приветствовать [С. 26] самозванца как истинного царевича, конечно, в надежде приобрести его особое расположение, когда ему удастся воссесть на московский царский престол. Однако особенно близкие и частые сношения иерусалимских патриархов с московским правительством начались только с патриаршества Феофана.
Глава 2
Сношения патриарха Феофана с русским правительством
[С. 27] В так называемое Смутное у нас время сношения с иерусалимскими патриархами, как и вообще с Востоком, прекратились и возобновились только уже в 1619 году благодаря приезду в Москву самого Иерусалимского патриарха Феофана, преемника Софрония. К сожалению, «дело» о приезде Феофана в Москву не дошло до нас, и нам приходится о его пребывании в Москве говорить только на основании тех отрывочных известий, какие случайно сохранились об этом у современников и ближайших к ним лиц.
Любопытно, как некоторые русские посмотрели на приезд Феофана в Москву. Иерусалимский патриарх Феофан, уверяли они, приехал в Москву не за милостыней, его приезд далеко не был случайным и безотносительным к тогдашней еще совсем не оправившейся от Смуты русской жизни. В одном хронографе по поводу постановления в патриархи Филарета Никитича говорится: «В то время промыслом всем дающего живот излияся боготочная благодать Святаго Духа в сердца благочестивых четверочисленных Вселенских патриарх: Цареградскому, и Александрейскому, и Антиохийскому, и Иерусалимскому, что великая Соборная и Апостольская Церковь Божия, Матере честнаго и славнаго ее Успения русские митрополии, вдовствует не [С. 28] малое время, не имея пастыря, еже есть патриарха. Подвигшижеся от Святаго Духа четверочисленный лик Вселенских патриарх и совещашажеся между себе послами, чтобы им от своего четверочисленнаго и благочестиваго лика послати единаго в царствующий град Москву ко благочестивому царю и великому князю Михаилу Феодоровичу всеа Ру сии, чтобы, по их благословению и прошению, не умедлил избрати мужа честна и преподобна и во всех добрых делех совершенна, и возвел бы на патриаршеский великий престол, чтобы Божия Церкви Руские митрополии не вдовствовала, и имела бы окормляющаго ю во своем ея божественных догмат благочестии. Избраша же он, четверочисленный и богоносный полк, своего сверстника, мужа честна преподобна», Иерусалимского патриарха Феофана[20]. В житии преподобного Дионисия, архимандрита Троицкой лавры, принадлежащем известному Симону Азарьину, говорится: «Бысть смотрение Божие о умирении руския земли сицевым образом: слышно бо бысть Восточным Церквам како стражет бедне великая Россия от змиеваго гонения, от папы Римскаго изблеванною скверною водою. Растригою и Жигимунтом нарекаемыми царевичами, ядовитыми сими гады, уже 14 лет страждет. Святии отцы, четыре патриархи Вселенстии не вознерадеша о останках, в погибели бывающих исчадиях российских семей, и, посоветававше между собою и со всеми Восточными Церквами, еже бы помощи во время лютые отчаянные напасти, двигнувшеся от престол своих и дошедше Гроба Господня, молиша Царя царем, и Господа господем Иисуса Христа, Бога Вседержителя, да недасть одолети жезлу грешных [С. 29] своего жребия. Избраша убо воеводу крепка, и сильна исполина, могуща тещи путь от востока до запада, которой не имел ни оружиеносцов, ни броней мужеских, но токмо едино слово Божие во устех имуща, могущее розорити тверди не одолеваемые, святейшаго патриарха Феофана, прекраснаго душею и телом, и оградивше его многими молитвами, вместо жертв благовонных, наполниша его слез духовных, их же бы принести ему в пищу гладным всякаго хлеба, слова Божия лишенным в России велицей»[21].
Таким образом, по представлению некоторых русских первой половины XVII века, приезд Феофана в Москву был делом Божественного Промысла, возбудившего четырех Вселенских патриархов позаботиться о поставлении верховного пастыря для осиротевшей Русской Церкви, был следствием особой заботливости старших Восточных Церквей о младшей дочери их – Церкви Русской, пережившей столь тяжелые и грозные для нее времена в смутную эпоху. Господство поляков-католиков в самом московском Кремле, осквернение ими народных заветных святынь вызывали в представителях Восточной Церкви не осуждение, а только горячее сочувствие, что, конечно, было особенно приятно для тогдашних русских, сильно смущенных событиями Смутного времени. В действительности же Феофан приехал в Москву по своей собственной инициативе, без всякого совещания и предварительного сношения с другими восточными патриархами, и целью его поездки было не поставление на Москве патриарха, а получение от русского царя милостыни, которую он действительно и получил, несмотря [С. 30] на разорение государства и бедность царской казны, очень нескудно[22].
[С. 31] До нас дошла в высшей степени любопытная и характерная записка современника-очевидца о том, «как служил Феофан, патриарх Иерусалимский, с русскими митрополиты с казанским Матвеем и со архиепископы», выпукло рисующая, как некоторые русские иерархи относились тогда к тем особенностям церковного чина и обряда, какие у нас были не согласны с тогдашними греческими чинами и обрядами. Записка именно повествует, что когда Феофан пришел в московский Успенский собор и, после обычной встречи, хотел встать в церкви на свое место, спасский дьякон Дионисий заметил ему: «Подиде государь во олтарь, там-де приложишься ко Евангелию, и крестом себя благословишь и властей служащих». Феофан исполнил это указание дьякона и уже потом стал на своем месте. Между тем его архимандрит и архидьякон вошли в алтарь, стали в простых рясках перед престолом и положили было на престол принесенные ими служебники, ризы и стихари. Тогда казанский митрополит Матвей «учал им говорити, чтоб они служебники, и ризы, и стихари с престола сняли, и впредь бы не клали, а стали б на обычном месте и служебники, и ризы, и стихари клали, где пригодится, а не на престоле». Когда греки [С. 32] не исполнили этого требования, митрополит велел было своему дьякону снять служебники, ризы и стихари с престола и положить их куда следует, но греки снова положили их на престол. Тогда казанский митрополит, рязанский архиепископ Иосиф и пришедший в собор местоблюститель патриаршего престола, Крутицкий митрополит Иона стали говорить уже самому Феофану: «Великий господин, святейший Феофан патриарх! наша истинная православная християнская Церковь не приняла сего чина: пришел твой архимандрит и архидьякон во олтарь и стали пред престолом в одних рясках без риз и стихарей, и положили на престол служебники, и ризы, и стихари, а у нас кроме того не ведется, что на престоле Евангелие и крест, а инаго ничего не кладут.
Ознакомительная версия.