Ознакомительная версия.
В этом смысле очень показателен пример с Декларацией митрополита Сергия, о которой мы уже упоминали. Для многих людей из церковной среды эта сделка с властью обернулась роковой сделкой с совестью. Они считали, что в результате Церковь потеряла, а не приобрела. Не унаследовала мученического духа стояния за веру, а просто выгадала.
Было достаточно много епископов, которые не подчинились Сергию, не подписали его декларацию, ушли в подполье и разорвали с ним церковные отношения. Они писали ему письма, в которых упрекали митрополита даже не в том, что он идет на соглашательство с ложной и безбожной властью, а в том, что делит людей на своих и чужих. Тех, кто за него, он одобряет, а несогласных считает своими врагами, обвиняет и гонит прочь. (Очень злободневная, кстати, проблема для нашего современного общества.) И тем самым изгоняет из Церкви дух свободы и любви. С этими утверждениями можно спорить и не соглашаться. Исторический контекст вообще сложная вещь, и давать какие-то жесткие определения здесь не всегда возможно. Но мысль о том, что в результате конкретных решений и поступков в людях оказалась не выращена, не выстрадана и не воспитана привычка жить духом свободы и любви, чрезвычайно важна.
Это большая опасность, когда, принимая вроде бы правильное решение, мы не задумываемся о последствиях совсем другого плана. Материальная выгода становится тактической победой, но в духовном плане такие рациональные поступки могут привести к масштабному поражению. Результаты будут заметны не сразу, но ошибкам свойственно накапливаться, и постепенно становится очевидно, что когда-то именно компромисс, именно удобное соглашательство повели дорогой заблуждений.
Яркий пример – происходящее в Церкви сегодня. Мы все время словно чем-то не тем занимаемся. Сначала Церкви казалось, что надо восстановить и построить храмы, потом имущество вернуть, потом появилась идея, что необходимо преподавать закон Божий в школе, потом пойти с ним в армию. Все это вещи правильные и нужные, никто не спорит. Но в постоянной борьбе за них мы словно не на том языке заговорили. Язык целесообразного и разумного оказался совсем не языком свободы и любви. Но это не значит, что ничего нельзя изменить.
Я сам пришел в Церковь молодым человеком, попал к замечательному духовнику и вижу сейчас, как он изменился. Человеческое сознание подвижно, надо отдавать себе отчет в происходящем, размышлять, сомневаться, что-то переосмысливать, отказываться от того, что делает тебя хуже и тормозит твое развитие. Мой духовник не стал цепляться за те ценности, которые в свою очередь получил в наследство от других людей и духовных авторитетов, и я тоже. С течением жизни мы поменялись оба. Мне кажется, он стал еще более духовно развитым человеком. Я вижу, как изменились его взгляды к таким вещам, как государственное устройство, патриотизм, церковная дисциплина. И что при этом неизменными остались отношение к вере, требовательность к себе самому, внимание и любовь к людям.
Почему мне кажется, что так важно менять сознание? Если дух свободы и любви не воспитывать в человеке, он сам собой не появится. Зато его место обязательно займет система. Любая. Если мысль о свободе и любви не проповедуется, не звучит в словах священников, в словах авторитетных церковных и культурных деятелей, то формируется системное, а не свободное мышление.
На этом фоне большое благо, что в России сейчас так мощно развивается гражданское и протестное сознание. Ведь в широком смысле это время осознания собственных свобод, права думать по-своему, не соглашаться, выражать свое мнение. Этот процесс очень важен и для Церкви в том числе, и если она сейчас не поддержит определенные протестные требования (честные выборы, борьбу с коррупцией, неангажированные суды и т. д.), она очень много потеряет в будущем. Сейчас решающее время для Церкви, которое в каком-то смысле определяет ее будущее.
Ведь Церковь в метафизическом смысле – это совесть – и человека, и государства. Это мощнейший инструмент формирования нравственных понятий. Она не только регулирует категории человеческой морали, определяя границы возможного и преступного, не только призывает личность к ответственности и покаянию, она и в масштабах государства становится мощным фильтром, сдерживающим порок, несправедливость, ненависть, агрессию. Именно поэтому Церковь ни с чем и не должна быть «срощена», это автономный и самостоятельный в моральном плане орган. Но только тогда Церковь становится совестью – и человека, и государства, – когда в ней присутствует в первую очередь не устройство и организация, а сила свободы и любви.
Церковь в советский период почти разучилась говорить на языке свободы, вследствие чего многих ее деятелей и тех, кто в Церковь сегодня приходит, интересует все на свете, кроме главного. Они говорят о том, что нужно восстанавливать монархию или империю, что Церковь должна обрести некий фундамент, что она может существовать только при ком-то, только при какой-то власти. Все это примеры стремления не к свободе и любви, а к системности, порядку, подчиненности и организованности.
Да, игнорировать подобные настроения сложно. Помимо своего метафизического значения Церковь – это еще и общественный институт, в земном своем воплощении она имеет форму организации. Люди вообще любят организовываться. Энгельс как-то сказал, что мы – общественные создания. И это верно. Человек не автономное существо, замкнутое на самом себе, он ищет способы выражения себя в этом мире, возможность реализоваться, разделить свои мысли с другими. Благодаря одной из самых важных своих сущностных характеристик – любви – человек стремится раскрыться и как-то в этом обществе себя проявить. Но вместе с тем его обратная сторона, его трусость, эгоизм и стремление быть «как все» заставляют его строиться и ходить в затылок. Везде. В том числе и в Церкви. А во внутрицерковном укладе вообще все очень четко определено: каноны, традиции, запреты, ограничения. И здесь наблюдается интересная закономерность: большинство приходящих сегодня в Церковь демонстрируют два способа поведения: едва столкнувшись с внутрицерковной дисциплиной и обрядовостью, либо разворачиваются и бегут прочь либо, как ни странно, мгновенно подстраиваются. Не меняются внутренне и духовно, а начинают неистово соблюдать и соответствовать.
Все их сомнения продолжают оставаться в системе координат «можно – нельзя», только антураж меняется. Они испытывают состояние защищенности и комфорта – дескать, я теперь в Церкви под покровом и присмотром Божиим и при этом еще могу просить у Бога все, что мне надо. Я могу священнику рассказать о своих проблемах, получить ответы, советы, помощь, поддержку и т. д., то есть переложить все проблемы на окружающих, в данном случае на приход, и ждать помощи со стороны. Такие рассуждения небезосновательны, поскольку в Церкви действительно чем могут, помогут всегда. И это чрезвычайно удобно.
Однако достаточно случиться настоящему катаклизму в жизни человека, чтобы вся эта уютная схема развалилась. Оказывается, что, если он сам не в состоянии сохранить себя, если он не может рассчитывать на собственные силы и убеждения, его мир остается слабым и уязвимым. Хорошо, если под давлением непростых обстоятельств человек начинает понимать меру собственной ответственности за свою жизнь, в том числе и духовную. В противном случае люди ломаются, многие уходят из Церкви, начинают искать новые сообщества или новых партнеров, готовых взять на себе заботу о них. Мы об этом, как правило, не задумываемся, но ведь порой даже брак многие из нас воспринимают как способ решения или, скорее, ухода от проблем. А еще могут быть и секты, и гадалки, и всевозможные сомнительные кружки и организации.
Человек, словно комар, стремится забиться в какую-нибудь щель, он словно бежит от себя, от вопросов, которые необходимо задать самому себе и не побояться услышать, возможно, неутешительные ответы. Не к свободе он стремится, а оберегает мир собственных заблуждений. В этом смысле Церковь становится для него местом, не успокаивающим и усыпляющим, а тревожащим и стремящимся пробудить сознание. Многие к этому оказываются не готовы.
Для тех же, кто сетует на излишнюю, как им кажется, упорядоченность и консерватизм церковной жизни, могу сказать, что в Церкви есть правила поведения, но нет фейсконтроля. Это место, в котором пришедшие объединяются вокруг Евангелия. А если так, то здесь могут в равной степени существовать монархисты, демократы, анархисты, националисты, либералы и многие другие. Однако если Евангелие используется как способ утверждения собственной идеологии, это уже не имеет никакого отношения к Церкви. Без Христа вообще любая идея мутирует, либерал становится либертеном, а консерватор – фундаменталистом. Любое, даже самое прогрессивное начинание в своих крайних формах приобретает отвратительные черты.
Ознакомительная версия.
