Колдун смотрел молча, наклонив голову набок, словно хотел что-то разглядеть и понять. Дамиан замер, всхлипнув, но не посмел зажмурить глаза. На губах колдуна проступила легкая, небрежная улыбка, он протянул руку и взял Дамиана за горло: пальцы его впились в кадык, словно клыки зверя. Дамиан хотел закричать, но только тонко застонал. Холодные сильные пальцы. Мертвец. Сейчас его задушит мертвец и потащит за собой, в огонь, в гудящий, пожирающий тело огонь! И никто не спасет его, никто не услышит его крика! Дамиан попытался раскрыть рот, но только беспомощный хрип сорвался с губ. Колдун улыбнулся снова, разжал руку и сказал - тихо-тихо, одними губами:
- Ты скоро умрешь.
И от этих его слов судорога пробежала по всему телу Дамиана, и он провалился в черное небытие - наверное, это был сон.
Проснулся архидиакон задолго до рассвета - его мучила боль. Он не помнил приснившегося кошмара и не хотел думать о смерти. Несмотря на то, что солнце еще не встало, очевидно, уже наступило утро: за окном слышались голоса, в соседних домах мычали коровы, хлопали двери и крышки колодцев. Страхи исчезли, растворились в утренней суете села, осталось только смутное беспокойство, словно что-то было не так.
Рана на шее пульсировала и не давала покоя. Надо же, как этот мерзавец умудрился его укусить! Такие раны всегда заживают долго. Певчий, наверное, не доживет до того дня, когда Дамиану снимут повязку. Ничего, мерзавец расплатится и за это, с лихвой! Жаль, что он чересчур хлипок и долго мучить его не удастся - наверняка будет терять сознание каждые пять минут, а потом сдохнет на самом интересном месте.
Авва заворочался на жесткой лавке и засопел, просыпаясь. Дамиану не хотелось подниматься - слишком рано, дружники еще спят, и авва собираться в обратный путь будет долго, в то время как ему самому нужно всего несколько минут. Он прикрыл глаза и сделал вид, что еще спит, когда авва сел и опустил ноги на пол.
- Дамиан, - позвал отец-настоятель, - Дамиан, проснись.
Голос аввы был недовольным и ленивым. Архидиакон хотел и дальше притворяться спящим, как вдруг непонятная тревога заставила его открыть глаза.
- Дамиан, оглянись, - устало сказал авва и показал рукой на столб, к которому был привязан певчий. И тут Дамиан понял, что его беспокоило с того мига, как он проснулся: он не слышал дыхания послушника! Неужели умер? Это было бы подло с его стороны…
Архидиакон вскочил и увидел, что у столба никого нет. Колдун. Это колдун, он приходил ночью, он забрал с собой своего выкормыша! Ноги подогнулись, и Дамиан опустился обратно на постель.
Крусталь!
Но авва уже поднялся и подошел к столу, накрыв крусталь ладонью.
- Слава Богу, на этот раз он не забрал его с собой, - пробормотал игумен. - Нет, Дамиан, ты в последнее время перестал радовать меня своим умом и предусмотрительностью.
- Это колдун, - угрюмо ответил Дамиан.
Авва посмотрел на него сверху вниз, словно на неразумное дитя, подошел к столбу и поднял с пола разрезанные ножом веревки. А потом толкнул вперед незапертую дверь.
- Да ты совсем ум потерял, - покачал он головой, - это не колдун, мой милый. Это Златояр. Только у Златояра есть люди, которые могут бесшумно открыть дверь и потихоньку снять наружную охрану. Выйди, посмотри, может быть, твои дружники еще живы?
Отец-настоятель с силой захлопнул двери и сел за стол, снова накрыв крусталь ладонью:
- Я думаю, не стоит тратить силы на то, чтобы изловить щенка. Пусть его. Зачем нам ссориться с князем по пустякам?
- По пустякам? - взорвался вдруг Дамиан. - Авва, ты меня удивляешь! Да завтра половина послушников поснимают кресты и разбегутся из обители в разные стороны!
- Нет, Дамиан. Не разбегутся. Чем они будут жить? Этот юноша никогда не останется голодным, а кому нужны никчемные, ничего не умеющие монахи? Нет, они не разбегутся.
- Я поеду к князю, - мрачно ответил на это Дамиан.
- Ну съезди. Постучись в запертые ворота - тебе их даже не откроют. Я пока буду собираться.
- Авва… Дай мне крусталь. Скоро взойдет солнце, и я буду говорить с князем совсем по-другому.
- Нет, Дамиан. Это глупо и недальновидно. Я давал согласие только на Пельский торг, и лишь потому, что никто из поселян не понесет в Новоград весть о том, какая сила нам принадлежит.
Внутри у архидиакона и так кипело раздражение, а этот высокомерный отказ и вовсе вывел его из себя.
- Авва, дай мне крусталь, - повторил он угрожающе. - Он принадлежит не только тебе. Или ты хочешь, чтобы я забрал его силой?
Игумен вскинул глаза, и нехороший огонек в них заставил архидиакона поморщиться.
- Ты угрожаешь мне, Дамиан? - с улыбкой спросил авва.
- Нас двое здесь, - вздохнул архидиакон, - давай не будем выносить сор из избы. Дай мне крусталь, и…
Дверь с шумом распахнулась, и в избу зашел брат Авда. Дамиан оглянулся к двери: ему показалось, что Авда нарочно стоял под дверью, подслушивая их разговор. И его шумных шагов по лестнице на крыльцо тоже никто не слышал.
- Там наши на снегу лежат, - сказал он и внимательно посмотрел на лица отцов обители.
- Авда, выйди вон. Займись дружниками, - сухо бросил ему архидиакон.
Но неожиданно Авда не выполнил приказа, захлопнул дверь и выпрямил плечи, словно встал на страже у входа.
- Авда, ты слышал меня? Выйди вон! - Дамиан оскалился и приподнялся.
Дружник не шелохнулся. Его клобук, как всегда задвинутый на затылок, обнажал белый лоб и тенью падал на щеки, и Дамиан снова поразился, как его лицо похоже на выбеленный временем череп. Мертвец. Еще один мертвец! И щеки его никогда не румянит мороз, и руки его холодны и тверды, и, наверное, в груди его не бьется сердце. Мертвецы! Кругом одни мертвецы!
Ему вдруг захотелось вырваться из избы, к людям, к свежему зимнему воздуху! Или Лусской торг весь населен мертвецами? И хлопают дверьми, и набирают воду из колодцев мертвецы?
Это помутнение, непозволительное и неуместное. Дамиан взял себя в руки и посмотрел на свое положение трезво. В противостоянии его и аввы Авда всегда займет сторону игумена. Не стоит обольщаться и убеждать себя в его преданности. Что ж, надо признать верх за отцом-настоятелем. А остальные дружники? Кого послушают они?
Они послушают Авду - сказал ему внутренний голос. Ворон ворону глаз не выклюет. Все они - вороны, только и ждущие минуты, когда можно начать клевать Дамиана.
Дамиан поднялся и начал одеваться.
- Поедешь со мной к князю, - бросил он дружнику. - Постучимся в ворота, которых нам никто не откроет.
Лешек долго бродил по терему в поисках выхода - в отличие от братии, дружина князя ложилась и просыпалась поздно, терем спал, и во дворе никого не было видно, кроме одной девчушки у колодца. Он прихватил у входа чей-то полушубок - день обещал быть морозным. Хорошо, что он не снял сапоги в доме у Невзора, - сейчас бы ему пришлось намного трудней.
Калитка закрывалась изнутри на засов, так же как в монастыре. Ее сторожили - в башенке над воротами горели свечи. Но, судя по всему, сторожа спали на посту, иначе бы свечи давно погасили: солнце заглядывало во двор князя и играло на снегу радужными искрами. Лешек вышел на берег Выги, никем не замеченный. Коня он взять без разрешения не посмел.
К торгу вели два пути: один по льду Выги, другой - через лес, пересекая Луссу. Лешек всмотрелся в даль ледяной дороги и увидел всадников, спешивших ему навстречу: наверняка это Дамиан, едет к князю требовать назад своего пленника. Интересно, он взял с собой крусталь? Лешек благоразумно свернул на лесную дорогу и зашагал вперед. Никому не придет в голову его искать, всем очевидно, что он прячется в княжеском тереме. Но на всякий случай он всегда сможет свернуть в лес и не слишком наследить при этом.
Три версты Лешек прошел не запыхавшись не более чем за полчаса. У него не было никакого замысла, по дороге он ничего придумать так и не сумел и надеялся на удачу. Народу на улицах села было немало: в субботу здесь собирался торг - не только сельчане, но и окрестные жители приезжали торговать. Лешек пробрался к постоялому двору сквозь толпу - его никто не заметит. В таком шуме и толчее, да еще и поменяв свой полушубок на чужой, он пройдет куда захочет, и ни один монах ничего не заподозрит.
Изба, где ночевали авва с Дамианом, стояла сразу за постоялым двором, и поблизости монахов не было видно, хотя у коновязи стояли две лошади и снег у входа был примят: Лешек вспомнил неподвижные тела оглушенных дружников, пошарил вокруг и выдернул из снега копье. Что ж, это лучше, чем ничего. Он крадучись поднялся на крыльцо, прислушался, но никаких голосов за дверью не услышал. Он приоткрыл двери и тут же наткнулся глазами на авву, сидевшего за столом с ложкой в руках: игумен завтракал в одиночестве. Лешек, привыкший видеть его на праздничных службах в сверкающей ризе и камилавке, на секунду замер: перед ним сидел сгорбленный старик, неопрятный и серый, со всклокоченной бородой и круглой лысиной на макушке - в нем не было ни величия, ни внушающей уважение уверенности, ни присущей авве неспешности в словах и движениях. Ел игумен торопливо и жадно, будто боялся, что кто-то застанет его за этим занятием.
