Идея такая: столкнуть между собой Индию, Китай и Россию, для того чтобы афганизация захватила вообще всю Евразию. И потом прийти на разбомбленные просторы с дезинтегрированными государствами. Явиться на последней стадии как глобальный арбитр — после того как три великие державы исчезнут. С помощью вот такого механизма они рассчитывают сегодня решить проблему противоречия между своим статусом национального государства и мировой державы, мирового полюса.
Но это только часть интриги. Другая часть — то, что Соединенными Штатами, как дубинкой, пользуется то самое международное сообщество, состоящее из коррумпированной новой международной бюрократии и ТНК, которое хочет взрыхлить почву, используя США как некий плуг. После чего они его выбросят и унаследуют его силовой ресурс. Есть и структура — НАТО, которая как некая супернациональная структура в принципе может освоить и силовой ресурс Соединенных Штатов, оставшийся после политического краха. А политический крах при том курсе, который ведет нынешнее руководство, постигнет Соединенные Штаты неизбежно. Они убьют еще десятки тысяч и миллионы мусульман, но это только ускорит внутренний кризис.
— Как он будет выглядеть, этот крах?
— Нарастающий конфликт в американском обществе, потеря социальной поддержки. Они должны будут идти на все более и более жесткие меры. То, что сейчас происходит в США, есть фашистский переворот. Уже ограничиваются полномочия конституционных структур. Комитет по безопасности национальной территории — это фактически альтернативное правительство. Это не чем иным, как переворотом, назвать нельзя.
Сегодня США живут в состоянии тщательно поддерживаемого шока — белый порошок, сибирская язва, обещания новых терактов, жесткое давление на редакторов крупнейших СМИ. Но такой процесс не может продолжаться бесконечно. Американское общество, изначально будучи полиэтническим, поликонфессиональным, с резко обостренными противоречиями между всеми этими группами, начнет сыпаться. Кроме того, приход к власти диктатуры автоматически означает снижение жизненного уровня. Администрирование начинает заменять рыночный механизм, значит, снижается эффективность экономики.
Ну и поскольку обычные выходы недовольства, выпускание пара в виде свободы слова, свободы собраний ограничены, то будет нарастать насилие, уличное насилие. Его и так в США было очень много, но оно начнет по экспоненте расти. Будет расти федеральный ответ, а американцы отвечают очень жестко. То есть маятник внутреннего насилия между федералами и обществом будет раскачиваться.
Это, кстати говоря, только одно из измерений. Есть и другие: растущее отчуждение ближайших союзников, не говоря уже о тех, кого они силой и шантажом заставили построиться. А это приведет к тому, что сократится и та квота, которую мир должен платить США за их функцию лидера.
С демократией тоже покончено
— В вашем захватывающем сценарии вообще как-то принимается в расчет существование демократии? Ну то есть как метода управления?
— Демократия сегодня закрывается как тема. Потому что, повторяю, сами демократические институты в значительной мере базировались на том, что потребитель одновременно был единицей электората, который оказывал влияние на избирательный процесс. И угодить его позиции было важно, потому что они голосовали кошельками. Сумма кошельков электората — это был важный финансовый фактор. А сегодня потребительский рынок становится все менее значимым адресом мировых финансовых потоков, которые зацикливаются, замыкаются на гиперпроекты, а гиперпроекты обслуживаются кредитами, которые относятся к реальным авуарам банковской системы как один к ста. Если Маркс, говоря о Капитале с большой буквы, имел в виду принцип, то сейчас этот принцип уже состоялся как факт. Все капиталы замкнулись в единый капитал, и мировой кредит превышает его в сто раз. После этого зачем они вообще нужны, эти люди, которые голосуют? Ими можно управлять, но не обязательно полицейской дубинкой, лучше и эффективнее — информационным потоком. Моделирование внутреннего состояния людей решает все проблемы, снимает муниципальные, региональные и прочие ненужные выходы общественной озабоченности в создание комитетов каких-то озабоченных граждан — это все решается за счет превращения всего человеческого потенциала в субстрат информационного общества.
Информационное общество — это та база, на которой утверждается железная пята мировой олигархии. Мировая олигархия закрывает всю эту бодягу с парламентскими выборами, с представительными институтами, с земствами, с какими-то там округами, с четвертой властью, с местным самоуправлением — это все не нужно. Это все становится вчерашним днем, потому что это была пляска сильных мира сего — для того чтобы существовал человеческий фактор. Информационное общество — нужно выделить как раз этот тезис — информационное общество является синонимом смерти человеческого фактора в истории.
— Пожалуй, на этой жизнеутверждающей ноте нам следует закончить.
Искандер Хисамов. Первые и последние // Эксперт. № 42 (302). 12.11.2001.
НЕОЛЕНИНИЗМ КАК РЕВОЛЮЦИОННАЯ ДОКТРИНА НАСТУПИВШЕГО СТОЛЕТИЯ
Политическое пространство постсоветской России тщательно очищено от идеологии. Вместо систем и методов исследования существуют «политтехнологии», построенные на довольно примитивных техниках психологической и информационной интриги. В итоге современный образованный россиянин находится в плену стандартных убогих мнений по поводу того, что произошло с его страной, с миром и с ним самим.
В частности, предметом такой идеологической заштампованности стала в российской политической культуре сегодняшнего дня фигура Владимира Ленина.
Обыватель полагает, что в 1991 произошел разрыв России с тем, что принято было уныло называть «ленинским наследием»: дескать, реформы возвращают теперь Россию в мировой либеральный мейнстрим после трех поколений «большевистского помрачения».
Осталось вынести только самого Ленина из Мавзолея и поставить на этом точку.
Иными словами, для общественного сознания между ленинизмом и советским историческим феноменом нет никакой разницы: конец одного есть конец и другого.
За подобным пониманием существует гораздо более обширный фон исторического поражения марксизма в целом. Бесспорно, в сегодняшнем мире весь спектр протестных сил так или иначе переживает травму обрушения идеологического языка и системного подхода к общественной реальности, который еще пару десятилетий назад был универсальным и господствующим. Выживающие еще сегодня тут и там группы протестных «неформалов», упорно цепляющихся за марксизм, никого не могут обмануть: доказательство банкротства этого недавно всесильного учения — в его нынешней дозволенности и легитимности. Правящие классы официально признали марксизм беззубым, поскольку он не способен сегодня вскрыть их политические тайны, мистерию их экономического и политического господства в начале XXI века.
Привычное наименование «марксизм-ленинизм» превратило первую часть слогана в своего рода чугунное ядро, которое утягивает на дно вторую его составляющую. Однако стратегическое поражение марксизма не распространяется на наследие Ленина. Дело в том, что ленинизм постигла лишь тактическая неудача, причем это произошло не при Горбачеве и Ельцине, а на шестьдесят лет раньше, в судьбоносное пятилетие 1928—33 гг. Тактический срыв произошел как внутри самого СССР — это было отмечено высылкой Троцкого — так и в международном плане, что выразилось в окончательном провале перспективы мировой революции, которая все же брезжила в Европе вплоть до прихода к власти в Германии национал-социалистов. (Немного дольше революционная ситуация сохранялась во Франции, где в 1936 поднялась невиданная по размаху волна антиправительственных выступлений рабочих; но Сталин провалил и этот последний шанс.) С 34-го года, после съезда «победителей», убийства Кирова и начавшихся после этого знаменитых судебных постановок против «ленинской гвардии», ленинизм в СССР был оттеснен в виртуальную область народного сознания как некое квазирелигиозное чаяние правды, а в реальной жизни восторжествовала организованная в партию по форме и люмпенская по существу бюрократия. Именно она и осуществила «переворот» 1991-го года, который был экономическим, но не политическим. Сегодняшнее господство коррумпированного чиновничества и криминал-олигархов есть, по сути, продолжение, завершение и агония сталинизма, когда внуки-последыши «сталинских победителей» жируют на догнивающем трупе социализма. Однако уход ленинизма в коллективное чаяние угнетенных масс предопределил его постсоветское выживание: сегодня две трети населения так или иначе являются пассивной базой потенциального возрождения политической воли ленинского образца. Стратегическое поражение марксизма, досадным образом дающее фон контрреволюционно-реставраторской карусели в странах бывшего соцлагеря, стало неизбежным из-за своей связи с менталитетом XIX века. Марксизм опирается на догматическое представление о четко определенных социально-экономических классах. Это не только отношение к средствам производства и способу распределения прибавочной стоимости, но, что гораздо важнее, это «надстройка» в виде классового сознания, морали, исторических задач. Вне контекста рассуждений о расчищающей дорогу для человечества прогрессивной деятельности буржуазии и освободительной миссии пролетариата марксизм лишается своего главного пафоса, а стало быть, и смысла. Помимо этого, марксистскому сознанию присущ специфический для эпохи его зарождения миф о «научности» — наукопоклонство, порождающее тупиковую антирелигиозность и неприемлемый сегодня догматизм в способах описания живой человеческой действительности. Несостоятельность марксизма проявилась в том, что его тайная мысль носит метафизический историософский характер, но маскируется в одежды материалистического детерминизма. В итоге с методологической точки зрения философские предшественники Маркса — прежде всего Гегель — сегодня звучат гораздо более актуально!
