- Прости меня, темный бог, - выдохнул Лешек, - ты сделал все, что мог. Но такой помощи мне не надо.
Боль от глубокой раны сразу засосала под ключицей, и кровь потекла с новой силой. Он выронил копье и прижал руку к ране. Воины все еще стояли неподвижно, но Лешек знал: скоро они придут в себя. Может быть, он еще успеет уйти?
Вокруг расстелился Большой Ржавый мох, гладкий и пустынный, только редкие деревца торчали из-под снега и не могли укрыть одинокого путника от чужих глаз. Лес чернел по правую руку в полуверсте от зимника, и Лешек, пожав плечами и осмотрев унылую картину, развернулся и медленно побрел в его сторону. Голова кружилась, и снег слепил глаза. Никто его не догонял.
Он дойдет до леса и снова станет свободным. В лесу никто не станет его искать - зачем монахам жалкий певчий? Кровь капала на снег, ноги по колено в снегу заплетались, и Лешек шагал вперед из последних сил. Где же его удача? Наверное, он был неправ. Ну и пусть.
Он не сразу заметил, что рядом с ним идет колдун.
- Только не останавливайся, малыш, - сказал он.
- Охто, я так устал… - проворчал в ответ Лешек.
- Иди. Доберись до леса, хотя бы до леса, а там - Выга и Ближнее Замошье, люди помогут тебе.
- Охто, я разбил его, ты видел?
- Видел. Мне жаль, но я с тобой согласен.
- Мне тоже жаль, - вздохнул Лешек.
Он упал в снег лицом и лежал несколько минут, переводя дыхание.
- Малыш, поднимайся, - сказал колдун. - Ты замерзнешь, если не будешь идти.
Лешек угрюмо кивнул и медленно, неуклюже встал на ноги - рана болела, но кровь перестала течь, ее остановил холод. Болото закачалось перед ним, когда он выпрямился, и хотело снова уложить в снег, но Лешек уже двинулся вперед. Он дойдет до леса и тогда немного отдохнет. Он не спал почти трое суток, и теперь сощуренные солнцем глаза слипались и голова падала на грудь.
Лес встретил его безмолвием и покоем. После двух дней непогоды мороз ударил резко и сильно и прочно заковал ветви деревьев в иней. Неподвижные синие тени на снегу сомкнулись за спиной, солнце перестало нещадно жечь глаза, и Лешек вздохнул с облегчением: теперь его никто не увидит.
- Не останавливайся, малыш, - повторил колдун, - это еще не все.
- Охто, я больше не могу, мне так больно, - ответил Лешек, всхлипнув.
- Иди, малыш, иди вперед. Дойди до Выги, сегодня торг, по реке поедет много людей.
Лешек кивнул и взялся рукой за оранжевый ствол тонкой сосны - может быть, она даст ему немного силы? Нет. Мороз крепко держал в кулаке все вокруг, и Лешек не почувствовал в дереве ни капли жизни.
Он шагнул вперед, но споткнулся и снова рухнул лицом в снег. Боль и холод немного разогнали сонливость. Лешек протер снегом глаза и со стоном поднялся.
Он падал еще несколько раз и лежал в снегу, надеясь чуть-чуть передохнуть, но колдун заставлял его вставать и двигаться на запад, к реке. Сквозь стылый, безжизненный лес, мимо кружевных заиндевевших ветвей, по глубокому снегу. Никто не станет его искать в лесу, он никому теперь не нужен. Монахи могли бы догнать его, пока он шел по болоту, но теперь - нет, они поленятся ради него слезать с коней.
Лешек упал снова, поднялся и упал опять - белые кружева множились и водили перед глазами хоровод. Это бесполезно. На то, чтобы подняться, уходит столько сил!
- Малыш, совсем немного. Осталось совсем немного, - уговаривал его колдун, и Лешек пополз вперед.
Ползти было тяжелее, чем идти. Рана под ключицей застыла от холода и не горела, а мучительно ныла, выворачивая душу, - правой рукой Лешек вообще не мог пошевелить. Если бы не уговоры колдуна, он бы давно сдался: в голове его мутилось, пальцы посинели и потеряли чувствительность, лицо жгло и кололо острыми льдинками, прятавшимися в снегу. Лешек смотрел вперед, и стволы деревьев двоились в глазах. Холод. Холод подкрадывался к телу, вился над головой, заползал под полушубок скользкими змейками, хватал за колени. Скоро он доберется до сердца и стиснет его в ледяном кулаке, выжимая жизнь.
Лешек не сразу понял, что просвет между деревьев - это река. А когда понял, захотел встать, но ноги закоченели так сильно, что не послушались его. Он прополз еще несколько саженей и решил немного отдохнуть, перед тем как подняться. Колдун отговаривал его и умолял ползти дальше, но Лешек только всхлипнул в ответ - он вдруг понял, как хорошо лежать в снегу, как мягко, словно на перине. И солнце пробивается сквозь расступившийся лес и так сладко пригревает спину. Ему надо всего несколько минут, и он сможет идти. Всего несколько минут.
Лешек положил мягкий рукав полушубка под подбородок и повернул голову набок. Несколько минут. Ему некуда спешить, за ним никто не гонится. Крусталя больше нет, а без крусталя он никому на этом свете не нужен. Кроме колдуна.
- Охто, не уходи, хорошо? - шепнул он, закрывая глаза.
- Я скоро вернусь, малыш. Я попробую позвать кого-нибудь, - грустно ответил колдун и направился к кромке леса.
За деревьями был виден высокий берег реки, только не заснеженный, а летний, красный, словно ягодный кисель, и молочная река Смородина катила белые воды мимо засыпавшего Лешека, и вокруг расцветали зеленые сады, и мама в легкой вышитой рубахе махала ему рукой с противоположного берега.
- Он не дошел до реки каких-то десяти саженей, - с довольной улыбкой сказал больничному Дамиан, - но когда мы до него добрались, он уже окоченел.
Лытка сжал кулаки и уткнулся лицом в стену.
Дружина вернулась в Пустынь в воскресенье вечером, лица братьев были хмурыми и усталыми. О том, что послушник Алексий замерз в лесу, как того и следовало ожидать, насельникам объявили на повечерие, авва проклял его и обещал плохой конец и геенну огненную ему и всем, кто станет хулить Божье имя. Тело язычника не стали предавать земле, а еще в Лусском торге бросили собакам, как оно того и заслуживало. Ярыш плакал прямо на службе, и Миссаил догадался увести его из церкви, с глаз Дамиана и иеромонахов.
И только на следующее утро Паисий рассказал Лытке, что Дамиан ранил Лешека копьем, но тот все равно успел разбить крусталь и ушел в лес, истекая кровью. Дружников же задержали люди князя и навязали им неравный бой, поэтому догонять Лешека отправились только к вечеру и по следам легко нашли его тело.
Лытка впервые за много лет не нашел утешения в молитве и, успокаивая Ярыша, сам не верил в свои слова о том, что Господь Лешека простит и примет к себе в небесные чертоги. Он пошел к больничному по привычке и с горечью вспоминал о том, как этой же дорогой они ходили с Лешеком вдвоем, и как Лешек был ласков с больными, как неизменно улыбался им, и какие знал верные средства для их исцеления. Он вспомнил, как Лешек спас мальчика, упавшего в колодец, нисколько не испугавшись ледяной воды, и как потом дрожал и не мог согреться.
Что для Господа важней? Какая чаша весов перевесит - его богохульные речи или его добрые дела?
В больнице хватало работы: несколько вернувшихся дружников были ранены людьми князя, и больничный сбивался с ног, поэтому помощь Лытки пришлась ему как нельзя кстати. Работа отвлекла от отчаянья, а когда в больницу заглянул Дамиан, Лытка нашел в себе силы если не для прощения, то хотя бы для равнодушного взгляда в его сторону.
- Посмотри и перевяжи мне шею, - велел ойконом Пустыни, - что-то мне не нравится эта рана.
Больничный покорно оставил на Лытку дружника, которого кормил завтраком - у того были перебиты обе руки, - и занялся архидиаконом.
- Что это, Дамиан? - больничный снял старую, грязную от времени повязку.
- Мерзавец укусил меня. Ха! Хотел перегрызть мне горло, да оказался слабоват.
Лытка замер, и слезы едва не полились у него из глаз: только в отчаянье Лешек мог кинуться на своего убийцу! Он не испугался, он защищался до последнего! Он разбил крусталь! Значит, гибель его не была напрасной. Господь должен простить его, за этот подвиг Господь должен его простить!
- Плохая рана, Дамиан. Как ты себя чувствуешь?
- Преотлично, - хмыкнул архидиакон и пустился в долгий и хвастливый рассказ о преследовании беглеца.
Лытка замер, уткнувшись в стену, и шептал слова молитвы: он хотел, чтобы Господь укрепил его и не позволил ненависти вырваться наружу. Надо уметь прощать своих врагов, прощать, а не мстить им за убитых. Но как же это, оказывается, трудно!
Вечером, после ужина, Дамиан снова пришел в больницу. Только на этот раз он уже не был доволен собой: тени лежали вокруг его мечущихся глаз, он озирался по сторонам и вздрагивал от каждого резкого звука. И Лытка знал, что вызвало эту перемену: авва объявил об изменении в уставе обители - теперь к должности ойконома добавилась должность воеводы Пустыни, и должность эту отдали отцу Авде. Отцу, а не брату, - это и подкосило архидиакона, и без того сломленного потерей крусталя. Его утренняя похвальба была не более чем попыткой сохранить лицо перед братией, теперь же и на это у него не осталось сил.
