Если Новоспасский келарь Иоанникий, веррийский митрополит Аверкий и другие оставили по себе в Москве не особенно доброе воспоминание, то то же нужно сказать и о последующих [С. 220] греческих выходцах, об ученых Паисии, Арсении, Дионисии. Все большинству русских казалось в них подозрительным: их ученость, полученная в латинских школах, самое их Православие, видимо пошатнувшееся под влиянием латинского воспитания, их частная и общественная жизнь, несогласная с представлениями русских об истинно благочестивой и строго православной жизни; вся их деятельность, определявшаяся нередко самыми нечистыми побуждениями и вожделениями и почти совсем чуждая высших и истинно нравственных мотивов. Неудивительно поэтому, что подобные выходцы-авантюристы, хотя бы в известном смысле действительно ученые и образованные, не могли, однако, поселить в большинстве русских уважения и любви к науке и образованию, так как отделить науку от личных свойств и действий ее случайных носителей и представителей, понять и оценить великое значение образования, только самого в себе, безотносительно к той или другой отдельной личности, способны были тогда крайне немногие русские. Неудивительно также, если многие русские ко всей деятельности этих лиц, особенно в сфере церковной, отнеслись крайне подозрительно или прямо отрицательно. Как было им не подумать, что эти пришельцы, с очень темным и сомнительным прошлым, нетвердые в Православии, корыстолюбивые и эгоистичные, готовые служить всякому и всем, лишь бы только им хорошо платили за их службу, – что эти пришельцы, ломая русскую церковную старину, решая у нас разные церковные вопросы, тем самым не исправляли будто бы затемнившееся Православие Русской Церкви, а только искажали его? Как русским было не признать глубокого унижения своей Церкви и всего русского в том обстоятельстве, что на Святой Руси всеми церковными делами орудует и заправляет выходец из Турции, запрещенный архиерей-авантюрист, лишенный своим патриархом кафедры и сана и даже не признаваемый самими восточными патриархами за православного? Как русским было не заволноваться при виде того, что русские церковно-богослужебные книги, будто бы не во всем строго православные вследствие допущенных в них искажений, исправляются [С. 221] человеком, который с детства был воспитан и совращен в униатство иезуитами, а потом принимал мусульманство, а затем опять делался то православным, то униатом, который и в то время, как восстановлял истинно православный характер русских церковно-богослужебных книг, сам находился, однако, под началом «для исправления его христианския православныя веры»? Словом, выходцы-гречане, которых только знали и изучали русские, способны были характером своей жизни и деятельности на Руси не столько разрушить и уничтожить старое предубеждение русских против греков и греческого благочестия, сколько еще более усилить и укрепить его.
Глава 5
Злоупотребления русскою милостынею со стороны различных просителей с Востока
Русская милостыня в течение столетий обильно изливалась на православный Восток, всякий спешил ею пользоваться, начиная с патриарха и кончая простым иноком и бельцом; никто из приехавших на Русь за милостынею не возвращался назад с пустыми руками. Естественно, что жажда легкой и скорой наживы на счет широкой русской благотворительности привлекала с Востока на Русь много и таких лиц, которые дозволяли себе самые непозволительные и даже прямо преступные средства – самозванство, подделку грамот, интриги и всякий обман, лишь бы только получить возможно обильную милостыню. Поэтому наряду с просителями, действительно нуждающимися в помощи и имеющими на нее право, много являлось к нам и разных проходимцев, нагло обманывавших русское правительство. На эти злоупотребления со стороны просителей русскою милостынею не раз указывали нашему правительству сами восточные иерархи. Анхиальский митрополит Христофор, бывший в Москве в 1626 году и обещавшийся в предупреждение обманов сообщать правительству о разных просителях милостыни верные и точные сведения, в одной из своих грамот пишет, чтобы в Москву допускали просителей только «от добрых и подлинных монастырей», [С. 222] почему-де необходимо их обстоятельно расспрашивать: «Да познаются, которые подлинные и которые нет, чтоб вперед приходили истинные к самодержавному вашему царствию». Лучшим удостоверением за просителей митрополит признает рекомендательные патриаршие грамоты, а которые являются просители неподлинные, «и вам бы их смирити и наставити о самодержавном своем царствии, чтобы было им в страх и в боязнь и иным многим в наказание»[255]. В 1636 году грек Иван Петров говорит в Москве от имени Иерусалимского патриарха Феофана: «Молит (Феофан) великому твоему царствию: которые приезжают с грамотами к великому твоему царствию монастырские старцы и бельцы и вам бы им не верить, потому что блаженнейший патриарх грамот никому не дает, только своим людям о милостыне»[256]. В 1640 году ранее живший в Москве севастийский митрополит Иосиф писал из Константинополя государю: «На гречан, которые, государь, у мысля воровски, писали составные грамоты и печати прикладывали и руки прикладывали именем Александрийского Никифора патриарха и с теми воровскими нарядными грамотами хотели ехать к тебе, великому государю». По словам митрополита, один из этих гречан подписался было и подделал печать Константинопольского патриарха Парфения, чтобы отправиться с этою поддельною грамотою в Москву, но патриарх, узнав об этом, успел захватить поддельные грамоты и разорвать их[257]. В 1643 году Константинопольский патриарх Парфений Старший в грамоте государю пишет: «Еще проведали есми, что приезжают к державе царствия вашего многие инокосвященники и архимандриты, принося грамоты, и называют их нашими, и мы того отнюдь не ведаем и никому их не давывали и иному никому не дадим, и царствие ваше учини над ними, как Бог известит»[258]. В 1646 году Константинопольский патриарх Парфений Младший писал государю: [С. 223] «Извещаю великому и державному и святому вашему царствию о некоторых торговых людях и о черньцах, что они научилися составлять ложные печати и пишут грамоты будто от меня и привозят к царствию вашему, и за то им подобает великое наказание и поучение, чтоб не обманывали народ христианский, такоже и царей. И сего ради посылаю сие мое знамя, чтобы вам вперед было ведомо и верно, которые люди вперед учнут приезжати от вас с двема печатьми – большая печать по достоянию внизу грамоты под подписью, а меньшая печать поверх грамоты с правой руки у титула – по тому учнете узнавать вперед те наши грамоты»[259]. Наш посол Украинцев, в бытность свою в Константинополе (1699–1700), говорил Константинопольскому патриарху, что года два тому назад в Польше на Луцкую епархию был выбран человек очень ученый, но двоеженец, почему Московский патриарх и отказался поставить его в епископы. Между тем в Польше появился тогда какои-то греческий митрополит или епископ, который выдал себя за экзарха Константинопольского патриарха и посвятил во епископы того двоеженца – знает ли патриарх об этом? Патриарх говорил, что он об этом ничего не знает и экзарха у него там нет, «а знатно, то учинил некакой изверженной чина архиерейского, понеже у них здесь таких много есть, которых они поставляют во архиереи, а потом смотря по житью его от того чина отлучают, видя ево какое непостоянство. И такие-де для стыда отсюда выезжают и ездят к Москве, и в Польшу, и Рим, и во Италию, и во Францию и там отлучения чина своего таят, а называются архиереями и делают, что хотят. И того им не жаль, что они у папежников делают, того им пуще жаль, что между христианами творят. А те-де изверженные или отлученные от чина архиерейского в тамошних странах являют во оправдание или во свидетельство чина своего ставленные патриаршие грамоты и таким-де грамотам верить не надобно, а надобно верить, если у них будут святейших Константинопольских патриархов [С. 224] об отпуске их и об милостыне заступительные листы; и слава-де на свете лежит не на таких беззаконников, но на всех христиан, также и на него, патриарха, что будто так чинитца за неприсмотром и нерадением ево патриаршим, и христианин христианина прельщает и обманывает. И того ради он, святейший патриарх, ныне им, посланником, объявляет и предлагает, чтоб великий государь, его царское величество, впредь таких лживых архиереев в государство свое пропускать не велел, а который явитца, таким бы указ чинить какой пристойной, а пропускать бы таких митрополитов, и архиепископов, и епископов, и архимандритов, и игуменов, и старцев к Москве, у которых будут его, святейшаго патриарха, заступительные и просительные за ево патриаршею рукою листы, а у которых такого свидетельства не будет, и таких бы к Москве не пропускать, а высылать по-прежнему за рубеж»[260]. Таким образом, сами Вселенские патриархи не раз указывали русскому правительству, что в Москву являются за милостынею различные самозванцы, подделывая патриаршие печати и подписи или каким-либо другим способом обманывая московское правительство, которому и советуют построже относиться к разным просителям и наказывать тех из них, которые будут обличены в мошенничестве. О неблаговидных проделках в Москве разных просителей милостыни наше правительство узнавало и из других источников. Иерусалимский патриарх Паисий по выезде своем из Москвы, кроме доноса на своего дидаскала Арсения, прислал еще думному дьяку Михаилу Волошенинову донос на переводчика Посольского приказа Ивана Боярчикова. В своем доносе патриарх выражается: «Удивляюся тому проклятому переводчику Ивану – дьявол и изменник есть многолетнего нашего царя, чтоб хлеб его убил, что он ест! И ходя оглашает и говорит из уст своих нечистых – от патриархов непрошенный и тайных дел царских не хранитель, яже ходит по рядам со единомышленными ворами, которых он любит и словеса им сказывает, что он хочет. Коли [С. 225] то бывало прежь и ныне, что тайна царева бысть явственна в миру, и той есть не человек, но сатана и дьявол!» В объяснение этого доноса патриарха Боярчиков указывал на то обстоятельство, что он, как знающий турецкий и греческий языки, всегда обличал разные плутни приезжих гречан, которые и наговаривали на него патриарху, когда он был еще в Москве, так что уже тогда патриарх на него шумел и не велел было ходить к нему, но потом простил и даже дал разрешительную грамоту. «Приезжают, – показывал Боярчиков, – к Москве многие греченя бельцы, а надевают на себя чернеческое платье и привозят с собою о милостыне от патриархов ложные грамоты, а не за прямыми печатями. И он-де, Иван, узнав их воровство, прежь сего сказывал думным дьяком Григорью Львову и Назарью Чистому, и те-де гречане на него, Ивана, рьятца и оглашают его патриарху всяким дурном»[261]. Клирошанин Чудова монастыря, посланный сопровождать Иерусалимского патриарха Паисия и возвращенный им назад из Молдавии, через путивльских воевод доносил государю, что простые греки бельцы наряжаются в чернеческое платье и едут в Россию бить челом о милостыне, «а грамоты-де от патриархов пишут и руки патриаршие подписывают сами своими руками, а печати-де, государь, потому ж они подделывают, сделал-де один серебряник (который сам и рассказал об этом Пахомию в Яссах) тем Гречаном разных палестинских патриархов печатей с сорок, а сказываются-де будто они, греческие старцы, приезжают из дальних палестинских мест, а живут-де они, гречени старцы и бельцы, все в молдавской земле, а надевают черные платья в молдавской же земле, а взяв-де твое государево жалованье, они ни во что то почитают, только пропивают да табак покупают»[262]. На различные злоупотребления скитавшихся по Руси греческих просителей милостыни указывал нашему правительству и знаменитый серб Юрий Крижанич. Греки, говорит он, своими стеклянными [С. 226] каменьями вместо драгоценных, стеклянными подделками вместо жемчуга и запрещенными товарами (именно табаком) выносят из Руси большие богатства. А что касается до разного рода духовной торговли, то праздношатающиеся греческие монахи, и порою самозванцы-митрополиты, скитаются по Руси и выжиливают ссуды. Некто Софроний, называвший себя митрополитом Филиппополя и Драмы, а в народе известный под именем Македонского, понуждал меня, чтоб я сочинил ему подложные грамоты от имени Иоанникия-патриарха, будто бы он был выслан от сего последнего вследствие общих церковных нужд. Когда я не хотел этого исполнить, он, вместе с одним другим митрополитом, хотел меня отстегать и, конечно, сделал бы это, если бы, вырвавшись, я не убежал к городскому писарю. Впрочем, признаюсь в своей вине: впоследствии я сочинил ему помянутые грамоты, боясь за свою жизнь[263]. Греческие митрополиты, настоящие и самозванцы, блуждают вдоль и поперек по Руси (особенно Малой и Белой): они возводят в священнические степени лица, им неизвестные, незаслуженные, неискушенные, незасвидетельствованные, даже отвергнутые в других местах, и без всякого другого испытания, кроме того, что аккуратно поторгуются, «сколько мне хотите дать, я вам предам его». Я сам видел не один пример подобного рода. Видел также, как одну и ту же супружескую чету разные митрополиты, и даже один и тот же митрополит, несколько раз то разводили, то снова соединяли, всегда, однако, заранее поторговавшись и взявши добрую кучу денег. Если дела такого рода, пожалуй, кто-нибудь скажет, можно еще терпеть, то уже, конечно, никаким образом нельзя терпеть того, что помянутые митрополиты за деньги продают и прямо посылают в ад человеческие души. Я видел на русском языке напечатанные в Киеве отпустительные грамоты, который по Руси продавал Византийский [С. 227] патриарх Афанасий. Каким образом или почем он продавал их, не знаю. То лишь знаю и собственными глазами видел, что подобные отпустительные грамоты в рукописи (со вставкою имени того человека, коему вручается грамота) некоторые продавали знатным людям за деньги: здесь разрешают от всех грехов, не поминая ни слова об исповеди или покаянии. А несчастные люди берегут эти грамоты как великое сокровище и завещают класть с собою в гроб. Наконец, видел я одного митрополита, который, бывало, повсюду, куда ни придет к знатному человеку, прежде выспросит у него, не хочет ли иметь разрешение от грехов. Тот выражает желание: является митрополит и, освятивши воду в доме этого человека, кропит его самого и целый дом с семейством. Потом перед всем семейством, – а барин стоит в средине, – митрополит кладет ему на голову руки и книгу, читает над ним длинное и полнейшее отпущение грехов прежде всякой перед тем исповеди или речи, не упомянув ни слова о покаянии или вознаграждении за те вещи, которые, может статься, несправедливо похитили те люди у других»[264].
