тюрьмы. На грубость конвоя арестанты ответили протестом. «Опять эти аристократы, – проворчал один из охранников. – Наверх, к остальным на третьем этаже». Там были размещены недавно прибывшие семейства Гёрделер, Штауффенберг, Хальдер, Хассель, – стар и млад; старики лежали, дети носились по коридорам. Новоприбывших втискивали по пять человек в одиночные камеры; но каждый постарался подобрать сокамерников себе по вкусу. Вместе с Бонхёффером в камере оказались фон Рабенау, Пюндер, фон Фалькенхаузен и д-р Хёппнер, брат генерала Хёппнера. Кухни уже не работали; но арестанты подняли шум и стучали до тех пор, пока оробевший охранник не раздобыл где-то супа и не начал раздавать его порциями с куском хлеба.
Когда утром в четверг этой Пасхальной недели открылись двери, чтобы выпустить заключенных на умывание, в коридорах стало оживленно – неожиданные встречи, знакомства, обмен новостями. Бест рассказывает, что все это скорее напоминало грандиозный светский раут, чем утро в тюрьме. Охранники тщетно пытались загнать заключенных в их камеры. Наконец в камеры понесли еду, и постепенно все узники снова оказались под замком. Бонхёффер проводил время в основном у глазка двери и рассказывал многочисленным членам семей об их родственниках, с которыми он сидел в тюрьме на Принц-Альбрехтштрассе до 7 февраля, в частности, о беседах с Бёмом, Шлабрендорфом и Хансом фон Донаньи. Госпоже Гёрделер он мог рассказать о последних неделях ее мужа, о том, как поделился с ним роскошной рождественской посылкой, переданной родителями Бонхёффера через комиссара Зондерэггера. Бонхёффер был в хорошем настроении, он считал, что вырвался из самой опасной зоны. Правда, никто не мог избавить или отвлечь его от чувства беспокойства за родителей и невесту. Воздушная тревога прервала беседу, но после того, как все возвратились из подвала, повторилась утренняя «ассамблея».
За стенами тюрьмы находилась сортировочная станция – путаница рельсов, толчея паровозов и вагонов.
С заходом солнца все стало успокаиваться, усталость взяла свое. Но вот снова явился один из бухенвальдских охранников и отвел мужчин в хорошо знакомый фургон с газогенератором. Ночь выдалась холодная, шел дождь. Настроение было хорошее; машина ехала вдоль Дуная. Но через несколько километров фургон занесло, он остановился. Фэлконер как специалист заявил, что рулевое управление безнадежно испорчено. На месте его не починить. Надо было вверить судьбу прохожим, закажут ли они из Регенсбурга исправную машину или нет. Охранники, вооруженные автоматами, чувствовали себя не очень уютно среди обгорелых автомобилей на обочине пустынного шоссе. Дождь все сильнее барабанил по крыше.
Наконец, когда стало светать – наступила пятница Пасхальной недели, 6 апреля, – охранники выпустили узников из машины, чтоб они могли размяться и немного согреться. А в полдень из Регенсбурга прикатил на удивление прекрасный автобус с большими неразбитыми окнами. Пожитки перегрузили. У Бонхёффера с собой все еще было несколько любимых книг – Библия, Гёте, Плутарх. Охранники из Бухенвальда, которые привыкли к заключенным и относились к ним уже по-человечески, вынуждены были остаться у испорченной машины. Охрану транспорта приняли десять автоматчиков СД. И все-таки узники испытывали непривычное наслаждение от вида живописной местности, открывавшегося из больших окон. Автобус мчался вдоль Дуная, мимо монастыря Меттен, углубляясь в Баварский лес, воспетый Штифтером. Водитель рассказывал девушкам-попутчицам, что в роскошном автобусе едет съемочная группа, участвующая в съемке агитфильма. Из одного крестьянского дома эсэсовцы вынесли пилотку, полную яиц, которые, однако, съели сами.
Часа в три прибыли на место: Шёнберг под Цизелем, симпатичная деревушка в лесу. Выгружались у деревенской школы; арестованные члены семей были уже здесь. Группа «знаменитостей» была размещена на втором этаже в светлом актовом зале, окна которого с трех сторон выходили в зеленую долину меж гор. Здесь стояли настоящие кровати с лоскутными одеялами. Дверь была заперта, но в зале было тепло и солнечно, и Бонхёффер долго грелся в лучах солнца у окна, поболтал с Пюндером, позанимался русским языком с Кокориным, поговорил с ним о сущности христианской веры. Все находились в приподнятом настроении от новых великолепных условий, слышался смех, кто-то торжественно запечатлевал свои имена на стене над койками. Нерешенным оставался только вопрос о питании. В ответ на жалобы они услышали объяснение, в котором была доля истины: деревня, дескать, наводнена беженцами с востока и запада; грузовика для доставки продуктов питания не найти, а бензина и подавно. Правда, позднее и бензин, и машины нашлись, хотя и для иных целей. В конце концов более свободным членам семей удалось завязать контакт с сердобольными жителями деревни, так что в один прекрасный момент появилась большая миска с дымящимся картофелем в мундире, а на следующий день ели картофельный салат.
Суббота всем принесла радость. Она началась с сюрприза – Бест в своих вещах обнаружил электробритву, и каждый из мужчин получил роскошную возможность улучшить свой внешний вид и самочувствие. Разговоры вращались вокруг Москвы, Берлина и Лондона. День был заполнен изучением языков, отдыхом, сидением на солнце и ожиданием какого-нибудь хорошего выхода из этой необыкновенной ситуации. Непривычно просторное помещение позволяло совершать настоящие прогулки. Все считали, что во всеобщей суматохе никто и не подумает о серьезном судебном процессе. Прочные нити связывали представителей враждующих сторон, собранных под одной крышей; здесь царили доверие и юмор.
Между тем в каких-то сферах механизм работал еще точно и даже был в состоянии исправить вкравшиеся счастливые ошибки.
В ту пятницу Пасхальной недели штандартенфюрер СС и крупный чиновник Вальтер Хуппенкотен возвратился из концлагеря Заксенхаузен в Берлин. Он только что совместно с начальником лагеря приговорил к смертной казни на поспешно проведенном заседании военно-полевого суда лежащего на носилках в полубессознательном состоянии Ханса фон Донаньи, зятя Дитриха Бонхёффера. За день до этого в Берлине после совещания у Гитлера был приведен в действие план, согласно которому часть именитых заговорщиков должна была быть ликвидирована, часть же отправлена дальше на юг. Через день после этого Хуппенкотен, снабженный бензином, с чемоданами, важной документацией и дневником адмирала Канариса снова двинулся на юг. Еще в тот же день он прибыл в концлагерь Флоссенбюрг, чтобы немедленно подготовить общее заседание военно-полевого суда. В качестве председателя 5 апреля был приглашен судья войск СС д-р Отто Торбек из Нюрнберга. Спеша исполнить свою миссию, он добрался воскресным утром на товарном поезде до Вайдена, а оставшиеся 20 км с трудом преодолел, поднимаясь в гору к Флоссенбюргу на велосипеде. В самом концлагере шла проверка готовности заключительного суда над Канарисом, Остером, Заком, Штрюнком, Гере и Бонхёффером. Однако не все обвиняемые были в наличии. Куда делся Бонхёффер? В ночь на воскресенье в камерах распахивались двери – нет ли где переведенного из Бухенвальда заключенного Бонхёффера. Дважды тюремщики орали на Шлабрендорфа: «Ведь это вы Бонхёффер!» Йозефа Мюллера и Лидига мучили теми же вопросами. Итак, Бонхёффера в лагере не было. Значит, он остался в транспорте, шедшем на юг.
