Получая со всех сторон известие о всевозможных злоупотреблениях, которые дозволяли себе разные являвшиеся на Русь просители милостыни, наше правительство могло убедиться в этом и из некоторых отдельных случаев, которые ему по тем или другим побуждениям приходилось расследовать. Укажем некоторые более характерные из этих случаев.
В 1623 году прибыл в Москву за милостынею так называемый синайский митрополит Иеремия с просительною грамотою от братии Синайской горы и всего собора Палестины и с рекомендательною грамотою от Иерусалимского патриарха Феофана. Последний, рекомендуя Иеремию государю, выражался о нем в своей грамоте: «Мы послали сего преосвященнаго митрополита, брата и сослужебника на него смирения, господина Иеремию, который был прежде сего в Родосе, мужа вернаго и любезнаго». Точно так же [С. 228] Феофан рекомендовал Иеремию и Филарету Никитичу как мужа верного и любезного и просил с честью принять его. Благодаря этой рекомендации Феофана, особенно уважаемого в Москве, Иеремия был принят Филаретом Никитичем с особенной честью и на представлении патриарху был одарен им щедрее, чем другие митрополиты, бывшие тогда в Москве. Поощренный этим первым успехом, Иеремия захотел получить больше и подал Филарету Никитичу особую челобитную, в которой, между другими напыщенными восхвалениями и пожеланиями, говорится и следующее: «Молим Богу и весь порабощенный род греческой, чтобы нам сподобил Бог видеть на Вселенском Константинопольском престоле царя царей, великаго государя царя и великаго князя Михаила Феодоровича всея Русии самодержца, да и мы обрящем покой и легость». Затем, благодаря патриарха за милостыню ему, митрополиту, просит еще пожаловать ему три образа, «да отвезу их к трем патриархам: Константинопольскому, Александрийскому и Иерусалимскому, занеже путное наше шествие будет мимо их, и им буду рассказывать, что те иконы я на них выпросил». Далее Иеремия повествует, что будто бы он, грешник, еще будучи на Синае, сновидение видел, в котором явился ему преподобный Сергий: да месяце в октябре в сновидении видел я, смиренный грешник: явился мне святой Сергий, как бы я с ним был на горе Хориве, ид еже видяше Илья-пророк Божие видение, и рек ми и указуя пещеру: тут-де был Стефан (чудо)творец, занеже тут пустынничал. И аз грешный не возмог есми со святителем (здесь Иеремия сильно ошибся, назвав преподобного Сергия святителем) поговорити, зряще величество его и страшное зрение, только пал на землю безгласен. Посем молю много-много для любви Христовой и для любви святителей отпустите меня, да облобызаю и поклонюсь святому сему Сергию, да ми простит согрешение мое, а большая мзда да будет на святительстве твоем». Очевидно, Иеремия был ловкий, бывалый человек, отлично понимавший, с кем он имеет дело, и потому смело пустил в ход все средства, чтобы как можно более нажиться от русского благочестивого [С. 229] легковерия. Испрашивая иконы для поднесения восточным патриархам, он основательно рассчитывал, что эти иконы, как царский подарок патриархам, должны быть особенно ценны, так что от продажи их он может выручить себе порядочную сумму. Его рассказ о видении ему преподобного Сергия точно так же был рассчитан на хорошую получку, но уже от Лавры, в которую он намерен был отправиться. Если Лавра дарила всех вообще являвшихся в нее просителей с Востока, то, по расчету Иеремии, она обязана была одарить его с особенною щедростью, оказать ему особенное, исключительное внимание, так как сам преподобный Сергий явил к нему небывалую в отношении гречан милость: удостоил его, еще на Синае, своего видения. Но все это смело и, по-видимому, так удачно веденное Иеремиею дело совершенно неожиданно рушилось. На Иеремию вдруг последовал донос со стороны сопровождавших его архидиакона Неофита и старца-келаря Паисия, которые заявили, что Иеремия патриаршим Собором был лишен митрополитства и ему запрещено служить, что после запрещения он был в Риме, служил с папою, целовал его в ногу и вообще отпал от Православия. Вернувшись из Рима в синайскую обитель, которой он был постриженник, Иеремия слезно просил архиепископа и братию снова принять его в монастырь. Архиепископ и братия, желая сделать доброе дело для заблудшего и думая, что он вполне раскаялся, приняли его. Иеремия успел тогда заверить, что желает добра монастырю и хочет послужить ему сбором милостыни. Ему поверили и послали в Россию, придав к нему их старцев для наблюдения за ним. Дорогою они сбирали милостыню, но Иеремия скрывал ее от них и обращал в свою пользу. Получив в Москве милостыню, он не хочет теперь возвращаться в монастырь и задумал убить их в литовской земле. Поэтому они просили отпустить их из Москвы отдельно от митрополита и отобрать у него все принадлежащее монастырю.
Этот донос на Иеремию его спутников должен был произвести сильное впечатление на царя и патриарха. Митрополит, которого сам Иерусалимский патриарх Феофан [С. 230] называл своим сослужебником, мужем верным и любезным; которого благодаря патриаршей рекомендации приняли в Москве с особою честию, который, конечно за свою святую и добродетельную жизнь, удостоился видения преподобного Сергия, в действительности оказывается лишенным сана, изменником Православия, пройдохою. Кому же и чему после этого верить? За митрополита говорили патриаршая и синайская грамоты, против него – его же собственные спутники. Прибегли к опросу духовных особ из гречан, бывших в это время в Москве, и они единогласно подтвердили донос. На очной ставке с обвинителями Иеремия показал; девятнадцать лет назад он был поставлен митрополитом в Родос Константинопольским патриархом Рафаилом и был в Родосе три года. «Патриарх Рафаил стал с меня требовать три тысячи золотых, если-де я их дам ему, то буду митрополитом в Родосе, а если не дам, то он лишит меня кафедры». Митрополит ответил на требование патриарха письмом, в котором заявил, что он-де, митрополит, сам ест одну капусту с солью, и дать ему патриарху нечего, да и не за что, и оттого-де он из Родоса ушел в Синайскую гору; а если сыщется, что он от митрополитства отставлен, то он уже не будет у государя и патриарха просить пощады. А из Синая он ездил в Индию, потому что португальская королева Екатерина оставила в Индии для Синайской горы на помин своего мужа 500 золотых, кроме же его послать в Индию было некого. Эти золотые и еще значительную собранную им милостыню в Индии он привез в Синайский монастырь и затем был послан в Испанию. В Риме он действительно был по следующему случаю; дает-де испанский король в Синайскую гору по 50 золотых, и так как те золотые он не присылал, то Собор синайских отцов послал его и еще четырех старцев с ним в Испанию за теми золотыми. В Испанию они отправились через Рим и были у тогдашнего папы Павла V, но от греческой веры не отставали и с папою он, как его ложно обвиняют, не служил, тем более что папа со властями никогда не служит, а всегда один. Папа писал к королю [С. 231] испанскому о выдаче тех золотых, да и сам дослал от себя в Синайскую гору 500 золотых, на что есть у него лист. Были затем они во французской земле, а французский король посылает в Синайскую гору ежегодно 1000 золотых – эти присылки от французского короля начались уже лет с двадцать. Из французской земли отправились на острова, которые были даны ему от Константинопольского патриарха, и всего ходил за милостынею лет с пять. Это любопытное и в то же время соблазнительное для русских показание Иеремии о милостыне Синаю со стороны папы и католических королей оспаривалось бывшим тогда в Москве силистрийским митрополитом и обвинителями-синаитами. Они, со своей стороны, заявляли, что папа и короли испанский и французский в греческую землю, ни в какие места, никогда ничего не присылали, что от всех греческих патриархов то заклято, чтобы не только от папы, но даже и от всякого простого человека папежской веры милостыни ни одной деньги не принимать и ни в чем с ними не сообщаться. Но Иеремия в доказательство справедливости своего показания представил листы: один от папы в Синайскую гору, другой – от английского короля, а третий от испанского. Чтобы привести Иеремию к сознанию, велено было поговорить с ним силистрийскому митрополиту Иоакиму, но тот, «шумно и долго поговоря с Иеремиею по-гречески», объявил, что Иеремия не сознается, но что он, Иоаким, за справедливость извета ручается головою, причем он выразительно провел пальцем по своей шее. Ввиду упорства обеих сторон оказалось невозможным окончательно разъяснить это соблазнительное дело. Но когда Иеремия обратился к Филарету Никитичу с просьбою дозволить ему приобщаться по архиерейскому сану, то патриарх, ввиду согласного подтверждения извета всеми трепанами, велел выставить ему на вид эти обвинения и отказать Иеремии в его просьбе: «Для этого-де он должен обратиться к Константинопольскому патриарху, для чего-де его теперь отпускают в Константинополь, чтобы он там очистился от всего пред тамошнею властью. А здесь на Москве государь и патриарх неволи ему никоторые учинити не велели и до того времени, [С. 232] пока он побудет в Москве, ему велено стоять на старом подворье и корм ему давать по-прежнему. А в Рим к папе и в аглицкую и во французскую землю не ездить; а буде он в те неверный государства поедет, и он будет проклят в сем веце и будущем»[265].
